администрацию на обидчиков мог только доведенный до отчаяния тюремный изгой.
Опозоренный Того Живот лежал в "тяжелой" палате тюремной больницы и в
полубреду мечтал о мести. Но давать показания, выступать пострадавшей
стороной... Да ты чо, начальник! Упал я и расшибся. А тут, как назло,
желудок схватило...
Та же самая картина была и со свидетелями: в папке у Компоны ничего не
было, кроме личного дела Гека и рапортов охранной смены о случившемся. Зато
слухи об урке, отделавшем самого здорового бандита тюрьмы, пошли в народ
широкими волнами. И никто уже не предъявлял Сторожу и остальным ребятам:
почему-де, мол, не укоротили его... Поди укороти! Только подштанники свежие
приготовь для начала!
-- Что ж, ладно. Говорю -- верю вам, Стивен Ларей. Хотя это очень
трудно делать. Вы хорошо держитесь для своего возраста, но одолеть такую
махину... Право, я вас поздравляю!
-- Не по адресу ваши поздравления. Я ни при чем.
Но подполковник продолжал, словно бы не слышал идиотских отрицаний
очевидного:
-- Поймите, Стивен, в мои обязанности входит не только и не столько
прищучить и покарать осужденных, напротив: уберечь от правонарушений и
конфликтов обе стороны баррикады -- вот моя задача. Этот Того -- пробы на
нем негде ставить (Гек невольно ухмыльнулся случайному каламбуру
подполковника)... смейтесь-смейтесь, если вы такой недалекий. Он бандит, что
доказано судом, и палач, по оперативным данным. И хотя Того Живот не бог
весть какая шишка и на воле, и здесь, но дружков-приятелей у него полно. И
все они захотят вам отомстить, потому что, в отличие от меня, считают
виновником вас. Вы понимаете всю серьезность ситуации? Вашей, подчеркиваю,
ситуации?
-- Да понимаю, не дурак. Но я-то что могу поделать? Меня не спрашивали,
и вообще я ни при чем. Страдаю, можно сказать, безвинно.
-- Ох, если бы вы знали, безвинный страдалец, сколько странного народа
вами интересуется... -- Гек навострил уши, но подполковник спохватился,
высморкался громко и трудно в огромный сине-белый носовой платок и
продолжил: -- Странно вообще-то: наколки у вас не случайные, держитесь вы
фертом, а судимость ваша -- первая. Попадете в те места, где за наколки
отвечают, -- тоже ведь не сладко будет, даю вам в том гарантию.
-- Те места -- это зоны? Насчет них -- вы мне угрожаете или обещаете,
не пойму вас?
-- Объясняю. Причем очень терпеливо. -- Компона обернулся к конвойным и
жестом выпроводил их за дверь. Гек приготовился выслушать заветное кумовское
предложение и почти не ошибся.
-- Мне нет никакого смысла вас вербовать, Стив. Стукачей у меня --
почти две полтюрьмы. Кроме того -- здесь ваша карта бита, а для периферии
стараться, агентов плодить, -- мне просто лень. Я откровенен с вами. Но вы
бы могли нам помочь... -- Гек с восхитительным детсадовским любопытством
воззрился на кума, но не издал ни звука. Тот, выждав несколько секунд, сам
был вынужден разбить молчание:
-- Вам негде сидеть на просторах нашей родины. Уясните себе это. А
уяснив -- выслушайте меня. Мы предоставим вам камеру и сокамерников, какие
вас устроят. Мы разрешим пользоваться всякими штучками -- кипятильник, чай,
посылки, ларек от пуза, денег добавим. Я слышал -- к женским ласкам
тянетесь, как и всякий мужчина. И это обдумаем. Но -- помогите нам. Бандиты
обнаглели по всем фронтам, что внутри, что снаружи. Слишком мягкое у нас
правосудие, а их стрелять надобно, вот лучшее лекарство от бандита. Мы их и
спросить как следует не успеваем, как залог вносят, звонки организуют черт
те с каких высот. А вот если бы кто-нибудь сильный и смелый сказал им --
стоп! Наворочал -- признайся. Преступал -- ответь! И мы бы помогли друг
другу. Драку ту несчастную -- ну, забыли бы, чтобы туману вам не напускать
на эту тему. Срок вам -- с полгода, год, а скостили бы. А после
трудоустроили бы в нашей сфере. Интересную бы работу подыскали, с выслугой,
с пенсией? А, Стив?
-- А что у вас, нет сегодня сушеров? Или одна вакансия открылась, для
меня специально?
-- Я могу специально вам их организовать, как наглому и не понимающему
хорошего отношения типу. Уверяю -- это будет похуже наручников. Да и
наручники самофиксирующиеся могу вам организовать хоть... сегодня, сейчас...
Не верите?
-- Верю. Ваша власть, ваши законы. Хотите -- туда, хотите -- сюда их
вертите. Мне было очень больно в ваших хитрых браслетиках. Иной озлобился
бы, воспылал бы лютой ненавистью, но я -- человек мягкий и христианин.
Сказано в Писании -- забудь про месть и подставь другую щеку. Воля ваша,
надевайте наручники, гноите в карцере, а я злобствовать не собираюсь.
Господь вам судья, а вы мне...
Поганый Ларей! Следовало ожидать, что не клюнет он и на диктофон
лишнего не наговорит. Но ведь в трамбокамеру-то -- мог бы согласиться войти.
Они после него пели бы на допросах как канарейки, бандиты сраные... И еще
местью угрожает, да без истерик, без летящей слюны. А ну как выживет? И что
это им контрразведка интересуется? Ладно, на две ближайших недели его
будущее обеспечено (день уже отсидел почти), а там -- добавим.
Глава 3
Посмей сказать: нет!
И сама тьма отступит
Перед тобою.
Добавили еще пятнадцать суток, а потом еще... и еще.
Малоун, трудяга, раскопал доисторические, но не отмененные уложения об
ограничении верхнего предела времени, в течение которого осужденному
запрещается встреча с адвокатом или представителем прокурорского надзора.
Кум и режик еще не дошли до такой наглости, чтобы добровольно накликать на
свою голову прокурорский надзор -- любимое око президентской
государственности, свидание Малоуну дали. Передавать посылку наказанному
осужденному запрещалось, но грызть леденцы (придирчиво осмотренные) или
угощать ими клиента во время беседы -- не было таких инструкций. В течение
получаса Гек умял их не менее двухсот граммов, больше -- побоялся за
желудок, отвыкший от "излишеств". Он с сожалением смотрел на полиэтиленовый
пакет, наполненный больше чем наполовину, и перехватил сочувственный и
жалостливый взгляд Малоуна:
-- Джозеф, ты-то что не ешь -- мне больше нельзя, кишки слипнутся. Что,
хорошо смотрюсь?
-- Краше в гроб кладут. Сам я конфеты ем, но только шоколадные. Они
сытнее, но -- сюда нельзя их. Вот. Заканчиваю: ускорить невозможно --
испортим все, чувствую. Того человека мы нашли. Он на пенсии, но связи есть.
Кац просит передать, что ледащий очень, из-под кнута... Овса нужно.
-- Джо, этот код -- наш со стариком, тебе вовек не разгадать, про что
мы речь ведем. Не обижайся, а ему передай: "Будет овес, плюс двести
одиннадцать, не увлекайся". Лошадей мы с ним разводим, по переписке. А
хочешь -- расскажу?
-- Не-не-не, -- замахал руками Малоун, -- это ваш овес. Да, эти...
отстали.
-- И то хлеб. Вот что. Выгляжу я, похоже, препогано, однако силы есть.
Ты времени не теряй, мне тут солоно срок дается, но пуще -- не спеши. Ты
торопыга, не удалось -- ты вторую, десятую попытку сделаешь; в моем случае
второй попытки не дадут -- ни тебе, ни мне. Ну, осталось нам минут пять. Кто
родился?
-- Девочка. Четыре кило и ростом пятьдесят пять сантиметров. Ох и
крикливая! Смеется уже.
-- Девчонка -- тоже человек. Как назвали? Или еще рано?
-- Все, окрестили уже. Анна. Такое имя дали мы ей.
-- Анна. Во Франции королева раньше была, вся из себя красавица, тоже
Анной звали. Помнишь про подвески историю?
-- Н-нет, я газет не читаю. Наша тоже будет красавицей, в маму.
-- С меня подарок. Это вне гонорара. Сумма -- пять тысяч. Не возражай,
а то уволю. Скажешь Кацу, и не вздумай отказаться -- проверю. Купи ей -- что
сам решишь. Двигай, время.
Малоун ушел, а Гек спустился в карцер. Леденцы прижились без проблем, и
на следующий день Гек пожалел уже, что поосторожничал и не смолотил весь
пакет.
Марафон продолжался: заканчивались очередные пятнадцать суток, и
Компона тут же добавлял следующие. Второе свидание с адвокатом прошло через
два дня после того, как Геку исполнился двадцать один год. Гек сверил дату у
Малоуна и порадовался, что не сбился со счета. Гек крепко исхудал за эти
месяцы, но все еще весил около семидесяти килограммов -- энергосберегающие
тренировки предохраняли мышцы от дряблости, но поглощали калории меньше, чем
при обыкновенном темпе жизни. На этот раз к леденцу добавилось яблоко, такое
сочное и жесткое, что у Гека десны засаднило. На этом все радостные события
были исчерпаны.
Умер Кац. Вместе с ним пропали доверенные ему деньги -- около ста тысяч
талеров, но не в них была главная досада Гека. Старик -- таких теперь не
делают -- несмотря на повадки средневекового менялы, знал и умел, и при этом
мог. Малоун вроде был таким же, но от двоих и пользы получалось вдвое
больше. Денег оставалось в сейфах еще четыреста пять тысяч, не считая
швейцарских, но до швейцарских -- так просто не добраться без Гека, а до
местных -- некому, кроме Малоуна. И с Хантером дожимать дело -- тоже без
Малоуна никак. Но тогда лопнет вся идея -- не подпускать его к нарушению
законности. Этим, конечно, можно бы поступиться, но -- Малоун... Как он это
воспримет и согласится ли на это, морально не ломаясь?
Однако Малоун, молодчага, во всем уже определился.
-- С-стивен (ему все еще с трудом давалось обращение по имени, на
котором настоял Гек), надеюсь, вы не перемените хорошее мнение обо мне, если
узнаете, что я, гм, встречался с группой Хантера, вот. Клин -- клином,
знаете ли. Полгода в карцере -- они садисты, инквизиторы, эсэсовцы...
-- Тише, тише. Мне, по правде говоря, из карцера-то идти особенно
некуда. Но долго мне тут не продержаться, жми, дорогой. Я о тебе хорошего
мнения...
Гек не знал, что упрямство Компоны под стать его собственному: отбросив
осторожность, хранящую его от врагов и негласной ревизии, Компона с
маниакальным постоянством накидывал Геку карцер -- слой за слоем -- встык.
Заканчивались пятнадцать -- начинались пятнадцать. Через семь месяцев Гека
отвели в камеру к "обиженным", но уже через пять минут трое не изнуренных
голодом парней стали тарабанить в дверь и выламываться из камеры -- силы у
Гека все еще были. Гека снова определили в карцер, и он сидел. Однажды, еще
раньше, на третьем месяце, он в невероятном прыжке с опорой на стену
дотянулся до лампы дневного света и сумел ее раскокать. Ртуть собрал и
запустил под дверь, так что микроскопические шарики выкатились в коридор.
Началась суета, дезинфекция, угрозы. А что они могли ему сделать -- ниже
карцера не спустишь... Перевели в другое помещение, потом, через срок,
вернули, но лампочка уже была обыкновенная, стоваттная, и Геку стало
полегче.
Слухи о нем то утихали, то вновь возникали. То, что он остался
безнаказанным после конфликта с "гангстерами", придавало ему ореол крутого
мужика, заступника за простых сидельцев. Те, кому довелось побывать в других
зонах, помимо "Пентагона", объясняли, что этот Ларей живет по "правильным
понятиям", а местная шушера -- шакалье и беспредельщики. Говорили шепотом, с
оглядкой, но говорили. Те, кто жил с ним в одной камере, тоже изъяснялись
намеками, что, мол, с ним легче сиделось, хотя и строже, -- все было по
справедливости... А теперь к тому же вокруг него складывался ореол мученика,
тюремного стоика, святого.
Местные вожди бессильны были пресечь эти слухи. Спасибо куму, конечно,
за них трамбует урку, но лучше бы его им отдали. Не опустить -- так зарезали
бы. Не зарезать -- отравили бы. На воле над ними смеются, сволочи сытые,
