Барбуда получил целый год БУРа, уважение сидельцев и прицельное внимание
кума.
Свой растущий авторитет Гек ощутил, когда ребята из его барака
пропулили ему первый грев из курева и консервов, чего раньше не водилось, по
рассказам старожилов. Кешер был совсем небольшой, каждому на один зуб, но
морально приподняло БУРовцев очень заметно. Гек радовался: значит, его
пропаганда не пропала зря. Когда два месяца закончились и солнце все
увереннее стало выныривать из-за темного леса, Гек вернулся в первый барак.
Но тропа "подогрева" в БУР не исчезла, Гек взял под свой постоянный контроль
пересылку туда и в штрафной изолятор еды и курева. Активисты урчали за
спиной, но прямого повода для конфликта не было: не на едином котле --
каждый отвечает за себя. Кум исходил на мыло, пытаясь дискредитировать, как
учили, новоявленного урку и настроить против него актив. Но время было
упущено: никто не хотел рисковать своей шкурой ради кума, который -- пес
даже для лягавых. А Ларей, по слухам, начал возрождать зонный общак...
Уже заметно припекало. На деревцах вовсю полопались почки, вечная
мерзлота отступила на шаг в землю, зная, что отступление -- временное и
недолгое. У сидельцев отобрали зимние бушлаты и обувь, но шапки пока
оставили: ходили слухи, что должны ввести головные уборы нового образца, а
может, еще чего придумали к Новому году... Некурящий Гек, в окружении
многочисленных дымящих, сидел в курилке возле барака и травил старинные
зонно-лагерные истории, которые помнил во множестве. День был воскресный,
никто не работал, что уже не являлось чудом в последние годы, скудные на
заказы. Кум, поругавшись со своей пятипудовой половиной, убежал от нечего
делать на зону, присмотреть за порядком да попутно сорвать на ком-нибудь
злобу.
-- А-а, Ларей... Лапшу на уши вешаешь... Слушай, Ларей, давненько ты у
меня не был. Зашел бы, покалякали бы, как всегда, кофейку попили бы...
(Дешевейший прием, но рекомендован сверху и действует, говорят. Вроде бы не
урка он, а кряква.)
-- Кто, я?
-- Да ты, кто еще. Зашел бы, говорю, как-нибудь на досуге?
-- Ой, начальник, рад бы, да не могу -- только что посрал, вон ребята
не дадут соврать!..
Лиловый и невменяемый кум бежал домой с твердым намерением изуродовать
"свою корягу", а в ушах все еще звучало издевательское хрюканье и вой этого
быдла, потерявшего страх перед ним, оперуполномоченным зоны. Они еще
поплатятся за свой подлый гогот, очень поплатятся, особенно этот выродок
Ларей. И Барбуду он сгноит в грязь! И Ларея!
На утреннем разводе случилось то, что должно было случиться: по
секретному представлению кума Гека спустили в трюм на полгода, и он мог
утешать себя тем лишь, что пяти дней не досидит -- срок заканчивался.
Так и вышло. Геку приказали собираться и следовать на вахту: это кум
хотел выбросить его из зоны транзитом, не допуская в родной барак. Не
удалось его по-крупному прищучить, так хоть мелко напакостить... Но Гек
сумел нейтрализовать "последний привет" почти всемогущего кума: придурки из
хозчасти, ведущие документооборот конторы, заранее подзапутали некоторые
ведомости, так что осужденный Стивен Ларей до полного оформления подорожной
еще сутки пробыл на зоне и даже получил сухой паек, поскольку с котлового
довольствия был уже снят. И в барак усиленного режима на эти сутки его было
уже не вернуть, потому что документы были оформлены и только Господин
Президент личным указом мог теперь согнуть лейтенанта Вейца, начальника
канцелярии, и заставить его внести исправления в официальные служебные
бумаги.
Гек исписал половину записной книжки адресами и наколками. Были среди
них и несколько толковых, могущих пригодиться на воле.
Каждый барак, и БУР отдельно, получили по ящику коньяка: если поровну
лить -- только небо смочить, но дорого внимание. Гек еще в БУРе отчитался за
общак (коньяк покупал на свои) перед новым хранителем, перспективным нетаком
по кличке Морской, благословил, а сам пошел на встречу с волей. Провожала
его добрая половина зоны -- все нетаки, фраты и трудилы. Повязочники молчали
-- ветер дул им в морду, лучше не переть на рожон...
Вольняшка-электрик на мотоцикле довез его до железнодорожной станции и
даже поначалу не хотел брать за это денег, все отнекивался... Гек тут же в
скверике, стоя на осенних кленовых листьях, взял у него пакет с новенькой,
из магазина, гражданской одеждой, переоделся. Старую, зонную, отдал
шныряющей вокруг бабке, санитару природы, сверху сунул ей сотню, не слушая
радостных бабкиных причитаний, пожал электрику руку и полез в вагон. Ехал он
один в двухместном купе и всю дорогу, семь с лишним часов, смотрел в окно.
А исполнилось ему в ту пору двадцать четыре года.
* * *
Холодно и слякотно было в городе, дождь, дождь и дождь. Гек поехал по
привычному адресу и снял себе квартиру в том же доме, в той же парадной,
только этажом выше, на четвертом, последнем. Стоило это уже сто шестьдесят
талеров, а не сотня, как прежде. Был, правда, телефон, но за него шла
отдельная плата. А с деньгами намечалась проблема.
В конторе Малоуна, после сердечной пятиминутки, адвокат, по требованию
Гека, представил подробный отчет о состоянии Гековой наличности. За вычетом
гонораров, потерь -- как в случае с покойным Кацем -- и трат на руках у
Малоуна осталось ровным счетом девять тысяч талеров -- чуть меньше двух
тысяч долларов, если перевести по курсу. Геку в дорогу ребята собрали почти
четыре тысячи -- пришлось взять, чтобы не обижать отказом. Итого --
двенадцать-тринадцать, только-только Малоуну заплатить за два предстоящих
месяца... За границу в ближайшие три года не выпустят; с золотишком, не зная
броду, тоже не сунешься -- вмиг повяжут. Кассу, что ли, где подломить?
Деньги позарез нужны. Деньги и люди. Людей найти можно, есть адреса, но
платить надо сейчас, а дело -- когда еще оно раскрутится...
Гек наковырял в записной книжке одну идейку, собрал все деньги и, не
откладывая, покатил в Иневию, играть.
Помимо официально разрешенных казино, с их ограничениями и длинными
ушами Службы, в столичных городах существовали подпольные игорные притоны --
"мельницы", где играли по-крупному и куда пускали только с рекомендациями.
Гековы рекомендации сработали, он подвергся обыску на предмет оружия и
уселся пятым к покерному столу, купив себе фишек на десять тысяч -- "для
начала". Больше у него не было, только на обратный билет, но признаваться в
этом не стоило.
Гек, памятуя о былом, дотошно уточнил все нюансы в правилах, заказал
себе кока-колы и сделал первую вступительную ставку -- сотню.
Игра шла удачно: соперники были богаты, в блефе не сильны, высоко не
задирали, -- и к трем часам ночи (а пришел он в девять вечера) Гек настриг к
своим десяти еще шестьдесят тысяч. Состав играющих к тому времени наполовину
обновился, игра пошла крупнее и интенсивнее, хотя прухи особой по-прежнему
никому не было. Гек на двоечном каре взял одномоментно еще тридцать тысяч и
решил соскочить, поскольку уже получилась сотня, на раскрутку вполне
хватало. Но игра неожиданно вышла на новый виток: за его столом
сконцентрировались постепенно крупные и удачливые игроки, а среди них один
-- шулер. Гек мгновенно его вычислил, стоило лишь тому приняться за
"исполнение". Катала был умен и опытен: отыграл два часа, осмотрелся, прежде
чем взялся за дело. Своих денег у него было много, на сотни тысяч, и игру он
взвинчивал соответственно, чтобы поймать момент и выиграть максимум в одной
сдаче -- постоянное везение настораживает партнеров. Гек поблагодарил судьбу
за то, что удержался от соблазна и сам играл честно...
Как и ожидалось, на сдаче шулера всем пришла крупная карта -- Геку, к
примеру, три семерки с джокером до прикупа, соседу слева -- заготовка на
"рояль", соседу справа флеш червонный, готовый, напротив -- тоже, видимо,
лом -- Гек не сумел подсмотреть толком -- "подкаретник" на тузах либо
королях. Ну и себя он, конечно, не обидит после прикупа...
Впятером доторговались до шестидесяти тысяч (с каждого) -- и решили
прикупать... Сбросили карты...
-- Стоп! -- заорал Гек, прижав банкомету кулак с картами к столу, --
ваш номер старый! Сейчас вы получите каре, вы -- либо стрит, либо флеш, у
вас должна быть готовая карта, а я так и останусь с четырьмя семерками. А
он, как банкующий, крупнее наберет. Я отвечаю!
Он выломал из посиневших пальцев колоду, попросил партнеров положить
карты пузом кверху и принялся подчеркнуто медленно раздавать прикуп. Охрана
уже держала подозреваемого за плечи, покамест аккуратно -- возможна ведь и
ошибка. Но мужик был так бледен и молчалив, что все все сразу поняли про
него. А на столе уже лежали два каре, червонный флеш, бубновый
флеш-недорояль и его высочество стрит-флеш трефовый от восьмерки до дамы без
джокеров.
Охрана уже без церемоний заткнула шулеру рот и поволокла вон, однако
Гек был настороже:
-- Момент! Правил еще никто не отменял! Сначала сюда его: цвет наружу!
Делать нечего -- охрана вернулась с извивающимся и мычащим каталой:
мужик опытный и в своем праве -- все деньги разоблаченного каталы делятся
поровну между остальными играющими за этим столом. Если бы они забыли об
этом -- ну тогда да, законная добыча охраны, а сейчас -- разве что колечки
да часики, ему-то они теперь... Лбы, глядя на ускользнувший свой гонорар,
мысленно кромсали бедового мужика-разоблачителя на части: из каталы
вытряхнули больше семисот тысяч наличными, по триста с лишним на рыло бы
вышло...
К моменту сдачи у Гека было около ста двадцати тысяч. Да с кона
разделили шестьдесят на четверых (свои ставки каждый назад забрал), да еще
по сто восемьдесят тысяч, минус червонец в кассу мельницы (выигравшие платят
три процента) -- на круг выходит около трехсот тысяч. Отлично! Можно
возвращаться домой и забыть о "кассах" -- время требует других идей.
Гек успел на утренний бабилонский экспресс и весь путь до вечера
проспал у себя в купе, велев проводнику никого не подсаживать и ничем не
беспокоить. На Бабилонском вокзале у тамбура проводник с поклоном принял
сотню и откозырял. Ему явно хотелось что-то сказать, его прямо распирало, но
пассажир был щедр и угрюм, мало ли -- кто он там...
И таксер поначалу молчал и все многозначительно поглядывал на Гека, так
что тот не знал, что и подумать -- глаз на лбу вырос или в розыск его
объявили... А по радио все никак не могли сообщить прогноз погоды, увлеклись
похоронной муз...
-- Что-о?!
-- Ага! -- Плотину прорвало, и торжествующий таксист закивал головой:
-- Сегодня утром с женой телик смотрим, вдруг бац! -- заставка с цветами и
музыка. Я на другую программу -- то же самое! Я на пятую-десятую -- то же
самое. А тут брательник звонит: его жены брат, тоже водила, из Дворца
прибежал -- хана, мол, нашему! И точно: неутешная всенародная утрата -- умер
великий президент великой страны, весь мир скорбит. Музыка повоет-повоет и
опять -- соболезнования, телеграммы. Кто теперь будет на троне? Не знаете
часом?
-- Нет, политикой не увлекаюсь. Да хрен бы с ним! Был бы трон, а жопа
будет. Нам-то какая разница -- кто там придет?
-- Это-то верно, а любопытно все же. Сейчас сцепятся, глаза друг другу
выцарапывать...
Со смертью Юлиана Муррагоса во всем южном полушарии парагвайский
Стресснер остался единственным долгоиграющим диктатором: его ровесник,
"старший политический брат", с которым они почти одновременно пришли к
власти в своих странах, отныне стал историей.
