ощущалось, помнится: в матче, на игре, при игре, в игре могла
случиться какая-то даже нелепость. Внезапная, уникальная
неприятность -- для кого-то из участников последняя.
Она не произошла. Мудрый "папа Кампо" спас (как бы) обоих.
Избавил от взаимного (!) риска.
Но матч был испорчен, более того -- аннулирован. Ни
ведущий в счете, ни... бурно догоняющий не был объявлен
победителем. Так это и называлось (назвалось, было официально
названо) тогда: матч прекращен без объявления победителя. Идея
Фишера, формула Фишера (тогдашняя) была похоронена.
Потому что -- теперь это совсем уж очевидно -- оба
исполнителя, в особенности один (кто же?), оказались
недостаточно и не так подготовленными к такому вот
соревнованию. Хотя бы потому, что до самого конца
(неестественного, навязанного) несколько смутно, неотчетливо,
недостаточно трезво (здраво) представляли, с кем имеют дело.
По Ботвиннику, с гениальным шахматистом за доской успешно
сражаться невозможно. Правило, не знающее исключений. Но ведь
нужно еще признать его, уяснить. И им неуклонно, следовательно,
руководствоваться. Разглядеть гения, то есть непреодолимого
противника (партнера, прошу прощения) в самом молодом -- за все
время розыгрыша мирового шахматного первенства, с 1886 года, --
участнике матча на Олимпе, в юноше, проигрывающем то 4:0, то
5:0 (причем, в пятой результативной партии Гарри был переигран
настолько чисто, настолько незаметно, настолько по всем
статьям, что грех было бы не считать его ...соавтором шедевра),
различить это было мудрено.
Но ведь это все идет уж слишком хорошо -- для того, чтобы
и дальше (дольше) так продолжаться. Создалась психологически,
не побоюсь этого слова -- и Фишер, возможно, что-то такое,
что-то (нечто) в этом роде видел или предвидел! == невыносимая
обстановка. Этого не могло и не должно было быть. Один гений
бьет другого, да еще более молодого-перспективного, -- с таким
счетом... Этого не может быть, потому что не может быть
никогда, по Чехову. Значит, это (такое) надо немедленно -- по
слову, по желанию старшего, так понимаю -- прекратить.
Однако, надо было еще и признать свою недостаточную
подготовленность. Если не к игре с таким партнером, то -- в
таком соревновании. В безлимитном матче до 6-ти выигрышей.
А.Карпов уже показал свою неподготовленность к матчу "по
Фишеру" (в Багио), вот только тот, благополучно завершенный
(однако -- из самых последних сил, то есть -- кое-как) матч
мало чему научил. Тем более что через три года была совсем
нетрудная встреча в Мерано...
Подход оказался и тут, и там, и здесь не вполне
профессиональным. То есть -- не направленным, в конечном счете,
на повышение статуса шахмат, на улучшение мнения об этой игре,
о такой игре -- у многих, у Других и просто -- других, у людей,
едва отличающих туру от лошади...
Боксер -- а шахматы сравнивают с боксом нередко и более
чем обоснованно, как известно, -- боец-профессионал,
разумеется, готовясь, допустим, к 10-раундовому бою, на
тренировках отрабатывает без передышки (кроме положенных в
реальном бою традиционных одноминутных перерывов между 3-х
минутными раундами), разумеется, не эти 10, а 12-13, а то и 15,
а то и больше, раундов. Древние греки-бегуны, готовясь к
олимпийским играм, говорят, привязывали к ногам дополнительные
тяжести (свинцовые или медные подошвы и т.п.); бегали с
отяжелениями и довольно резво, с поясами, наполненными
камнями...
Не кажется ли вам, уважаемые читатели, что шахматисту,
считающемуся и считающему себя профессионалом... ну, как-то не
совсем прилично (а должно быть и непривычно) говорить о слишком
большой длительности безлимитного матча. "Что за счет -- была б
охота", есть ведь и такая поговорка. Матч не может и не должен
быть бесконечным; другое дело, что размеры (длительность) матча
могут отпугивать, повторяю, недостаточно подготовленных
гроссмейстеров. Тех, кто не привык готовиться к "запойной",
безоглядной, так скажем, встрече с желательным
-- что крайне немаловажно для профессионала, -- партнером, не может не отпугивать
"отключка", извлечение из наркотизирующей суеты так называемой повседневной
жизни.
Возня, копошение, гениально открытые Ч.Чаплиным и как бы
приписываемые маленькому, обыкновенному человеку, человеку
обыденности, держат, не отпускают, заражают, приучают к себе. А
возвыситься (вырваться), стать не маленьким, дано далеко не
каждому заядлому спортсмену, даже и шахматисту. Не каждому дано
хотя бы частично осознать опасность обычного,
деромантизированного, существования. Опасности, своим острием
обращенные против профессионализма (в любой области
деятельности). "Если скрипач, певец, писатель -- настоящие люди
(читай, профессионалы -- Л.Б.), то работа доставляет им
удовольствие (в любых -- в принципе? -- количествах). Вот мы
думаем, что это есть настоящее отношение к работе."
А тут -- игра. И какая! За одно удовольствие подумать над
позицией надо (бы) еще приплачивать. Вот только кому? Уж не
тому ли, кто в наше время выдвинул идею безлимитных матчей.
Тем более, что одной из основных, ведущих идей Фишера
является стирание граней между подготовкой и выступлением,
между игровой и тренировочной обстановкой. Подготовительные же,
тренировочно-игровые, действия -- это то, что на сознательном
или бессознательном уровне совершается профессионалом (не
говоря уже о суперпрофессионале) ежечасно, ежеминутно, скажем
так, и во сне, и наяву. От этого отдыха и "лекарства" не
бывает; это нельзя считать трудом (от слова "трудно"), работой
(от слова "раб"). Можно сказать, что люди, боящиеся слишком
долгих матчей, занимаются шахматами между прочим, играют в
шахматы всего лишь потому, что способны это делать неплохо и,
может быть, все другое делают несколько хуже (если пробовали).
Говорят, очень длительный матч может, право же,
превратиться в состязание на выносливость. Но ведь шахматы еще
и спорт, к тому же и безлимитный матч ограничен. Выиграй 10
партий подряд и -- гуляй, грубо говоря. Фишер вот сократил
число своих свиданий (с М.Таймановым и Б.Ларсеном) до
фантастического минимума... Не без помощи партнеров. Но это уже
другой вопрос -- как и с чьей помощью.
Для профессионала выступление -- лишь одна из форм
применения шахмат (или другого вида искусства). Причем, как
правило, -- во второй половине жизни -- не самая главная. Не
преобладающая. Шахматы становятся все в большей мере посильным
подспорьем в размышлениях. О жизни... самих же шахмат.
Но с кем -- сесть, самостоятельно -- и в то же время
соавторски == поразмышлять?..
Сальери, который, конечно же, более чем неспособен...
писать музыку вместе с Моцартом -- об этом даже дико подумать,
-- протестует у Пушкина не против "шалопайства" великого
композитора, но против неподобающего, любому служителю
искусства противопоказанного, образа жизни. Моцарт -- в
широко-философском смысле слова, а может и узко-бытовом, -- для
Инспектора-Инквизитора -- пропитан, промаслен, проникнут (от
слова "никнуть, поникнуть") запахами быта, самого
благопристойного и необходимого человеку. "Художник?! --
воскликнул как-то Г.Флобер -- так ведь это чудовище". Сальери
-- блюститель истинно художественного поведения -- выступает
против непротивления быту со стороны Моцарта, против его
попустительств обыденности -- например, в виде слепого
скрипача. Против его приятия обыденности (от слова "принятый",
"приятный"?).
Моцарт не делает ничего безнравственного, плохого -- в
композиторском или, так скажем, в домашнем смысле; он --
предупредительный, внимательный, ценящий труд, кухонный в
частности ("Пойду сказать жене, чтоб не ждала к обеду"), он
играет с сыном, готов, как в таких случаях выражаются, оказать
материальную помощь скрипачу. Он -- более нормальный,
чем Сальери, человек, а следовательно, по мнению суперпрофи, не
может служить достойным примером ("Наследника нам не
оставит он").
Можно предположить, что наследники Фишера уже подрастают:
непонимание, да еще массовое, совершенно стопроцентное, не
может быть сплошным и вечным. Лет через пятьдесят-шестьдесят
наши потомки еще прочитают мемуары тех, кто в свое время мечтал
сразиться с Фишером, получить... страшновато сказать -- его
вызов. Между тем, если очередные чемпионы (Карпов и Каспаров)
предпочтут игнорировать инициативу Фишера -- назревающую, на
мой взгляд, -- может быть, уклониться молча, может быть, слегка
сыронизировав над "совсем стариком", Фишеру ничего другого не
останется как попробовать "вырубить" вокруг них более молодую
поросль. Но он не завидует такой, своей, участи. Он, быть
может, наивно, надеется на появление еще кого-то, на
последователей, приверженцев его, классического, направления,
кому, в случае проигрыша матча, можно было бы, по-стейницевски,
провозгласив троекратное "ура" в честь нового чемпиона,
передать звание.
Сальери строже и бесчеловечнее Моцарта, он у Пушкина, в
сущности, только критик, не сказавший ни единого критического
слова (звука) в адрес, нет, не гения, а бога музыки. Но шахматы
-- сравнительное, жесточайше сравнивающее искусство,
произведения здесь создаются на основе (и в результате)
пристрастнейшей, усиленной, нелицеприятной, предельно
скрупулезной чаще всего, критики. Взаимной, обоюдной,
непрестанной. Это -- соавторство воюющих, а потому как бы
враждующих авторов. Лишь поднявшись на определенную
шахматно-культурную высоту, некоторые гроссмейстеры начинают
догадываться (мастера и кандидаты, понятно, тоже): чтобы иметь
отношение к Большим шахматам, чтобы играть по-настоящему
позиционно, "выдержанно", необходимо иное, не
военно-схваточное, но дискуссионно-академическое отношение к
партнеру, любому -- на садовой скамейке или в турнирном зале,
на сцене. Оба соавтора ходят, однако, при любых
взаимоотношениях, по лезвию ножа (меча скорее). Каждая нота
(неверная) совместно создаваемой, складываемой музыки
(музыкальной партии) грозит неотвратимым прекращением
творческого процесса, снятием с дистанции, поражением в данной
встрече, нередко немедленным, всегда необратимым. По Фишеру (и
не только по нему), большинство промахов -- результат
несвежести, изношенности, тряпичности, "ветошности" (тут
слышится не одна "ветошь", но и "тошнота") нервной системы.
Которую необходимо всемерно холить, беречь, сохранять,
восстанавливать (по возможности), не давать в обиду и -- еще
раз -- оберегать от травм, даже самых мелких. Вся жизнь
профессионала -- непрерывные, в идеале, маневры
обходительности, осмелюсь так сформулировать эту сторону
дела...
Шахматы -- наука-искусство-спорт, где царят чересчур
точные и строгие, почти "бесчеловечные" условности, правила,
установления. Они к тому же чересчур провокационны. Где-то,
когда-то, как-то, какое-то время, в какие-то моменты, создавая
некие фрагменты, можно играть совсем не по правилам, и даже ==
выигрывать именно за счет этого; только в подобных случаях они,
шахматы, как бы скрывают от победителя причины его триумфа. Но
рано, а чаще поздно (слишком поздно) оказывается, что
условности "техники", в частности, особенности, определенная
глубина понимания основ игры, -- совершенно необходимы, а
постоянное оперирование "безыдейными" ходами обязательно ведет
