счете: "он мне -- по морде, а я ему -- по рылу, он мне -- по
сопатке, а я -- чем хуже, око за око, зуб за зуб, мы на удар
отвечаем контрударом, а то и
-- двойным ударом" и т.п., и т.п., -- атакеру и сдатчику (не от словосочетания
"сдавать партию", но "давать сдачи": помните песенку из боксерского фильма
послевоенных лет: "При каждой неудаче давать умейте сдачи -- иначе вам удачи не
видать"?) кажется, что он, ну просто обязан нарушить, разрушить эту подспудную,
но оттого особо вандализирующе действующую, красоту; это -- сродни желанию
непременно достать беззащитный цветок (находящийся, однако, на расстоянии
подальше, побольше протянутой руки), понюхать (нюхнуть его) и ... отбросить за
ненадобностью дальнейшей. И вот они тянутся, растягиваются, карабкаются к нему,
скользят, падают, ползут по-пластунски, представляя собой отличную мишень...
Карпов действительно дает сдачи, обволакивая, обнимая
обидчика, и -- держит его до тех пор, пока тот не задохнется.
Он наступает на него, используя "щели", как стена, от которой
не укрыться, никак не обойти ей, не перепрыгнуть, не уйти; это
-- непреодолимая стена, по слову гроссмейстера Игоря Зайцева,
бывшего многолетнего первого, вернее -- главного, тренера
А.Карпова.
Именно поэтому Фишер так подошел к своей подготовке (к
Евгеньевич не догадался, что во многом "эгоистические" условия
Фишера, предложенные -- к сожалению, в слишком ультимативной
(по сути дела) форме -- ФИДЕ, готовились специально "под него",
под Карпова, с учетом его уникальнейшего, ни на кого, ни на что
даже не похожего стиля. Карпов стал эталон-партнером и... не
заметил этого.
Да, Р.Фишеру ничего не оставалось, как надеяться, что он
постепенно, даст Бог, привыкнет, приспособится к такому ведению
партии на большой, вольготной, неограниченной дистанции, на
протяжении многих и многих ничьих и... дождется некоторой
добровольной эволюции этого, с виду совершенно непреодолимого,
стиля. Но вся закавыка (или одна из главных закавык)
заключалась в том, что "разложение" столь удивительного стиля
возможно было -- если рассуждать логически, все глубже
анализируя натуру А.Карпова -- лишь на стадии, как ни
парадоксально это звучит, ленивого ожидания; а ждать деловой
Карпов мог только того, что почти (в сущности, практически уже
почти) сделанное дело будет доделано... как-то само собой:
"э-эх! зеленая сама пойдет... подернем -- да у-ухнем!" --
поется в песне о нашей знаменитой дубине. К тому же добивать
(собственно) противника Карпов не привык и не умеет. Да и бить,
наступать, идти вперед в общепринятом смысле, как ни странно,
это -- тоже не его жанр. Надвигающаяся стена это -- не атака,
это -- ответная мера, она, стена, движется на лежащего, то есть
споткнувшегося, растянувшегося противника.
Вторая опасная для Карпова ситуация -- это когда он сам
начинает играть, активничать, не просто мутить воду, но бить
сплеча. Тут его удары получаются какими-то почти усредненными,
как бы задумчивыми, не столько раз-машистыми, сколько вот
именно раз-думчивыми. Он пробует двигаться вперед, но делая это
без конкретных поводов (щелей нет), не в виде заползания, а в
виде ведения атакующих колонн, придерживает кое-что про запас,
держит, например (неизвестно зачем), конницу в... резерве; где
она, часть ее по крайней мере, вполне заслуженно и погибает.
Классически показательна в этом смысле знаменитая последняя,
самая последняя, 24-я, партия матча 1985-го года, которую
А.Карпову надо было непременно выиграть и которую он,
разумеется, играл как-то двойственно, которую с треском
проиграл.
Ряд других невыигранных партий Анатолия Евгеньевича, из
тех, где он имел совершенно решающий перевес, тоже
характеризуется желанием, часто подспудным, бессознательным (но
фигуры, положения на доске выявляют их!) что-то попридержать,
причем -- в определенном порядке, играть с запасом. В то время
как его антагонист, Г.Каспаров, как раз знаменит своим умением
вбрасывать в зону наиболее острого конфликта все наличные
резервы (в идеале), не считаясь зачастую с потерями, вообще не
считаясь ни с чем -- в смысле не утруждая иной раз себя даже
элементарным расчетом. Он подводит, кратчайшим, не обязательно
самым красивым, путем то, что оказывается под рукой, идет на
прорыв (в то время как Карпов -- на "заползание" в не им
открытую, но открывшуюся, щель), идет на рубку, рвется в
рукопашную. Или -- играет вызывающе, подставляя свои фигуры, не
убирая их из-под боя, отдавая -- за нарушение (разрушение)
боевых порядков противника. С которым оставшиеся силы
расправляются нередко как бы вполне "мясницким" способом.
Удачное словечко А.С.Суэтина...
Атаки и контратаки ведутся с применением ложных замахов,
финтов. И, главное, == совсем необычных как бы (!) полуфинтов,
полуложных угроз (ведь, как сказал знаменитый писатель Леонид
Леонов, наилучшие сорта лжи приготовляются из полуправды),
запугивающих, но не осуществляющихся (и на деле неосуществимых)
или на деле безобидными оказавшимися (бы) маневров. Он --
мастер создания мнимых ослаблений своей позиции,
компенсированных (а вот чем и как -- над этим он приглашает
партнеров подумать; и нередко плоды их раздумий оказываются...
короче, раздумья эти оказываются не полностью плодо-творными!)
уступок. Наиболее опасная его особенность -- умение необычайно
и внезапно динаминизировать свои фигуры, придавать им диковатую
даже вроде бы энергию, заряжать этой энергией, заставлять
"прожигать" вражеские порядки -- и при этом далеко не все из
них, фигур, а не порядков, "сгорают"...
Считаю, к такому партнеру готовиться проще.
Хотя такой противник для солидно-позиционно играющего
мастера, пожалуй, все-таки опаснее, нежели Карпов. Фишер и
понимает, что справиться с Каспаровым, чей трудноопределимый
(тоже), трудноформулируемый стиль стоит на фундаменте
современной, даже современнейшей и весьма разнообразной -- вот
что наиболее труднопреодолимо! -- культуры -- непросто.
Ему, "отстающему" как раз в общекультурном смысле,
остается, не теряя ни часа, наверстывать и... попросту ждать...
некоего опять-таки "разложения" каспаровского стиля -- как
следствия наделанных, довольно многочисленных и даже грубых,
жизненных, житейских ошибок.
Позиция чисто сальерианская. Сальериевская.
Скажут, что это -- не совсем этично:
ожидать, пока молодой (все еще!), до сих пор, как
известно, мягко выражаясь, не вполне определившийся в
собственном (собственно) семейном смысле человек дополнительно
-- и может быть, неоднократно "наломает дров", пройдет еще
через несколько браков, разводов, через незаконных, полу-- и
четвертьзаконных детей, разменяет (оставит) несколько квартир.
дач, вилл, особняков, помечется по миру в поисках (разумеется,
успешных -- еще бы, с такими деньгами!..) уютных мест и
местечек для тренировок (типа Загульбы, местности под Баку, где
проходили идеальные его подготовительные дни). Он еще сменит не
один, не два и не три раза, состав своей команды -- шахматной
и... домашней (исключая, конечно, свою маму). Вокруг него
всегда было, есть и будет, "масса людей". Ему всегда
невероятно, фантастически, ужасающе некогда. Он живет в вихре
забот, хлопот, дел и, увы, делишек, он до сих пор НЕ ЗНАЕТ, КЕМ
СТАТЬ. "Кем быть?" == маяковско-гамлетовский вопрос, да, пока
еще не решен и будет решаться, дай Бог здоровья, в чем-то,
где-то по большому или не особо крупному счету -- лишь бы
решался, лишь бы "шел процесс" -- еще многие, многие годы...
Он становится все менее доступным для сколько-то глубоких
размышлений о шахматах, об их сути, в том числе и "чисто"
философской, об истинных, а то и мнимых, ложных, кажущихся
взаимоотношениях с другими науками, искусствами, да и видами
спорта. Об их положении в системе координат, набранных иными
жанрами, скажем, человеческой цивилизации.
Конечно, иногда он отключается, но все чаще -- лишь
пытается отключиться, для не столько активного, сколько, увы,
увы, пассивного отдыха. "Покоя сердце -- не говоря уж о нервной
системе, порядочно измотанной, превратившейся отчасти в некое
обещающее подобие... ветошки, да, да, уже, в таком возрасте,
одно единоборство с другим гением, Анатолием Карповым, сколько
отняло сил, душевных, физических, сколько унесло -- загодя, в
перспективе! -- душевного покоя, да, его, оно, сердце, просит".
Допросится ли?..
...Пока они выясняли взаимоотношения в пяти, конечно,
поучительных, но, деликатно выражаясь, изматывающих матчах,
Фишер оставался "над схваткой", наращивая и тщательнейше,
современно (надеюсь) совершенствовал свой, игровой в том числе,
инструментарий.
Нашла коса на камень?
Да, так исторически сложилось. Сошлись два выдающихся и в
чем-то одиноких (им только и остается по-настоящему
тренироваться, что друг с другом, остальные, в том числе и
новая, и новейшая шахматная поросль все-таки... ну, не вполне
тот уровень; как спарринг-партнеры они не слишком, не
однозначно полноценны...) чемпиона. Один -- по одной (теперь)
версии, второй -- по другой.
Подготовительная работа "по Карпову", как мы с вами, тоже
надеюсь, уважаемые читатели, понимаем, проделана уже довольно
давно.
Основная и по, скажем так, нормальному, главному,
центральному, генеральному Анатолию. Но ведь в последние годы,
едва ли не уже десятилетия (время идет жутчайше быстро! а в
шахматах тем более, вот почему так важно, капитально важно,
иметь его все, совершенно целиком, в своих собственных руках,
и, Боже мой, сколько жертв, в общепринятом смысле ужасных даже,
приходится ради этого приносить -- как нечто само собой
разумеющееся, иначе уйдет оно, будет растаскано "родными и
близкими" (А.О.Ключарев, мой соавтор по повести с таким вот,
предложенным им названием, повести о графомане, которому,
оказывается, так мешали окружающие, Ближние), будет
"раздраено", размельчено, уплывет)... Но ведь в последние годы
он, Карпов, не без влияния побоищ, с Каспаровым учиненных, стал
несколько другим. Требуется корректировка, и какая! Тем более,
что, если здраво посмотреть на дальнейшие возможности эволюции
Карпова -- а они все еще и все-таки сохраняются -- еще
неизвестно, каким придет Анатолий Евгеньевич к искомому матчу,
в некоем не-обозримом, быть может, будущем, -- с Робертом
Джеймсом Фишером.
Тут намечаются два варианта.
Первый, естественно, наиболее опасный для нынешнего короля
(считающего и, чего там, не без оснований (!), себя до сих пор
законным -- раз он не побежден в матче на мировое первенство --
монархом).
Первый. Карпов -- старый, точнее юный, на немедленную
коронацию не претендующий партнер ("это не мой цикл", сказал он
про самый первый свой претендентский цикл, оказавшийся
украшенным такими жемчужинами, как победы над Полугаевским и,
особенно, над Спасским). Он играл тогда по-настоящему спокойно,
безмятежно, он "художничал" как хотел и выдавал "шедевры", увы,
во многом оставшиеся "неведомыми", не вполне разъясненные
гроссмейстерами и для гроссмейстеров, тем более -- для широкой
публики: до того ли -- в жутком вихре будней, в этой
проклятущей так называемой действительности, где надо
крутиться, вертеться, шевелиться -- чтобы то ли выживать, то ли
"жить как люди"...
Ровный, неамбициозный, гармонизирующий Карпов -- таким он
мог тогда, в период длительных переговоров с Фишером, подойти к
их матчу; и Фишер был особенно, даже невероятно осторожен,
