моя совесть. Надеюсь, что вы не приблизитесь более к моему жилищу. Если
же вы поддадитесь слепой страсти и вырвете у меня еще одно признание, то
пожалеете об этом. Быть может, доверие, которое я бы вам оказала, яви-
лось бы следствием справедливого гнева разбитого сердца и страха покину-
той души. Но это было бы пыткой для нас обоих. Если вы будете упорство-
вать, Ливерани, значит, у вас нет ко мне той любви, о какой я мечтала".
Но Ливерани продолжал упорствовать. Он написал еще и был красноречив,
убедителен, искренен в своем смирении. "Вы взываете к моей гордости, -
писал он, - но с вами у меня ее нет. Если в моих объятиях вы будете со-
жалеть о другом, я буду страдать, но не буду оскорблен. На коленях, оро-
шая слезами ваши ноги, я буду умолять вас забыть его и ввериться одному
мне. Какой бы любовью, как бы мало ни любили вы меня, я буду благодарен
и за это, как за огромное счастье". Такова была сущность целого ряда пи-
сем - пламенных и робких, покорных и настойчивых. Консуэло почувствова-
ла, как ее гордость отступает перед трогательным очарованием истинной
любви. Она незаметно привыкла к мысли, что никогда прежде не была люби-
ма, - даже и графом Рудольштадтом. Но, испытывая невольную горечь при
мысли об этой обиде, нанесенной святости ее воспоминаний, она боялась ее
обнаружить, чтобы не стать помехой на пути к счастью, какое могла при-
нести Альберту новая любовь. Итак, она решила молча принять решение о
разрыве, которого он, по-видимому, ждал от Невидимых, и перестала подпи-
сывать свои ответы незнакомцу, призывая и его к той же предосторожности.
Впрочем, эти ответы были исполнены благоразумия и душевной тонкости.
Отдаляясь от Альберта и приемля в душе мысль об иной привязанности, Кон-
суэло не желала уступить слепому увлечению. Она запретила незнакомцу
приходить к ней и нарушать обет молчания до тех пор, пока он не получит
разрешения Невидимых. Она сообщила ему, что хочет по доброй воле всту-
пить в это таинственное общество, внушающее ей уважение и доверие; что
решила изучить работы, необходимые для понимания их учения, и отложить
все, что могло бы способствовать ее личному счастью, до тех пор пока она
не приобретет на это право, достигнув хоть крупицы добродетели. У нее не
хватило сил сказать ему, что она не любит его, она сказала только, что
не хочет любить его безрассудно.
Ливерани как будто подчинился, и Консуэло начала внимательно изучать
те несколько фолиантов, которые однажды утром передал ей Маттеус, ска-
зав, что они от князя, что его светлость и вся его свита покинули свою
резиденцию, но скоро ей сообщат нечто. Она удовольствовалась этим извес-
тием, не задала Маттеусу ни одного вопроса и принялась читать историю
мистерий древнего мира, историю христианства и различных возникших из
него тайных сект и обществ. То было весьма ученое рукописное сочинение,
составленное в библиотеке ордена Невидимых неким терпеливым и добросо-
вестным его адептом. Это серьезное чтение, вначале дававшееся Консуэло с
трудом, постепенно овладело ее вниманием и даже воображением. Описание
искусов, производившихся в древних египетских храмах, навеяло на нее
страшные, но исполненные поэзии размышления. Рассказ о гонениях, которым
подвергались секты в средние века и в эпоху Возрождения, особенно раст-
рогал ее сердце, а судьба всех этих восторженных и пылких людей склонила
ее душу к религиозному фанатизму, связанному с близким посвящением.
Две недели она жила в полном одиночестве, не получая никаких вестей
из внешнего мира, окруженная незаметными заботами рыцаря, но оставаясь
верна своему решению не видеть его и не подавать ему чересчур больших
надежд.
Начиналась летняя жара, и Консуэло, поглощенная к тому же своим заня-
тием, могла теперь отдыхать и дышать свежим воздухом только в часы ве-
черней прохлады. Постепенно она возобновила свои прогулки и неторопливо,
задумчиво бродила по дорожкам сада. Она полагала, что находится здесь
одна, но по временам какое-то смутное волнение охватывало ее, и ей каза-
лось, что незнакомец где-то близко, рядом. Прекрасные ночи, прекрасные
тенистые деревья, одиночество, томное журчание ручья, бегущего меж цве-
тов, запах растений, страстное пение соловья, прерываемое еще более сла-
достной тишиной, свет луны, косыми лучами проникающий сквозь призрачную
сень наполненных благоуханием беседок, закат Венеры, прячущейся за розо-
выми облаками, - словом, все, все древние, но вечно живые и могучие вол-
нения молодости и любви погружали душу Консуэло в опасные мечтания. Ее
собственная стройная тень на серебристом песке аллей, полет птицы, раз-
буженной ее приближением, шелест листьев, колеблемых ветерком, - все
заставляло ее вздрагивать и ускорять шаги. Но стоило улетучиться этому
легкому испугу, как на его место приходило бесконечное сожаление, и тре-
пет ожидания был сильнее всех повелений воли.
Однажды шум листьев и неясные ночные звуки взволновали ее более, чем
обычно. Ей показалось, что кто-то ходит неподалеку от нее, убегает при
ее приближении и подходит ближе, когда она садится. Ее смятение сказало
ей еще больше: она почувствовала, что у нее нет сил противиться встрече
в этом прекрасном саду, под этим великолепным небом. Дуновения ветерка
словно обжигали ее лоб. Она убежала в дом и заперлась у себя. Свечи не
были зажжены. Она спряталась за жалюзи, страстно желая увидеть, но не
быть увиденной. И действительно, вскоре она увидела человека, который
медленно шагал под ее окнами, не окликая ее, не делая ни одного жеста,
покорного и как бы довольного уже тем, что смотрит на стены ее жилища.
Это был незнакомец - Консуэло сразу почувствовала это по своему волне-
нию, и, кроме того, ей показалось, что она узнает его фигуру, его поход-
ку. Но через несколько секунд мучительные сомнения и страх завладели ею.
Молчаливый гость, пожалуй, не менее напоминал ей Альберта, чем Ливерани.
Они были одного роста, и теперь, когда Альберт, который, выздоровев, со-
вершенно преобразился, ходил непринужденно, не опуская голову на грудь с
видом болезненным и несчастным, - теперь Консуэло столь же мало знала
его наружность, как и наружность рыцаря. Последнего она видела днем лишь
одно мгновение, да и то он шел впереди нее, на значительном расстоянии,
и был закутан в плащ. Альберта, после того как он так изменился, она то-
же видела очень недолго в пустынной башне. А сейчас она видела его, или,
может быть, того, другого, очень неясно, при свете звезд, и всякий раз,
как ее сомнения начинали рассеиваться, он уходил под тень деревьев и
пропадал там, словно сам был тенью. Наконец он исчез вовсе, и Консуэло,
не зная, радоваться ей или нет, начала упрекать себя за то, что у нее не
хватило мужества окликнуть Альберта, - а вдруг это был он! - и добиться
откровенного и чистосердечного объяснения.
По мере того как человек удалялся, Консуэло все более убеждалась в
том, что это действительно Альберт, и ее раскаяние становилось все
сильнее. Под влиянием самоотверженной привязанности, всегда заменявшей у
нее любовь к Альберту, она пришла к мысли, что, должно быть, он бродит
вокруг ее дома в надежде поговорить с ней. И делает эту попытку уже не в
первый раз - так он сказал Тренку в тот вечер, когда, очевидно, встре-
тился в темноте с Ливерани. Консуэло решила, что это объяснение необхо-
димо. Совесть повелевала ей выяснить истинные намерения ее мужа, каков
бы он ни был - великодушен или легкомыслен. Она снова спустилась в сад и
побежала догонять его, дрожа от страха и в то же время исполненная му-
жества. Но она потеряла его след и обошла весь сад, не встретив его.
И вдруг она увидела возле небольшой рощи человека, стоявшего на бере-
гу ручья. Был ли это тот, кого она искала?
- Альберт! - позвала она.
Он вздрогнул, поднял руки, и, когда он обернулся, черная маска уже
закрывала его лицо.
- Альберт, это вы? - воскликнула Консуэло. - Я ищу вас, вас одного!
Приглушенный возглас, выдававший не то радость, не то скорбь, вырвал-
ся у неизвестного человека. Он хотел бежать прочь. Консуэло показалось,
что она узнала голос Альберта. Она бросилась к нему и схватила за плащ.
Но плащ распахнулся, и на груди незнакомца блеснул серебряный крест,
слишком хорошо знакомый Консуэло, - то был крест ее матери, тот самый,
что она подарила рыцарю во время путешествия с ним, как залог призна-
тельности и расположения.
- Ливерани! - сказала она. - Это опять вы! Если так, прощайте! Зачем
вы ослушались меня?
Он упал на колени и обнял ее стан. У Консуэло не хватило сил оттолк-
нуть это пылкое и благоговейное объятие.
- Если вы меня любите и хотите, чтобы я любила вас, оставьте меня, -
сказала она. - Я хочу видеть и слышать вас только при Невидимых. Ваша
маска пугает меня, а молчание леденит сердце.
Ливерани поднес руку к маске - он хотел сорвать ее и заговорить. Кон-
суэло, подобно любопытной Психее, уже не в силах была закрыть глаза...
Но черное покрывало посланцев тайного судилища внезапно упало на ее ли-
цо. Рука незнакомца оторвалась от ее руки. Консуэло почувствовала, что
ее куда-то уводят - молча, без явного раздражения и гнева, но с большой
поспешностью. На миг ее подняли с земли, и под ногами у нее закачалось
дощатое дно лодки. Лодка долго плыла по ручью, но никто не заговаривал с
Консуэло, и, когда повязка была снята с ее глаз, она увидела, что нахо-
дится в подземной зале, той самой, где она впервые предстала перед судом
Невидимых.
XXXI
Их было семеро, как и в первый раз, семь человек в масках, безмолв-
ных, непроницаемых, похожих на привидения. Восьмой, тот, который тогда
говорил с Консуэло и, по-видимому, являлся доверенным лицом совета и
наставником адептов, обратился к ней с такими словами:
- Консуэло, ты с честью выдержала испытание, и мы довольны тобой. Ты
заслужила наше доверие, и сейчас мы докажем тебе это.
- Подождите, - сказала Консуэло, - вы считаете меня безупречной, а
это не так. Я ослушалась вас, я выходила из предназначенного мне убежи-
ща.
- Чтобы удовлетворить свое любопытство?
- Нет.
- Можешь ты сказать, что именно ты узнала?
- То, что я узнала, касается меня одной. Среди вас есть мой исповед-
ник, и только ему я могу и хочу открыть это.
Старик, на которого указала Консуэло, поднялся с места и сказал:
- Я знаю все. Вина этой девушки невелика. Ей не известно то, что вы
хотели от нее скрыть. Свои чувства она откроет только мне. А пока что
употребим с пользой это время - незамедлительно расскажем все, что ей
надлежит знать. Я ручаюсь за нее во всем.
Наставник обернулся к судьям и, после их утвердительного кивка, начал
говорить:
- Слушай меня внимательно, - сказал он. - Я говорю с тобой от имени
всех тех, кого ты здесь видишь. Это их ум и, если можно так выразиться,
их дыхание вдохновляют меня. Сейчас я изложу тебе их доктрину.
Отличительная черта религий древности та, что у них есть две стороны
- одна внешняя и всем доступная, другая внутренняя и тайная. Одна есть
дух, другая - форма или буква. Под материальным и грубым символом скры-
вается глубокий смысл, возвышенная идея. Египет и Индия - два основных
типа древних религий, родоначальники доктрин в чистом виде. В них прояв-
ляется в высшей степени эта двойственность - необходимый и роковой приз-
нак младенческого состояния обществ и тех бедствий, которые связаны с
развитием человеческого гения. Ты только что узнала, в чем состояли ве-
ликие таинства Мемфиса и Элевсина, и теперь тебе понятно, почему науки -
духовная, политическая и общественная, - сосредоточенные наряду с трой-
ным могуществом - религиозным, военным и промышленным - в руках иерофан-
тов, не дошли до низших классов этих древних обществ. Идея христианства,
окруженная более ясными, более понятными символами, явилась в мир, чтобы
