Итак, Консуэло вошла одна в уборную Кориллы, от которой та передала
ей ключ, выпила стакан воды и на минуту бросилась было на диван. Но
вдруг воспоминание о пандуре Тренке почему-то встревожило ее, и, подбе-
жав к двери, она заперла ее на ключ. Однако, казалось, не было никаких
оснований беспокоиться о том, что он явится сюда. Перед поднятием зана-
веса он направился в зрительный зал, и Консуэло даже видела его на бал-
коне среди своих самых восторженных поклонников. Тренк страстно любил
музыку. Он родился и получил воспитание в Италии, говорил по-итальянски
так же мелодично, как истый итальянец, недурно пел и, "родись он в иных
условиях, мог бы сделать карьеру на сцене", как утверждают его биографы.
Каков же был ужас Консуэло, когда, возвращаясь к дивану, она увидела,
что злополучная ширма задвигалась, приоткрылась и из-за нее показался
проклятый пандур!
Она бросилась к двери, но Тренк опередил ее и, прислонившись спиной к
замку, проговорил с отвратительной улыбкой:
- Успокойтесь, моя прелесть! Раз вы пользуетесь уборной совместно с
Кориллой, вам следует привыкнуть к встречам с любовником этой красотки;
ведь вы не могли не знать, что второй ключ находится у него в кармане.
Вы угодили в самое логовище льва... О! Не вздумайте только кричать! Ник-
то не явится. Всем известно, что Тренк - человек хладнокровный, что у
него сильный кулак и он мало ценит жизнь дураков. Если ему беспре-
пятственно, вопреки императорскому запрету, позволяют входить сюда, то
ясно, что между всеми вашими фиглярами нет ни одного смельчака, который
решился бы взглянуть ему прямо в глаза. Ну, чего вы бледнеете и дрожите?
Неужели вы так мало уверены в себе, что не в состоянии выслушать трех
слов, не потеряв головы? Или вы считаете меня человеком, способным изна-
силовать, оскорбить вас? Вы наслушались бабьих сплетен, дитя мое! Тренк
не такой уж злой, как о нем говорят, и именно чтобы убедить вас в этом,
он и хочет минутку побеседовать с вами.
- Сударь, я не стану слушать - вас, прежде чем вы не откроете дверь,
- ответила, набравшись решимости, Консуэло. - Только при этом условии я
разрешу вам говорить со мной. Если же вы будете продолжать держать меня
взаперти, я решу, что этот мужественный и сильный человек не уверен в
себе и боится встречи с моими товарищами-фиглярами.
- А, вы правы, - сказал Тренк, открывая настежь дверь. - Если вы не
боитесь схватить насморк, я предпочитаю дышать чистым воздухом, чем за-
дыхаться в мускусе, которым Корилла пропитала всю эту комнатушку. Вы да-
же оказываете мне услугу.
Сказав это, он вернулся к Консуэло и, схватив ее за руки, принудил
сесть на диван, а сам стал перед ней на колени, не выпуская ее рук, ко-
торых она не могла бы высвободить, не вступив с ним в борьбу, бессмыс-
ленную и пожалуй, даже опасную для ее чести. Барон, казалось, ждал и как
бы вызывал сопротивление, которое разбудило бы в нем необузданные инс-
тинкты и заставило бы его забыть всякую деликатность, всякую почти-
тельность. Консуэло это поняла и безропотно покорилась необходимости
войти в такую постыдную, двусмысленную сделку. По ее смуглой, бескровной
щеке скатилась слеза, которую она не могла удержать. Барон увидел ее, но
она не смягчила, не обезоружила его - напротив, жгучая радость блеснула
из-под его кровавых век, вывороченных и оголенных ожогом.
- Вы очень несправедливы ко мне, - заговорил он ласкающим, нежным го-
лосом, в котором чувствовалась лицемерная радость. - Вы ненавидите меня
и не хотите выслушать мои оправдания, хотя совсем меня не знаете. А я не
стану, как дурак, мириться с вашим отвращением. Час тому назад мне было
безразлично, но с тех пор, как я слышал божественную Порпорину, с тех
пор, как я ее обожаю, я чувствую, что надо жить для нее или умереть от
ее руки!
- Избавьте меня от этой смешной комедии... - проговорила с негодова-
нием Консуэло.
- Комедии? - прервал ее барон. - Постойте, - сказал он, вытаскивая из
кармана пистолет, который тут же зарядил и подал ей, вы будете держать
это оружие в своей прелестной ручке, и если я невольно оскорблю вас хоть
словом, если по-прежнему буду ненавистен вам - убейте меня, коли вам это
заблагорассудится. А другую ручку я решил не выпускать до тех пор, пока
вы не позволите мне поцеловать ее. Но этой милостью я хочу быть обязан-
ным только вашей доброте, я буду молить вас о ней и терпеливо ждать под
дулом смертоносного оружия, которое вы можете обратить против меня, ког-
да моя настойчивость станет вам невыносима.
Тут Тренк действительно вложил в правую руку Консуэло пистолет, а ле-
вую удержал силой, продолжая стоять перед нею на коленях с неподражаемой
фатовской самонадеянностью.
Консуэло почувствовала себя очень сильной и, держа пистолет так, что-
бы его можно было употребить в дело при малейшей опасности, улыбаясь,
сказала:
- Можете говорить, я вас слушаю.
В то время, как она произносила эти слова, ей показалось, что в кори-
доре раздались шаги и даже чья-то тень мелькнула в дверях. Но тень тот-
час же исчезла, потому ли, что пришелец удалился, или потому, что вообще
все это было плодом воображения. Теперь, когда Консуэло угрожала только
огласка, появление всякого лица, и безразличного и могущего оказать по-
мощь, было скорее страшно, чем желательно. Если она будет молчать, баро-
на, застигнутого на коленях перед нею в комнате с открытой дверью, неми-
нуемо примут за явно преуспевшего ее поклонника, а если она закричит,
будет звать на помощь, барон, несомненно, убьет первого, кто покажется.
С полсотни подобных случаев украшало путь его частной жизни, и жертвы
его страстей не слыли от этого ни менее порядочными, ни менее поруганны-
ми. Имея это в виду, Консуэло оставалось только желать, чтобы объяснение
скорее кончилось, и надеяться своим личным мужеством вразумляюще по-
действовать на Тренка, не прибегая к помощи свидетелей, которые могли бы
по-своему комментировать и истолковывать эту странную сцену.
Тренк угадал отчасти ее мысль и слегка прикрыл дверь.
- Право, сударыня, - сказал он, возвращаясь к ней, - было бы безумием
подвергать себя злословию проходящих; спор должен кончиться у нас с гла-
зу на глаз. Выслушайте же меня. Вы боитесь и вам мешает дружба с Корил-
лой, это мне понятно. Честь ваша, ваша незапятнанная репутация мне доро-
же этих драгоценных минут, когда я без свидетелей любуюсь вами. Я прек-
расно знаю, что эта пантера, в которую я был влюблен еще час тому назад,
обвинила бы вас в предательстве, застань она меня здесь у ваших ног. Но
она не получит этого удовольствия. Я высчитал время. Ей еще минут десять
придется развлекать публику своим кривлянием, и я успею сказать вам, что
если любил ее, то забыл уже об этом, как о первом сорванном мною яблоке.
Не бойтесь отнять у нее сердце, которое больше не принадлежит ей и отку-
да отныне ничто не может изгнать ваш образ. Вы одна, сударыня, властны
надо мной, вы одна можете располагать моей жизнью. Что же заставляет вас
колебаться? У вас, говорят, есть любовник, - одним щелчком я избавлю вас
от него! Вы под постоянным надзором старого опекуна, злого и ревнивого,
- я увезу вас из-под самого его носа! Вы подвергаетесь в театре тысячам
интриг. Правда, публика вас обожает, но публика неблагодарна и изменит
вам в первый же день, когда вы охрипнете. Я несметно богат и в состоянии
сделать вас принцессой, чуть ли не королевой - в стране дикой, но где я
могу в мгновение ока воздвигнуть вам дворцы и театры, более грандиозные
и красивые, чем дворцы венского двора. Если вы нуждаетесь в публике, я
одним мановением вызову ее из-под земли, притом преданную, покорную,
верную, не чета венской. Я некрасив - знаю; но шрамы, украшающие мое ли-
цо, более почтенны и славны, чем белила и румяна, покрывающие бледные
лица ваших скоморохов. Я суров с моими рабами, неумолим по отношению к
врагам, но кроток со своими хорошими слугами, и те, кого я люблю, нас-
лаждаются радостью, славой, богатством. Наконец, я бываю подчас свиреп,
вам сказали правду: не может человек, столь храбрый и сильный, не
пользоваться своим могуществом, когда месть и гордость призывают его к
этому. Но женщина чистая, застенчивая, кроткая и прелестная, как вы, мо-
жет обуздать мою силу, сковать мою волю и держать меня под башмаком,
точно ребенка. Попробуйте: доверьтесь мне на какое-то время тайком от
всех, а когда узнаете меня, вы увидите, что можете вручить мне заботу о
своем будущем и последовать за мной в Славонию. Вы улыбаетесь, название
этого края созвучно со словом раб. Так вот, божественная Порпорина, я
буду твоим рабом! Взгляни на меня и привыкни к моему безобразию, которое
твоя любовь могла бы украсить! Скажи только слово, и ты увидишь, что
красные глаза Тренка-австрийца могут проливать радостные слезы, слезы
умиления, так же как и красивые глаза Тренка-пруссака, моего дорогого
кузена, которого я люблю, хотя мы и дрались с ним во враждебных лагерях
и хотя ты, как уверяют, была неравнодушна к нему. Но тот Тренк - ребе-
нок, а я - пусть еще молод (мне только тридцать четыре года, хотя лицо
мое, опаленное порохом, и кажется вдвое старше) - однако уже пережил
возраст капризов и могу дать тебе долгие годы счастья. Говори, говори
же, скажи "да", и ты увидишь, что любовь может преобразить меня и прев-
ратить Тренка с обожженной пастью в светозарного Юпитера! Ты не отвеча-
ешь мне, трогательное целомудрие удерживает тебя, не правда ли? Ну, хо-
рошо! Не говори ни слова, дай мне только поцеловать твою руку, и я уйду
с душой, полной веры и счастья. Видишь, я не такой грубиян, не такой
тигр, каким меня изобразили тебе. Я прошу у тебя только невинной милости
и молю тебя о ней на коленях, а ведь я мог бы одним дуновением сокрушить
тебя и, несмотря на твою ненависть, испытать счастье, которому позавидо-
вали бы сами боги!
Консуэло с удивлением рассматривала этого страшного человека, так ув-
лекавшего женщин. Она старалась постигнуть чары, которые в самом деле,
несмотря на его безобразие, могли действовать неотразимо, будь это лицо
хорошего человека, воодушевленного движениями сердца; но то было безоб-
разие отчаянного сластолюбца, а страсть его - только донкихотство дерз-
кого, самонадеянного фанфарона.
- Вы все сказали, господин барон? - спокойно спросила Консуэло.
Но она тут же покраснела и побледнела, когда славонский деспот бросил
ей на колени целую пригоршню крупных бриллиантов, огромных жемчужин и
очень ценных рубинов. Она быстро поднялась, сбросив на пол все эти дра-
гоценности, которые должны были достаться Корилле.
- Тренк! - воскликнула она, охваченная сильнейшим негодованием и
презрением. - При всей твоей храбрости ты последний трус: сражался ты
только с ягнятами и ланями, которых безжалостно истреблял. Выступи про-
тив тебя настоящий мужчина, ты убежал бы, как лютый, но трусливый волк.
Твои славные шрамы, я знаю, получены тобой в подвале, где ты среди тру-
пов искал золота побежденных. Твои дворцы и твое маленькое царство -
кровь благородного народа, и только деспотизм навязывает тебя ему в ка-
честве соотечественника; это - гроши, вырванные у вдов и сирот, золото
предательства, грабеж церквей, где ты, притворяясь, падаешь ниц и тво-
ришь молитву (ведь к довершению всех своих великих достоинств ты еще и
ханжа!). Твоего двоюродного брата Тренка-пруссака, так нежно тобою люби-
мого, ты предал и собирался умертвить. Женщин, которых ты прославил и
осчастливил, ты изнасиловал, предварительно убив их мужей и отцов. Твоя
только что сымпровизированная нежность ко мне не что иное, как каприз
пресыщенного развратника. Рыцарское изъявление покорности, которое ты
проявил, отдавая свою жизнь в мои руки, - это тщеславие глупца, вообра-
жающего себя неотразимым, а та пустая милость, о которой ты просишь, бы-
