Прежде всего он сам, лично, под свою, как говорится,
ответственность -- оберегая отдых (а важнее всего --
сердцевину, основу, драгоценность отдыха -- сон), памятен
дружеский скандальчик, учиненный Бобби по пово-ду неизвестного
вертолета -- оказалось, это американский, военный -- своим
шумом разбудивший заокеанского гроссмейстера, оправдания
"ответственного за покой"... Строго-дозированными,
осмотрительными были пляжные развлечения (появления) -- в
отличие от нескольких "запойных" загораний Спасского, приведших
к едва ли не опасному солнечному полуудару...
Это было почти неправдоподобное исполнение мечтаний. И на
повторение подобного чего-то хоть отдаленно-близкого, крайне
трудно (теперь) решиться; как говаривал грибоедовский герой
(Фамусов), "ну так и жду содома". Ну, не может, не сможет так
быть, чтобы второе чудо прошло, как первое, без
сучка-задоринки; обязательно обстоятельства ведь преподнесут
некую гримасу, непременно что-нибудь лопнет, откажет, сорвется,
провалится!.. Исказится.
С другой стороны, непрерывный -- нацеленный на Большой
матч -- тренировочный процесс не может остаться без применения.
"Мясорубка" Фишера отлажена, смазана, опробована, обкатана, как
бы даже раскручена. Попасть (попасться) к нему "на прием"... На
это решится не всякий современный гроссмейстер -- из числа
самых ведущих, в частности.
Оказаться за одним столиком с самим Фишером -- человеком
так и столько работавшим над шахматами. Играть с ним, да еще
полностью на его условиях?!..
Можно сколько угодно говорить, что Фишер уже не тот,
далеко не тот, в смысле == не образца 1972 года. Да он и не
может быть (оставаться!) тем самым.
Кто знает, чего понаподготовил он за эти годы,
десятилетия. Никто не узнает, пока "тайное оружие" не будет
пущено в ход. Ясно лишь, что матч-92 со Спасским не заставил
Фишера скрести по сусекам, выложиться -- хотя бы и в
теоретическом плане -- полностью.
И кто ведает, какой "ряд чудесных изменений милого лица"
приготовлен, запрограммирован им для долгого, продлинновенного,
чуть ли не вечного матча (до 14 -- 16 -- 18 -- 20-ти побед; а
что с него станет, он, "не желая играть", может выдвинуть и
такое требование). Какой запас прочности он накопил, какими
способами подготовил себя к игре, едва ли не многолетней? Ну
хорошо, может подумать кто-то из кандидатов, выиграю я 8 -- 10
-- 12 партий, даже 14, но ведь впереди был бы (будет) целый
новый матч -- до 6-ти, скажем, побед (для меня, по крайней
мере, успевшего к этому моменту понести тоже кое-какие, может
быть, почти такие же, цифровые потери; а вдруг я поплыву,
перестану считать, что-то соображать, как это, кажется (что-то
такое, похожее, о чем-то сходном шли слухи во время одного из
безлимитных матче), было с одним из замечательных
гроссмейстеров?!..) Стоп машина -- ни одной (даже одной!)
партии вдруг уже не может, ну, никак, даже получая выигранные
позиции, ни одной не может закончить в свою пользу -- или ничьи
или проигрыши, словом -- поплыл, дело застопорилось. Вот тут-то
я, никогда не готовившийся, может быть, и вполовину так (и
столько), как (и сколько) готовился Фишер, дойду до полнейшего
отупения. Может, он на это и рассчитывает: выиграв у него, у
самого Фишера, невиданно большое количество партий (Спасский в
Югославии смог победить лишь пять раз!), я могу окончательно
сносить, износить, испортить, разладить, затупить свой, так
выразимся, победный (победительный) механизм. Да и как играть с
человеком, совершенно уверенным (иначе, наверное, опытнейший
спортсмен не стал бы и предлагать "самоубийственную",
взаимоуничтожительную, простите, формулу!), что, скажем, 18-20
партий в одном соревновании у него не выиграет решительно
никто. Уйдя на десятилетия со сцены, он мог годами -- годами!
времени у него в запасе для таких упражнений уйма, и все его
время подлинно его (ни семьи, ни жен-детей-тещь-зятьев, ни
пеленок-распашонок, ни кефир-клистиров: здоровье, по слухам,
отменное, весь прямо-таки перетренирован!) -- имитировать
подобные нагрузки. А я? Чем я занимался?..
Это был необычайный матч, изобиловавший -- хоть в книгу
рекордов Гиннеса == чудовищными, детскими, уже совершенно
непонятными, необъяснимыми ошибками. Прежде всего со стороны
Спасского, хотя и Фишер постарался -- две партии выиграл
нелепо, а в третьей (второй по счету) ему было засчитано
поражение за неявку.
Матч выявил, однако -- и вместе с тем -- СТАВКУ НА ОШИБКУ.
Которая (ставка) и стала, извините за некоторый каламбур, была,
вероятно, с самого начала, сделана Фишером. Чарли Чаплин
открыл, как упоминалось, "закон возни" -- участь обычного,
обыденного человека (которого иногда подмывает назвать, про
себя, конечно, не на страницах этих заметок, человечком).
Великий художник ее, участь, конкретизировал, расшифровал,
материализовал по-своему... Роберт Фишер открыл своего рода
,закон ошибки"!
Неправильное -- и не только по отношению к шахматам
(прямо) поведение в жизни обязательно, непременнейше
ведет к неточностям и промахам за доской. Спасский к
моменту начала матча предстал перед ним, Р.Фишером, как человек
поистине переполненный, как говорится, тяжким грузом, ворохами
нешахматных ошибок. Их число и качество достигло дикой
"отметки". Отметка же за поведение -- два с минусом, если не
единица: он вел себя "образцово наоборот", совсем, совершенно
не так, как полагается (полагалось бы) профессионалу; слишком
много было отклонений по этому признаку, слишком много
"уклонений" от профессиональной, исследовательской, по
отношению к своему Делу, линии. Вот то основание, которое
давало Фишеру, нет, не надежду, но уверенность в том, что матч
будет выигран... И скорее всего отнюдь не с минимальным счетом,
а крупно!
-- несмотря на начальный счет 0:2 (1-ю партию американец проиграл, во 2-й,
напоминаю и повторяю, ему было зачтено поражение за неявку -- Фишер не хотел
играть при телекамерах, в явно (!) неподобающих, некомфортных, скорее для него
особенно некомфортных, условиях). В известном заявлении Е.Геллера,
возглавлявшего делегацию Спасского, -- впрочем, как раз не очень известном: от
него никто официально вроде бы не отказывался, но о нем предпочитают сейчас
как-то не упоминать, -- в нем говорится, что Фишер был вполне уверен в победе (в
матче-72), потому что рассчитывал на "технические" (!!) средства воздействия на
психику Б.Спасского.
Расчет был, надежда -- и, как видим, более чем блестяще
оправдавшаяся -- была. Но
-- на то, что Спасский... сам на себя подействует. Изнутри. И еще как!
Спасский, говоря коротко, с самого начала жил жизнью, в
самом лучшем случае, полупрофессионала, частичного
профессионала. И это, в основном благодаря огромнейшему
дарованию, позволило, правда, не с первой попытки, взойти на
шахматный Олимп. При встрече (сколько-то длительном
взаимодействии) со 100%-м профессионалом (в котором проглядывал
уже и супер-профессионализм) Борис Васильевич был обречен.
Страшновато подумать, как сложился бы рейкъявикский матч, будь
он безлимитным: по собственному признанию Спасского, он к
последней (проигранной им, 7-й проигранной) партии "сломался".
Удивительно, как этого не произошло раньше!
В сущности, матч-72 уже не имел особого смысла: Фишер
доказал, правда, не в персональном сопоставлении с самим
чемпионом, что он играет сильнее всех, а главное -- что как-то
старались все-таки не замечать -- подготовлен не то что лучше,
но как бы иначе, чем остальные претенденты, куда более
основательно, куда более прочно.
И на острие этой подготовки находилось то, что находится и
сейчас, так сказать, в авангарде упований Фишера: партнеры не
так, как он относящиеся к шахматам, не могут не ошибаться --
грубее и чаще, чем он, пожалуй, -- нелепее... Второй матч со
Спасским подтвердил то, что в подтверждении, ни теоретически,
ни практически, считаю, уже не нуждалось.
Таким образом, Фишер вольно или невольно обеднил,
совершенно сознательно, свою игру, пошел на сужение диапазона
приемов выигрывания, если так можно выразиться.
Это (такое) сужение позволило и позволяет ему все более
блестяще, отточенно совершенствовать свою позицию, внутреннюю,
особым образом организовывать и поддерживать мир ожиданий
(ошибки партнера).
В подавляющем большинстве случаев Фишер "хладнокровнее"
относится к результату (возможному) партии. Ему не надо ее
обязательно выигрывать (или сыграть вничью). Важно достойно
провести и завершить исследовательский процесс == совместно с
партнером, собеседником, участником равноправной дискуссии. Он
более "наблюдателен", он в большей мере способен смотреть на
все происходящее натренированным, "объективирующим" взором.
И он -- ограничивает как бы свои возможности, свою
структуру ожиданий. Овладев полностью (редкий случай в
шахматах, если не единственный) техникой позиционной игры (на
самом деле, понятно, овладение непрестанно попросту
пополняется, совершенствуется, растет), он подмечает неточности
ожидаемые: ему ведь кое-что известно об образе жизни того или
иного противника (пардон, партнера), о его "отклонениях" от
профессионализма, от беззаветного служения шахматам, то есть ==
такого, какого они только (!) и требуют. Шероховатости,
промахи, ошибки, просмотры и т.п. -- они, так сказать, на
кончике пера фишеровского соавтора. Они не могут не следовать
друг за другом -- хотя бы потому, что безупречность отношения
Фишера к Игре, как правило, -- да практически уже всегда --
выше, нежели у его визави. И, следовательно, надо тщательно,
неотступно сосредотачиваться (сосредоточиваться тоже) на, грубо
говоря, подлавливании, на "оформлении" победы -- благодаря
подмечанию (подмечиванию) отклонений от классических,
позиционных, более чем испытанных, истинных и, пожалуй,
единственных -- для Фишера по крайней мере -- линий.
Рейкъявик-72 принес ужасающие результаты.
Югославия-92, может быть, чуть менее рельефные.
Открываю Гоголя, собрание сочинений, повести, том 3-й,
Москва, "Художественная литература", 1959. "Шинель", стр.131:
"Один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его
за долгую (разрядка везде моя -- Л.Б.)службу, приказал дать му
что-нибудь поважнее, чем обыкновенное переписыванье; именно из
готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в
присутственное место; дело состояло только в том, чтобы
переменить заглавный титул да переменить кое-какие глаголы из
первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он
вспотел совершенно, тер лоб и наконец сказал: "Нет, лучше дайте
я перепишу что-нибудь". С тех пор оставили его навсегда
переписывать. Вне этого переписыванья, казалось, для него
ничего не существовало".
Мудрый гоголевский герой, казалось бы, вогнал себя в самую
тупую, примитивную часть работы, превратил(ся) в автомат. Но
представим себе некий конкурс, соревнование переписчиков. Там
будут сравниваться не только почерки (по красоте
-- субъективные судейские оценки -- эстетичности, разборчивости), но и
приниматься во внимание количество ошибок: жюри должно включать в себя
специалистов в области грамматики, правильности русского языка. И вот их
оценки, во всяком случае подсчеты описок, ошибок, помарок, совершенных при
переписывании совершенно одинаковых или сопоставимых, сходных по сложности
текстов -- это уже в какой-то, а может быть и в почти полной, мере объективный
