В том месте прелюдии, где элегическое "Ьатепlо" переходит в лихора-
дочный порыв, где ускоряется ритм, зреет страсть и набат возвещает втор-
жение грозной стихии в ту самую минуту, когда рушится плотина. Аннета
прервала игру; ее пальцы посреди фразы вдруг застыли на клавишах, в нас-
тупившем безмолвии духи аккордов еще влачили сломанные крылья... Но
крылья упали, повисли... Последние трепещущие отзвуки... Аннета встала.
Она показалась себе смешной.
Франц горячо и смущенно просил ее продолжать Г-жа фон Винтергрюн без
особой горячности заставила себя учтиво поддержать эту просьбу. Эрика
молчала, рот ее казался злым, губы были сжаты Аннета посмотрела на них,
потом сказала, холодно улыбнувшись:
- Пойду к себе. Я устала.
Она задержалась взглядом на Франце, у которого был вид послушного ре-
бенка:
- Проводите меня.
Уходя, она видела во взгляде девушки тоскливый страх, ненависть...
Они шли рядом, под холодными звездами. Молчали. Бездна пространства,
раскинувшегося вокруг них, была как бы продолжением бездны звуков. Ноч-
ной Эреб и огненные рыбы... Они не сказали друг другу ни слова до самого
порога... Тьма... Они были частицей этой тьмы... Он пробормотал:
- Покойной ночи...
Вдруг перед ним метнулась тень - и сомкнулась вокруг него. Их губы
слились...
Аннета исчезла. Он стоял один перед захлопнувшейся дверью. Он ушел в
ночь...
Без единой мысли в голове она поднялась в свою комнату. Нет, нет! Не
думать! Еще нельзя!..
Было холодно. Было темно. Усталость давила, как надгробная плита.
Густой мрак затопил сознание: Аннете казалось, что она погружается в
плотные волны нефтяного озера... Тяжелыми руками она судорожно сорвала с
себя платье и не подняла его. Опустив голову на подушку и выключив свет,
она увидела в черном небе Колесницу, и в мозгу у нее сверкнула молния:
это уже было, это прошлое... Как будто камень оторвался... Ах! Она упа-
ла.
Но как раз в это мгновение (было ли это мгновение?) сжавшееся сердце
вздыбило сознание. Она увидела, что сидит на постели, прижав руки к гру-
ди...
- Нет! Это невозможно!.. - кричала она.
Что невозможно?.. Она ждала, когда пройдет сердцебиение. Но оно про-
ходило и снова начиналось. И пока она ждала, Колесница, опрокинувшись,
скатилась с горизонта. Одно лишь заднее колесо еще оставалось над макуш-
кой холма... Стиснутые пальцы Аннеты царапали грудь, она продолжала ти-
хонько стонать:
- Нет, это невозможно...
Что невозможно?.. Она знала - что...
"Значит, я лгала себе? Попалась на удочку?.. Еще раз?.. Значит, я лю-
била его!.."
Стало быть, вот что прикрывалось материнской любовью, которой она об-
манывала себя! Стало быть, они угадали - Марсель Франк, Сильвия, все эти
безнравственные парижане, учуявшие своим насмешливым умом нечистую по-
доплеку ее преданности!..
"Но ведь я на самом деле забывала себя, я всю себя отдавала, не ожи-
дая награды, я считала себя бескорыстной!.. А корысть воровски пробра-
лась в мой дом. Я была не сообщницей, я прикидывалась, что сплю, а сама
слышала крадущиеся шаги страсти. Уверяла себя: "Я люблю его ради него...
- а любила ради себя! Я хочу его взять. Хочу!.. Но ведь это же смешно!
Кто это "я"? Кто "хочет"?.. Я, мои седины, тело, покрытое дорожной
пылью, я, с моим никчемным опытом и муками, я, отделенная от него расс-
тоянием в двадцать лет. На глаз этого ребенка оно, должно быть, неизме-
римо!.. Стыдно и больно!.."
Она была раздавлена своей униженностью.
Но потом вдруг возмущенно вскинула голову:
"Почему?.. Разве я этого желала? Разве я этого искала?.. Почему я
сражена? Почему я вся пылаю? Откуда эта жажда любви? Эта голодная
страсть? Почему мне дано нестареющее сердце в этом стареющем теле?.."
Она стискивала руками грудь. Как настигнуть природу-этого паука, ко-
торый держит тебя? Если он в этом теле - Аннета его истерзает. Но разве
поймаешь в сеть океан?
Она вскипела!
"Я люблю... Да, люблю... Я еще стою любви!.. Достаточно вспомнить
ревность, страх этой девушки... Я его взяла - и держу. Если я захочу, он
будет мой. Я хочу. Я люблю. Это мое право".
Право? Ее вдруг удивило это смешное слово. Право - это выдумка, кото-
рую сфабриковал человек, когда создавал общество! Красное знамя взбунто-
вавшегося раба в непрерывной войне, которая еще со времен Прометея всег-
да кончалась поражением! Или же лицемерие более сильного, который унич-
тожает более слабого, повергает его во прах, пока не будет повергнут
сам! Для природы право не существует. Эта равнодушная сила питается мил-
лионами живых существ. Аннета была ее жертвой - одной из миллионов. Она
могла отсрочить свое поражение на один день, на один час - за счет дру-
гих. Но поражение неминуемо. И стоит ли его оттягивать ценою страданий
других жертв?..
Она крикнула:
"А почему не стоит?.. Один день, один час обладания, пусть один даже
миг - разве это ничто? Вечность содержится в одном мгновении, как все-
ленная - а одном существе... А муки одной жертвы, твоей соперницы, кото-
рой ты мстишь, - это разве ничто, разве ничто? Это ускользающее счастье,
которое похищает воровка, - ничто? Похитить его в свою очередь, причи-
нить ей боль, уничтожить ее, - это ничто?"
Хищные птицы тучей обрушились на нее с хриплым клекотом. Жгучая гор-
дость, злая радость ревности и мести... хлопанье крыльев, вопли оглушили
ее... Откуда они взялись?..
"Все это - во мне!.."
Она почувствовала и гордость и страх, - ожог, как от расплавленного
свинца, наслаждение страданием почти до обморока, мучительное удовлетво-
рение. Она ничего не делала, чтобы стряхнуть с себя эти чувства. Да и не
могла. Она была неподвижна, как покойник, под натиском алчных птиц, ос-
паривавших друг у друга в поле ее останки. Их было две стаи, враждебные
и родственные: Жажда обладания и Голодное самопожертвование. Самопожерт-
вование тоже, как и его соперник, было наделено острыми когтями и про-
жорливым клювом. И добро и зло (которое же из них - добро? И которое -
зло?) носили на себе клеймо свирепой бесчеловечности.
Скрестив руки, нагая, распростертая, она ждала, - издыхающее животное
над стаей воронья...
Ожидая, она смотрела. Ничто - ни испуг, ни страсть - не замутило ее
зрения. Она видела себя голой. И поняла, что дурила себя с первой же ми-
нуты. Она знала, что любит его, она всегда это знала. С каких пор?.. С
той минуты, как Жермен предостерег ее: "Не любите его уж очень"? Задолго
до этого! Со времени бегства? Задолго до этого!.. Что же значит это
удивление, это добродетельное удивление, которое она только что разыгра-
ла, открыв ее в себе, "эту давно уже лелеемую любовь?.."
"Комедиантка!.. Как ты лжешь!.."
Аннета презрительно рассмеялась. Как она ни страдала, ясный ум и иро-
ния предъявляли свои права. Диалог вели чувство, которое хитрит, и суро-
вый, насмешливый судья - тот, что безжалостно изобличает и ясно видит.
Но оттого, что видишь свою страсть, она не умирает хотя бы на час
раньше, - только горечи прибавляется.
Ночь прошла. День спугнул диких птиц. Но они сидели на деревьях вок-
руг, они грозили друг другу. Ни одна из стай не сдавалась. Каждая крик-
ливо предъявляла свои права. Аннета, изнуренная, оглушенная, поднялась.
Она ни о чем не думала. В ушах стоял шум. Она сидела и ждала.
Пока не показался Франц. Она увидела его в окно, на дороге. Она зна-
ла, что он придет.
Он подошел к дверям. Он посмотрел на двери. Неуверенно потоптался на
месте. Ушел... Сделал шагов тридцать, остановился, вернулся. Она видела
сквозь занавески его взволнованное лицо, лихорадочную неуверенность,
смятение. У дверей он помедлил и шагнул вперед, чтобы войти. Но не во-
шел. Он поднял глаза и взглянул на окно Аннеты - та отшатнулась. Она уже
не слышала ничего, кроме гулкого биения двух сердец. Но ее сердце стиха-
ло: несколько медленных тяжелых ударов - и дыхание стало выравниваться.
Она видела Франца из-под опущенных век: растерянного, полного страстных
желаний, слабого. И почувствовала к нему признательность - сострадание -
презрение...
Несколько минут спустя, когда она решила снова взглянуть на дорогу,
его уже не было. Но она не сомневалась, что он занял пост на повороте и
наблюдает за дверью, дожидаясь, пока она выйдет...
И тогда в небесах пронесся шум тяжкого лета. Птицы умчались. Разбой-
ничья стая, населявшая душу Аннеты, покинула ее. И душа осталась пустой,
как дом, из которого вывезли мебель. Дверь была настежь открыта. И в нее
вошли чувства, образы. Вошла боль, искаженнее судорогой лицо Эрики фон
Вннтергрюн, слепое желание Франца... Аннета знала теперь, как велика ее
власть над этими слабыми детьми. И она ею воспользовалась: в ущерб себе.
В ущерб себе, но не ради них. Она рассматривала их холодно и трезво,
стремясь вынести им беспристрастный приговор. Но жесток тот суд, который
чужд доброты и стремится только к справедливости. Аннета судила Эрику и
Франца без снисхождения. Она отметала (или думала, что отметает) свой
личный интерес и лишь взвешивала возможности счастья для тех двоих... Но
есть много скважин, через которые личный интерес, как его ни гони, возв-
ращается. Аннета не находила Эрику красивой. Да и доброты в ней не виде-
ла. Насчет ее здоровья она делала самые безотрадные предсказания. Она
мысленно раздевала ее. Не та эта жена, которую она хотела бы дать Фран-
цу... (Хотела бы? Какая насмешка!) Но и к нему Аннета не была снисходи-
тельна. Она пропустила его сквозь решето. Сколько отходов! Аннета была
невысокого мнения о его характере. Строго осудила его за непостоянство.
Чего ждать в будущем от такого союза?.. Но только ли разум говорил в
ней?
Время шло. Аннета все утро оставалась у себя. Она ничего не решила.
Решит, когда настанет черед. Довольно думать! Пусть будет пустота. Мол-
чание...
В середине дня она встала и вышла. И направилась прямо к Эрике фон
Винтергрюн.
Она застала ее одну в гостиной. У Эрики екнуло сердце, но она не по-
казала виду. Как оно сжалось!..
Тщательно одетая, точно она ждала гостью, в шапке бледно-золотых,
приглаженных, без единого завитка, волос, оставлявших открытым упрямый,
выпуклый лоб, всем своим видом выражая надменность и замкнутость. Эрика
не спеша поднялась и, коротко ответив на приветствие Аннеты, с холодной
улыбкой указала ей на стул. Она была во всеоружии. Но опытный глаз Анне-
ты умел проникать в самую душу. Обмениваясь с Эрикой обычными светскими
любезностями, она вкинула взглядом ее худую, вздрагивающую грудь. В ле-
вом углу рта была зажата, как задорный цветок, злая улыбка. Эрика не
могла совладать с дрожью бледных губ, прерывистой и путаной речью, сму-
щением, обидой, испугом, горечью. Аннета медленно, сознательно, без ма-
лейших угрызений упивалась ее замешательством: ей уже была ясна развязка
драмы... Но эта развязка зависела от нее одной, а она не торопилась...
Они говорили о модах, о новых танцах, об особенностях местности, о пого-
де, и Аннета смачивала себе губы кончиком языка...
Она замолчала, она сделала долгую паузу. Эрика настороженно и напря-
женно ждала -в этом молчании ей мерещился какой-то подвох. Аннета насла-
дилась острым привкусом последних секунд ожидания. Заранее предвидя, ка-
кое действие окажут ее слова, и упиваясь их сострадательной иронией, она
сказала:
- Я уезжаю завтра утром.
Кровь бросилась в лицо Эрике Винтергрюн. Даже лоб залило краской, а
кончики ушей заалели, как капли крови. Она уже не владела собой и не
могла скрыть бурное волнение.
И Аннета впервые после приезда улыбнулась. Эрика, искоса следившая за
ней все еще подозрительно и опасливо, все еще боясь какого-нибудь ковар-
ного хода, поняла, что в этой улыбке нет вражды. Аннета рассматривала ее
не без насмешки, но с жалостью. Она думала:
"Как она любит его!"
Смущенная Эрика наклонила голову - и вдруг опустила ее на плечо Анне-
