которое можно было пройти в три минуты, если бы бедному, сбитому с пути
потоку не устроили тысячу предательских изгибов, путники дошли до "отк-
рытого моря". То был довольно обширный бассейн, куда гондола пробралась
сквозь кущи кипарисов и елей и где, против ожидания, было действительно
довольно красиво. Однако любоваться этим видом не пришлось. Надо было
перейти на крошечный кораблик, снабженный решительно всем: мачтами, па-
русами, канатами. Это была превосходная модель корабля, оснащенного по
всем правилам, но он едва не пошел ко дну из-за слишком большого коли-
чества матросов и пассажиров. Порпора очень озяб. Ковры были влажны; хо-
тя граф, прибывший накануне, произвел тщательный осмотр "флота", суде-
нышко, по-видимому, давало течь. Всем было не по себе; исключение сос-
тавляли только Консуэло, которую начинало не на шутку забавлять сумасб-
родство хозяина, и граф, который благодаря счастливому своему характеру
никогда не придавал значения маленьким неприятностям, сопровождавшим его
увеселения.
Флот, соответствовавший адмиральскому судну, встав под его команду,
проделал разные маневры, которыми граф, вооруженный рупором и стоя на
корме, руководил самым серьезным образом, причем выходил из себя, когда
дело шло не так, как ему хотелось, и тут же заставлял повторять все сна-
чала. Затем все суда двинулись вперед под звуки духовых инструментов,
страшно фальшививших, и это окончательно вывело из себя Порпору.
- Ну, куда бы уж ни шло заставлять нас мерзнуть и простуживаться, -
ворчал он сквозь зубы, - но до такой степени терзать нам уши - это слиш-
ком.
- Паруса на Пелопоннес! - отдал команду граф, и весь флот пошел к бе-
регу, усеянному крошечными постройками наподобие греческих храмов и
древних гробниц.
Вошли в маленькую бухточку, скрытую в скалах, и в десяти шагах от бе-
рега были встречены залпом из ружей. Двое матросов упали при этом "за-
мертво" на палубу, а маленький, очень легкомысленный юнга, сидевший вы-
соко на канатах, громко вскрикнув, спустился, или, скорее, ловко сос-
кользнул на палубу и стал по ней кататься, вопя, что он ранен, и закры-
вая руками голову, в которую якобы попала пуля.
- Сейчас, - сказал граф Консуэло, - вы мне потребуетесь для маленькой
репетиции, которую я хочу проделать со своим экипажем. Будьте добры на
минуту изобразить маркграфиню и прикажите этому умирающему ребенку, так
же как и тем двум убитым, которые, кстати сказать, просто по-дурацки
упали, - подняться, моментально выздороветь, взяться за оружие и защи-
щать ее высочество от дерзких пиратов, засевших вон там.
Консуэло тотчас согласилась взять на себя роль маркграфини и сыграла
ее с гораздо большим благородством и грацией, чем сделала бы это сама
г-жа Годиц. Убитые и умирающие привстали и, стоя на коленях, поцеловали
ей руку. Тут же им было приказано графом не прикасаться на самом деле
своими губами вассалов к благородной руке ее высочества, а целовать
собственную руку, делая вид, что приближают губы к ее руке. Затем убитые
и умирающие бросились к оружию, проявляя при этом бурный энтузиазм. Ма-
ленький скоморох, изображавший юнгу, вскарабкался, как кошка, обратно на
мачту и выстрелил из легкого карабина по бухте пиратов. Флот сомкнулся
вокруг новой Клеопатры, и маленькие пушки произвели ужасающий шум. Граф,
боясь испугать Консуэло, предупредил ее, и она не была введена в заблуж-
дение, когда началась эта нелепая комедия. Но прусские офицеры, по отно-
шению к которым он не нашел нужным проявить такую же любезность, видя,
как после первых выстрелов упали два человека, бледнея, прижались друг к
другу. Тот, что все молчал, казалось, очень испугался за своего капита-
на, чье смятение также не укрылось от спокойного, наблюдательного взора
Консуэло. Однако не испуг отразился на лице капитана, а, наоборот, воз-
мущение, даже, пожалуй, гнев, - как будто эта шутка оскорбила его лично,
казалась обидной для его достоинства пруссака и офицера. Годиц не обра-
тил на это никакого внимания, а когда загорелся бой, оба офицера уже
громко хохотали и как нельзя лучше отнеслись к потехе. Они даже сами
взялись за шпаги и, фехтуя, как бы приняли участие в этой сцене.
Пираты, одетые греками, вооруженные пищалями и пистолетами, заряжен-
ными порохом, выйдя на своих легких челнах из-за красивых маленьких ри-
фов, сражались как львы. Им дали возможность броситься на абордаж, и тут
их всех перебили, чтобы добрая маркграфиня имела удовольствие их воскре-
сить! Единственная жестокость, проявленная при этом, состояла в том, что
некоторые из пиратов были сброшены в воду. Вода в бассейне была чрезвы-
чайно холодна, и Консуэло пожалела было их, но тотчас же увидела, что
это доставляет им удовольствие и они даже хвастают перед товарищами-гор-
цами своим умением плавать.
Когда флот, возглавляемый "Клеопатрой" (ибо корабль, на который долж-
на была вступить маркграфиня, на самом деле носил это громкое имя), по-
бедил, он, конечно, увел в плен флот пиратов и под звуки победной музыки
(по мнению Порпоры, годной только для похорон дьявола) отправился обоз-
ревать берега Греции. Затем подошли к неизвестному острову, где видне-
лись землянки и экзотические деревья, прекрасно акклиматизировавшиеся
или искусно сделанные, ибо в этом трудно было разобраться, до того нас-
тоящее и поддельное на каждом шагу смешивалось друг с другом. У берега
острова были пришвартованы пироги. Туземцы бросились в них с невероятно
дикими криками и поплыли навстречу флоту: они везли дикие цветы и плоды,
только что срезанные в теплицах графской резиденции. Дикари были взъеро-
шены, татуированы, курчавы, похожи больше на дьяволов, чем на людей.
Костюмы их были не очень-то выдержаны. Одни из дикарей были украшены
перьями, как перуанцы, другие закутаны в меха, как эскимосы. Но этому не
придавалось значения, лишь бы они были поуродливее и порастрепаннее,
чтобы их можно было принять по меньшей мере за людоедов.
Эти уроды много кривлялись, а их предводитель, великан с приклеенной
бородой до пояса, выступил с речью, которую на языке дикарей сочинил сам
граф Годиц. То было сочетание каких-то хрипящих и режущих ухо слогов,
расположенных как попало, чтобы изобразить причудливый варварский говор.
Граф, заставив предводителя произнести свою тираду без ошибки, взялся
сам перевести эту замечательную речь Консуэло, все еще игравшей роль
маркграфини до появления супруги графа.
- Вот о чем идет речь, сударыня, - начал граф, подражая приветствиям
короля дикарей, - это племя людоедов; у них в обычае пожирать всех иноп-
леменников, высадившихся на их остров, но это племя так восхищено и по-
корено вашей волшебной красотой, что слагает к ногам вашим свою жесто-
кость и предлагает вам быть королевой этих неведомых земель. Соблагово-
лите ступить на них без страха; и хотя они бесплодны и не возделаны, тем
не менее цветы цивилизации вскоре зацветут под вашими стопами.
Причалили к берегу под песни и пляски юных дикарок. Чучела, набитые
соломой, изображавшие невиданных и свирепых зверей, с помощью вделанных
в них пружин вдруг преклонили колена, приветствуя появление Консуэло на
острове. Затем недавно посаженные деревья и кусты повалили, дернув за
веревки, скалы из картона обрушились, и появились домики, убранные цве-
тами и листьями. Пастушки, гнавшие настоящие стада (у Годица в них не
было недостатка), поселяне, хотя и одетые по последней моде оперного те-
атра, но весьма неопрятные вблизи, даже прирученные косули и лани яви-
лись выразить верноподданические чувства новой государыне и приветство-
вать ее.
- Завтра вам придется играть перед ее высочеством, - обратился граф к
Консуэло. - Вам будет доставлен костюм языческой богини, весь в цветах и
лентах, и вы будете вот в этой пещере. Маркграфиня войдет сюда, и вы ей
споете кантату (она у меня в кармане), в которой выражена мысль, что вы
уступаете маркграфине свои божественные права, ибо там, где она соблаго-
волит появиться, может быть только одна богиня.
- Посмотрим кантату, - проговорила Консуэло, беря из рук графа его
произведение.
Ей не стоило большого труда прочесть и пропеть с листа наивную, на-
вязшую на зубах мелодию, где слова и музыка вполне соответствовали друг
другу. Оставалось только выучить их наизусть. Две скрипки, арфа и флей-
та, спрятанные в глубине пещеры, аккомпанировали ей вкривь и вкось. Пор-
пора заставил их повторить. Через каких-нибудь четверть часа все пошло
на лад. Не только эту роль должна была исполнять на празднестве Консуэ-
ло, и не единственной была эта кантата в кармане графа Годица. К
счастью, произведения его были коротки: нельзя было утомлять маркграфиню
слишком большой дозой музыки.
Корабли, стоявшие у острова дикарей, снова подняли паруса и теперь
причалили к китайскому берегу: башни, казавшиеся фарфоровыми, беседки,
сады карликовых деревьев, мостики, джонки и чайные плантации - все было
налицо. Ученые и мандарины, довольно хорошо костюмированные, явились
приветствовать маркграфиню на китайском языке, а Консуэло, переодевшись
во время перехода в трюме одного из кораблей супругой мандарина, спела
куплеты на китайском языке, также сочиненные графом Годицем в свойствен-
ном ему стиле:
Пинг-панг-тионг
Хи-хан-хонг.
Песенка - благодаря сокращениям, свойственным этому удивительному
языку, - означала следующее:
"Прекрасная маркграфиня, великая принцесса, кумир всех сердец, царите
вечно над вашим счастливым супругом и над вашей ликующей росвальдской
империей в Моравии".
Покидая "Китай", гости разместились в роскошных паланкинах и на пле-
чах несчастных китайских рабов и дикарей поднялись на вершину небольшой
горы, где оказался город лилипутов. Дома, леса, озера, горы - все дохо-
дило вам до колен или до щиколотки, и надо было нагнуться, чтобы увидеть
внутри домов мебель и хозяйственную утварь, по величине соответствовав-
шие всему остальному. На городской площади, под звуки дудочек, варганов
и бубен, плясали марионетки. Люди, манипулировавшие марионетками и ис-
полнявшие музыку лилипутов, были спрятаны под землей, в ямах, специально
для этого вырытых.
Спустившись с горы лилипутов, граф Годиц и его гости очутились на не-
большом пустыре, размером в какую-нибудь сотню шагов, загроможденном ог-
ромными скалами и могучими деревьями, предоставленными своему естествен-
ному росту. Это было единственное место, которое граф не испортил и не
изуродовал. Он удовольствовался тем, что оставил его таким, каким нашел.
- Долго ломал я себе голову над тем, как использовать это глубокое
ущелье, - поведал он своим гостям, - и все не мог придумать, каким спо-
собом избавиться от громадных скал и какую форму придать этим великолеп-
ным, но беспорядочно растущим деревьям. Вдруг меня осенила мысль окрес-
тить это место пустыней, хаосом. Я представил себе, какой получится эф-
фектный контраст, когда, отойдя от этих ужасов природы, попадешь в рос-
кошный, находящийся в прекрасном состоянии цветник. Чтобы дополнить ил-
люзию, я вам сейчас покажу нечто очень интересное.
С этими словами граф завернул за огромную скалу, возвышавшуюся у до-
рожки (нельзя же было, на самом деле, не провести в страшной пустыне хо-
тя бы одной гладенькой, усыпанной песком дорожки), и Консуэло очутилась
у входа в обитель пустынника, высеченную в скале, над которой возвышался
грубо обтесанный деревянный крест. Оттуда вышел пустынник. То был добро-
душный крестьянин, чья поддельная длинная седая борода плохо гармониро-
вала с молодым лицом, сиявшим румянцем юности. Он произнес прекрасную
проповедь (неправильные выражения тут же поправлялись графом), дал свое
благословение и поднес Консуэло кореньев и молока в деревянной чашке.
- Я нахожу, что пустынник слишком юн, - заметил барон фон Кройц, - вы
