ном, что связано с твоей миссией. Первые ступени тайных обществ, в осо-
бенности у масонов, являются весьма незначительными в наших глазах и
служат лишь для испытания инстинктов и склонностей новичков. Большинство
из них никогда не поднимается выше этих первых ступеней, где, как я уже
тебе говорил, их праздное любопытство тешится зрелищем невиданных обря-
дов. На следующие ступени допускаются лишь те лица, которые подают на-
дежды, и тем не менее их все еще держат на расстоянии от конечной цели,
их изучают, испытывают, исследуют их души, подготовляют к более полному
посвящению или же покидают в лабиринте толкований, из которого они не
могут выбраться, не причинив вреда общему делу и себе самим. И все это
только питомник, где мы отбираем наиболее сильные растения, чтобы пере-
садить их в священный лес. Важные сведения даются лишь на последних сту-
пенях, и ты начнешь свой путь именно с них. Но роль наставника влечет за
собой много обязанностей, и здесь приходит конец прелести удовлетворен-
ного любопытства, упоению тайной, иллюзии надежды. Отныне тебе уже не
придется в атмосфере восторга и волнения изучать закон, преображающий
неофита в апостола, послушницу в жрицу. Придется приводить этот закон в
действие, поучая других и стараясь среди нищих сердцем и слабых духом
завербовать левитов для святилища. Вот тут-то, бедная Консуэло, ты узна-
ешь горечь обманутых иллюзий и тяжкий, упорный труд, ибо ты увидишь, что
среди множества жадных, любопытных и хвастливых искателей истины есть
так мало серьезных, твердых, искренних умов, так мало душ, достойных
принять ее и способных ее понять. На сотни людей, которые из одного
тщеславия произносят фразы о равенстве и делают вид, что мечтают о нем,
ты с трудом найдешь одного человека, сознающего значение этого слова и
готового смело претворить его в жизнь. Ты будешь вынуждена говорить с
ними загадками и играть в невеселую игру, вводя их в заблуждение по по-
воду сущности доктрины. Большинство монархов, собранных под нашими зна-
менами, находится именно в таком положении. Разукрашенные пустыми ма-
сонскими званиями, льстящими их беспредельной гордыне, они служат нам
лишь для того, чтобы обеспечить свободу действий и терпимое отношение
полиции. Правда, некоторые из них искренни или были таковыми прежде.
Фридрих, прозванный Великим и, бесспорно, способный им быть, являлся еще
до того, как стать королем, членом франкмасонского братства, и в ту пору
свобода много говорила его сердцу, а равенство - уму. Однако мы привлек-
ли к его посвящению искушенных и осторожных людей, которым удалось не
выдать ему тайны учения. Как ужасно пришлось бы нам раскаяться, если бы
случилось иначе! В настоящее время Фридрих подозревает, выслеживает и
преследует новое масонское общество, которое создано в Берлине и сопер-
ничает с ложей, где председателем является он, а также другие тайные об-
щества, которые с пламенным рвением возглавляет Генрих, его брат. И
все-таки принц Генрих, так же как и аббатиса Кведлинбургская, является
всего лишь посвященным второй степени и никогда не ступит дальше. Мы
знаем коронованных особ, Консуэло, и нам известно, что никогда нельзя
целиком полагаться ни на них самих, ни на их придворных. Брат и сестра
Фридриха страдают от его тирании и проклинают ее. Они бы охотно устроили
заговор, но только в свою пользу. Невзирая на выдающиеся достоинства
принца и принцессы, мы никогда не отдадим бразды правления в их руки.
Они действительно участвуют в заговоре, но сами не знают, какое грозное
начинание поддерживают своим именем, влиянием, богатством. Им кажется,
будто они действуют лишь для того, чтобы ослабить могущество своего
властелина и остановить порывы его честолюбия. В рвении принцессы Амалии
есть даже нечто вроде республиканского пыла, и в наше время она не
единственная принцесса, которую волнует мечта о древнем величии и о фи-
лософской революции. Все мелкие князьки Германии с детства знают наи-
зусть Фенелонова "Телемака", а ныне питаются Монтескье, Вольтером,
Гельвецием, и все же высший их идеал - это разумно уравновешенное прави-
тельство аристократов, в котором они по праву займут первые места. Об их
логике и добросовестности ты можешь судить по странному контрасту между
принципами и поступками, между словами и делами, который ты видела у
Фридриха. Все они - лишь слепки с этого философа-тирана, более или менее
бледные или более или менее утрированные. Но так как они не обладают не-
ограниченной властью, то их поведение коробит не так сильно и дает повод
для некоторых иллюзий относительно того, каким образом они употребили бы
эту власть. Мыто не обманываемся на сей счет, мы позволяем этим скучаю-
щим властелинам и опасным друзьям восседать на тронах наших символичес-
ких храмов. Они считают себя первосвященниками, они воображают, что в их
руках ключ от святых тайн, как некогда глава Священной Римской империи,
фиктивно избранный гроссмейстером фемгерихта, считал, что командует
грозной армией фрейграфов, тогда как в действительности хозяевами были
они и распоряжались и поступками его и жизнью. Так что, считая себя на-
шими генералами, они служат нам лишь лейтенантами и никогда до рокового
дня, назначенного в книге судеб для их падения, не узнают, что помогали
нам против самих себя.
Такова темная и горестная сторона нашего дела.
Отдавая душу нашему святому рвению, приходится идти на сделку с неко-
торыми законами безмятежной совести. Хватит ли у тебя мужества на это,
юная жрица с чистым сердцем и правдивой речью?
- После всего, что вы сообщили, мне уже не дозволено отступать, - от-
ветила Консуэло после минутного молчания. - Первое же колебание способно
увлечь меня на путь ограничений и страхов, а это может привести к низос-
ти. Я выслушала ваши суровые признания и чувствую, что более не принад-
лежу себе. Увы, признаюсь, я буду жестоко страдать от той роли, какую вы
предназначили мне, как уже жестоко страдала от необходимости лгать коро-
лю Фридриху, когда это было необходимо для спасения находившихся в опас-
ности друзей. Так позвольте же мне покраснеть в последний раз, как душе,
еще не запятнанной притворством, и оплакать чистоту моей молодости, про-
шедшей в мирном неведении. Я не могу удержаться от этих сожалений, но
сумею запретить себе запоздалое и малодушное раскаяние. Мне нельзя
больше быть безобидным и бесполезным ребенком, каким я была прежде, и я
уже не ребенок, если стою перед необходимостью либо присоединиться к за-
говору против угнетателей человечества, либо предать его освободителей.
Я прикоснулась к древу познания - плоды его горьки, но я не отброшу их.
Знать - это несчастье, но отказаться действовать - преступление, когда
знаешь, что надо делать.
- Твой ответ мудр и смел, - сказал наставник. - Мы довольны тобой.
Завтра вечером мы приступим к твоему посвящению. Готовься весь день к
новому таинству крещения, к грозному и торжественному обещанию, готовься
размышлением и молитвой, даже исповедью, если в душе твоей осталась хоть
одна эгоистическая забота.
XXXII
На рассвете Консуэло проснулась от звуков рога и собачьего лая. Пода-
вая завтрак, Маттеус сообщил, что в лесу происходит большая облава на
оленей и кабанов и что более ста гостей собралось в замке, чтобы принять
участие в этом господском развлечении. Консуэло поняла, что многие члены
ордена приехали под предлогом охоты в этот замок, где происходили наибо-
лее важные совещания ордена. Она испугалась при мысли, что, быть может,
все эти люди станут свидетелями ее посвящения, и задумалась над тем,
действительно ли орден считает это событие настолько значительным, чтобы
пригласить такое множество своих членов. Желая исполнить волю наставни-
ка, она попыталась читать и размышлять, но внутреннее волнение и смутная
тревога отвлекали ее еще больше, нежели трубные звуки, конский топот и
лай охотничьих собак, весь день раздававшийся в окрестных лесах. Что это
была за охота - настоящая или фиктивная? Неужели Альберт до такой степе-
ни переменился и усвоил все привычки обыденной жизни, что мог теперь без
ужаса проливать кровь невинных животных? А Ливерани? Быть может, вос-
пользовавшись всем этим шумом и суетой, он убежит с празднества и явится
к новообращенной чтобы смутить ее уединение?
Консуэло не видела, что происходит вне стен ее дома, а Ливерани так и
не пришел. Маттеус, по-видимому поглощенный своими обязанностями в зам-
ке, забыл о ней и не принес обеда. Что, если этот пост, - так ведь уве-
рял Сюпервиль, - был устроен с целью ослабить работу ее мысли? Она поко-
рилась.
К вечеру, вернувшись в библиотеку, откуда она вышла около часа назад,
чтобы немного прогуляться, Консуэло в ужасе отступила, увидя человека в
красном плаще и в маске, который сидел в ее кресле. Но тут же успокои-
лась, узнав хилого старца, служившего ей, так сказать, духовным отцом.
- Дитя мое, - сказал он, встав и идя к ней навстречу, - не желаете ли
вы что-нибудь сказать мне? Я по-прежнему пользуюсь вашим доверием?
- По-прежнему, - ответила Консуэло, снова усаживая его в кресло и са-
дясь рядом с ним на складной стул в амбразуре окна. - Мне очень хотелось
поговорить с вами, и уже давно.
И она откровенно рассказала все, что произошло между нею, Альбертом и
незнакомцем после ее последней исповеди, не скрыв ни одного из невольных
движений своего сердца.
Когда она кончила, старец долго хранил молчание, смутившее и взволно-
вавшее Консуэло. Наконец, после того, как она попросила его поскорее
высказать свое отношение к ее поступкам и ее чувствам, он ответил:
- Поведение ваше извинительно, почти безупречно, но что я могу ска-
зать о ваших чувствах? Внезапная, непреодолимая, бурная склонность, на-
зываемая любовью, есть следствие хороших или дурных инстинктов, которые
бог вложил или которым позволил проникнуть в душу человека для его со-
вершенствования или для его наказания в этой жизни. Злые человеческие
законы, почти всегда и во всем противоречащие требованиям природы и за-
мыслам провидения, часто превращают в преступление то, что внушил бог, и
проклинают чувство, которое он благословил. И напротив, они поощряют
постыдные связи, гнусные инстинкты. Это нам, законодателям особого рода,
тайным созидателям нового общества, надлежит, насколько возможно, отли-
чить любовь справедливую и истинную от любви греховной и суетной, чтобы
от имени закона, более чистого, более благородного и более нравственно-
го, нежели закон света, вынести суждение относительно участи, которой ты
заслуживаешь. Хочешь ли ты подчиниться нашему решению? Даешь ли ты нам
право соединить или разлучить тебя?
- Вы внушаете мне полное доверие, я уже говорила вам об этом и повто-
ряю еще раз.
- Хорошо, Консуэло, мы обсудим этот вопрос - вопрос жизни и смерти
для твоей души и для души Альберта.
- А мне - разве мне не будет дано право высказать то, что таится в
глубине моей совести?
- Да, чтобы мы лучше поняли тебя. Я, слушавший тебя, буду твоим адво-
катом, но ты должна освободить меня от сохранения тайны исповеди.
- Как! Вы уже не будете единственным поверенным самых сокровенных мо-
их чувств, моей борьбы, моих страданий?
- Если бы ты обратилась в суд с прошением о разводе, разве не приш-
лось бы тебе высказать свои жалобы публично? Здесь ты будешь избавлена
от этой муки. Тебе ни на кого не придется жаловаться. Разве не приятнее
признаваться в том, что любишь, чем громко объявлять, что ненавидишь?
- Так, по-вашему, достаточно испытать новую любовь, чтобы иметь право
отречься от прежней?
- Но ты не любила Альберта.
- Кажется, нет, но я не могла бы поклясться в этом.
- Если бы ты любила его, у тебя бы не было сомнений. К тому же твой
