дит - и то, что с ним происходит, заражает до самой галерки. А другой и
красивей, и фактурней, и голос у него, и все прочее, а никого это
совершенно не волнует.
Мало того, мы так любим чувствовать, что все заранее предопределено.
Актер, выходя в первой сцене, заранее знает, что будет в последней, это
же сочинил не он, а автор! И мы так хотим, чтобы автор нашего театра
жизни был! И из великой тайны Бога - те, кто веруют, - иногда нечаянно
делают просто вождя, только небесного, который режиссирует этот
спектакль, который придумал эту пьесу. Это ли не унижение для Бога? И это
ли не почва для некоторых господ чувствовать себя богами на земле?
Давайте выбирать, в какой театр ходить. Либо жить и иногда посещать
театр ради эстетического удовольствия, ради сопереживания, ради
таинственного процесса взаимодействия между творящим и воспринимающим
творение, ибо оба друг другу неразрывно нужны. Неразрывно нужны! Либо
тогда давайте не ходить в театр, кино, телевидение, зачем оно? Потому что
это суррогат! Если мы в театре, если мы уже актеры, играем роли в пьесе,
не нами написанной, то тогда кино, театр, телевидение - это и есть жизнь
(как бы). Ричард Бах в _Приключениях вынужденного мессии_ говорит: зачем
люди ходят и смотрят на это все в кино? Они просто себе такой суррогат
жизни находят. Тогда искусство - уже не искусство, тогда искусство -
наркотик. Тебе в пьесе досталась скучная роль, но мы тебе сочиним вот
такой вот сюжетик, дадим возможность отождествиться с героем или героиней
на два часа и пожить, как они. _Дайте мне красивых живчиков на красивом
ландшафте!_
Вот такие размышления. Я бы хотел перейти от монолога к взаимо-
действию, - может быть, вам захочется задать вопросы, что-нибудь
уточнить, высказать какую-то свою позицию. И давайте попробуем из этого
устроить небольшую свалку, или наоборот, полное единодушие, или
сдержанное недоумение... Представляете, что я сейчас говорю? Ведь это
значит, я заранее режиссирую, как бы на все случаи, - я ведь человек
опытный, много выступал, - на все случаи я уже говорю: и это пьеса, и это
пьеса, и это, и что бы вы мне ни сказали, это все равно пьеса, и я к это-
му готов. И это самое страшное. С одной стороны, все механизмы психологи-
ческой защиты, созданные человеком на протяжении его существования, игра-
ют, безусловно, позитивную роль, давая ему возможность выжить и
адаптироваться. Но с другой стороны, именно эти же механизмы не дают ему
возможности развиваться. Помните, как на льду Чудского озера с рыцарями
поступили? Загнали их на лед, они как броневики, но они слишком тяжелы
для этого льда и слишком неповоротливы. И иногда мы так сильно защищены и
так качественно адаптированы, что если нас выгнать на лед Чудского озера,
мы точно проиграем Александру Невскому.
И отсюда возникают две позиции, совершенно как бы противоположные.
Одна позиция утверждает, что жизнь сама по себе прекрасна, но люди ее
пока еще недостойны, или не все ее достойны, или мы ее достойны, а они -
нет. Естественно, версии разные. Вторая позиция, которая встречается
гораздо реже, вы все это, несомненно, знаете, что люди-то достойны, но
они вынуждены жить недостойной людей жизнью. И кто же в этом виноват?
Театр. Но не тот театр, который искусство, а тот театр, в который
превратили жизнь.
- Есть третья позиция: должны быть счастливы все люди, мы должны
помочь им это осознать.
И.Н.- Я очень аккуратно отношусь к категориям долженствования. Я
боюсь так говорить и не считаю корректным так говорить - люди должны быть
счастливы. Кому?
- Тогда - могут?
И.Н.- Люди могут быть счастливы, если они этого хотят, - раз, и если
они имеют определенные возможности для того, чтобы это реализовать, -
два. Второй вопрос - мы им должны помочь. А кто мы такие, чтобы им
помочь? Вот когда я выступал в качестве автора психотехнической методики,
я всегда говорил: это продукт, это инструмент, это товар. Вы купили этот
инструмент, что вы будете с ним делать - это ваша проблема. Да, я лично
уверен, что он хороший, я лично уверен, что с помощью этого инструмента
можно решить много личных проблем. Но это не означает, что вы обязаны.
Или я могу стать в позицию и сказать: я помог людям. Многие люди мне
говорят, что я им помог. Я работал клиническим психологом в клинике с
чернобыльцами, это была моя работа - им помогать. И они говорили, что я
им помог. Но это была моя работа, и я не должен этого забывать. Если я
забуду, что это была работа, я могу нечаянно и незаметно для себя
соскользнуть на путь благодетеля человечества. И тогда из профессионала,
озабоченного качеством своего знания и своих усилий, я превращусь в
социальный символ, который будет озабочен своим престижем, имиджем,
количеством своих последователей, охраной. Это очень тонкое дело. Как
сказал мой педагог: если ты задумал стать пророком, то будь готов, что в
конце тебя распнут. Это входит в профессию.
Мы же не говорим, что человек какой-либо опасной для личного су-
ществования профессии спасает человечество. Конечно, отдаем дань уважения
его личной храбрости. Но мы все помним, что это профессия. И мы все
помним, что, кроме качеств чисто человеческих, он должен иметь
соответствующие профессиональные качества, иначе его притязания не имеют
под собой основания.
Что касается того, как изменить наличную ситуацию... Я лично, пер-
вое, стараюсь жить, а не играть роли в театре жизни. Второе, по
возможности и по взаимному согласию я пытаюсь как-то в этом помочь
близким людям, небольшому количеству людей, которые - не обязательно в
силу кровного родства, а скорее духовного родства, мне близкие люди, - и
я в силу своей квалификации могу что-то для них сделать как специалист,
помочь им в их личной устремленности. Нельзя, с моей точки зрения,
провести человека по Пути. Он должен его пройти сам. Он проходит его
практически сам. Но его можно подготовить, чтобы он был максимально
готов, максимально снаряжен.
Если бы я был профессиональный политик, я бы искал пути поли-
тического решения таких вопросов. К моей личной радости, мне нравится моя
профессия, поэтому я себя ограничиваю в своих политических притязаниях, в
том плане, что я себя не чувствую талантливым в этой области и тем более
квалифицированным. Все, что я могу делать, - это предлагать, делиться, по
возможности искренне, теми пониманиями, теми смыслами, которые я сам об-
наружил, двигаясь в пространстве жизни. Может быть, кому-нибудь это как-
то посодействует.
- Игорь Николаевич, если можно, два таких соображения о концепции
взращивания внутреннего наблюдателя. То, что Вы сказали, - это предельная
ситуация, когда внутренний наблюдатель становится полностью всем
содержанием вашего Я. Тогда наступают те последствия, о которых Вы
сказали. Но, как правило, это делается не так, потому что если вместе с
такой психотехникой вам дается концепция вселенского сострадания ко всему
сущему, то, помимо этого отстраненного наблюдателя, религия, пользующаяся
этим эзотеризмом, этой эзотерической психотехникой, дает нам духовную
доминанту. И второе - возникает такая мысль. Вы сказали о потребности
снятия ролевых ограничений, что настоящее свободное развитие во всей
своей полноте возможно только после того, как они сняты, хотя в то же
время они являются неким приспособительным механизмом. Тут просто такая
аналогия: почему природа так устроила, что наше подсознательное, которое
является носителем творчества или построения новых ощущений, почему оно
закрыто плотной крышкой нашего сознания, которое не выпускает эти
творческие идеи наружу? Зачем это так нужно было устраивать? Мне наиболее
симпатична такая точка зрения, она не моя, где-то прочитана, что это
аналог того, как контролируется механизм биологических мутаций в
организме, потому что только мутация может привести к новому этапу
развития биологического вида. Но в то же время на миллион мутаций одна
бывает плодотворной. Вот как бы не оказалось похоже при снятии этих
ограничений.
И.Н.- Говоря о наблюдателе, я говорил о двух возможностях: что он
действительно будет беспристрастным - и тогда это ученый. Случай
превращения жизни в эксперимент я подробно не разбирал. Когда я говорил о
ролевом поведении, я не говорил о том, что нужно это отменить. Ибо
социальная жизнь невозможна без конвенций. А ролевое поведение - это и
есть конвенциональный договор, на основе которого мы согласуем множество
разных индивидуальных порывов в какой-то совместной деятельности, в том
числе в общежитии. Я говорил о том, что надо найти способ не отож-
дествлять себя с этим, надо найти способ развести в себе инструмент,
типическое, то, чем вы это делаете, с тем, кто это делает, т.е.
субъектом.
Теперь по поводу того, может ли наблюдатель стать вашим содержанием.
В книге, над которой я сейчас работаю, такой эпиграф Абу Силга: _Как
странно мир устроен. Как страстно!_ Я думаю, что когда мы, сегодняшние,
пытаемся вложить в древние тексты, говорящие о тишине, о пустоте, об
озере Читы неколебимом, о чаше, которую нужно выковать, чтобы зажечь
огонь, мы выносим свою невротизированную проблематику и пытаемся сказать,
что чаша должна быть, а огонь в ней ни в коем случае нельзя зажигать. У
древних была другая проблема: они имели дело с людьми, которые
рациональным, конвенциональным поведением в такой степени, как мы, не
владели. Они были те, к кому было обращено это слово. И подчеркивание мо-
мента структурирования внутренней реальности - это совсем не то же, что
сделал с нами рационализм. Можно говорить, что творческое начало в
подсознании, можно, как П.В.Симонов, говорить, что это сверхсознание и
что оно принципиально не контролируется по тем же причинам, о которых
сказали вы, ибо это мутация. Можно говорить иначе. Можно говорить о том,
что логика развития так называемой западноевропейской цивилизации, логика
рационализма не только как способа познания, а как способа жить и
действовать, знаменитое _Cogito ergo sum_, привела нас к тому, что
рационализм заменил все сознание. Ведь посмотрите, невротизация населения
на территории всего бывшего Союза почти не отличается от невротизации на-
селения США и населения Великобритании.
Я разговаривал с американскими психотерапевтами. При всей разнице
внешних условий люди приходят к ним и платят деньги, и большие деньги, -
с теми же проблемами, абсолютно, один к одному, - я говорю о внутренней
проблематике, - с которыми они приходят у нас. С теми же! Мы из
иррационального сделали пугало, и сделали это не в семнадцатом году, а в
XVII веке! И вот тогда мы уже попались. Мы заменили целого человека,
страстного, как мир, - гомункулусом, который только cogito ergo sum, а
все остальное - не существует. Вот это моя позиция.
- По-моему, смысл, функция театра есть то, что он призван эту
целостность вернуть, ведь вопрос такой: чем отличается игра от
театральной игры? Ведь жизнь - игра, куда ни посмотришь, везде игра. А
где та граница, которая отделяет театральную игру от игры в жизнь,
детской игры, и вспомните Кришну играющего... Мне кажется, может быть,
поставить так вопрос: а есть ли театр-действо по обнаружению,
выплескиванию этих целостных смыслов существований человека, где он начи-
нает их ощущать в интегративном единстве, в голограмме, в аутентичности
своей, и тогда все станет ясно и понятно...
И.Н.- Ясно - да, но понятно - вряд ли. Но можно сказать так: _Все
игра, кроме свидетельства Духа святого_.
- ...ведь смысл игры - игра, мы должны услышать гармонию бытия через
театральное действо, взятое в своей голографичности, услышать эту
гармонию целостно... еще выход на архетипы, т.е. истоки нашего
существования - там, где есть голограмма всего, и выбор этого света, куда
нас устремил Господь.
И.Н.- Я не считаю, что Вы задали вопрос. Вы высказали свою позицию.
Но я считаю возможным в силу сложившейся ситуации высказать свою позицию.
Она где-то близка к Вашей, где-то расходится.
