часто, бывало, он останавливался в испуге, думая, что видит перед собой
Андромаху или Ариадну. О, поверь, я большему научилась и больше постигла
за месяц этого чтения, чем постигну за всю свою жизнь, вызубривая драмы
господина Метастазио. И если бы музыка, написанная композиторами, не бы-
ла преисполнена чувства правды, которое отсутствует в действии, мне ка-
жется, я изнемогла бы от отвращения, изображая великую герцогиню Зено-
бию, беседующую с ландграфиней Аглаей, и слушая, как фельдмаршал Рада-
мист ссорится с венгерским корнетом Зопиром. О, как все это фальшиво,
чудовищно фальшиво, милый мой Беппо! Фальшиво, как наши костюмы, фальши-
во, как белокурый парик Кафариэлло в роли Тиридата, фальшиво, как
пеньюар а ля Помпадур на госпоже Гольцбауэр в роли армянской пастушки,
как облаченные в розовое трико икры царевича Деметрия, как декорации,
которые мы видим вблизи и которые похожи на пейзажи Азии не больше, чем
аббат Метастазио на старца Гомера.
- Теперь я понимаю, - отвечал Гайдн, - почему сочинение ораторий на-
вевает на меня больше вдохновения и надежды на успех, чем создание опе-
ры, хотя я и чувствую потребность писать для театра, если вообще решусь
когда-нибудь на это. Мне кажется, что композитор может развернуться во
всем блеске своего таланта и увлечь воображение слушателей в высшие сфе-
ры музыки только в симфонии, где ему не мешают дешевые и обманчивые эф-
фекты сцены, где душа говорит с душой и музыкальные образы воспринимают-
ся не зрительно, а слухом.
Беседуя так в ожидании, пока все соберутся на репетицию, Иосиф и Кон-
суэло ходили рядышком вдоль большой декорации заднего плана, изображав-
шей в тот вечер реку Араке; на самом деле то был огромный кусок полотна
синего цвета, натянутый между двумя другими большими полотнами, размале-
ванными желтыми пятнами и представлявшими собой якобы Кавказские горы.
Известно, что эти декорации заднего плана, приготовленные для спектакля,
помещаются друг за другом таким образом, чтобы по мере надобности их
можно было поднять с помощью блока. В проходах, отделяющих их одну от
другой, во время представления снуют актеры, дремлют или обмениваются
понюшками табаку статисты, сидя или лежа в пыли, под медленно стекающими
из плохо заправленных кенкеток каплями деревянного масла. Днем по этим
темным, узким проходам прогуливаются актеры, повторяя роли или разгова-
ривая друг с другом о своих делах. Подчас они подслушивают чужие секре-
ты, перехватывают сложные интриги, пользуясь тем, что говорящие не видят
их из-за какого-нибудь морского залива или городской площади. По
счастью, Метастазио не стоял на другом берегу Аракса в то время, когда
неопытная Консуэло изливала Гайдну свое негодование артистки.
Репетиция началась. Это была вторая репетиция "Зенобии", и она шла
так хорошо, что оркестранты даже аплодировали, ударяя, как обычно, смыч-
ками по своим скрипкам. Музыка Предиери была очаровательна, и Порпора
дирижировал с гораздо большим подъемом, чем оперой Гассе. Роль Тиридата
была одной из коронных ролей Кафариэлло, и он не находил ничего предосу-
дительного в том, что, нарядив его в одежду сурового парфянского воина,
его заставили ворковать, как Селадон, и говорить, как Клитандр. Консуэло
хотя и чувствовала, что ее роль фальшива и напыщенна для античной герои-
ни, но по крайней мере самый характер изображаемого ею персонажа был ей
по душе. Она даже находила в переживаниях своей героини сходство с ду-
шевным состоянием, которое испытала сама, когда очутилась между Альбер-
том и Андзолето. И, позабыв о необходимости передавать то, что мы назы-
ваем теперь "местным колоритом", Консуэло жила только общечеловеческими
чувствами и превзошла самое себя в арии, столь созвучной ее личным пере-
живаниям:
Voi leggete in ogni core;
Voi sapete, о giusti Dei,
Se son puri i vod miei,
Se innocente е la pieta [46]
В это мгновение ее охватил настоящий душевный трепет, и она сознава-
ла, что триумф ею заслужен. Она уже не нуждалась в поощрении Кафариэлло,
а певец, над которым на этот раз не тяготело присутствие Тези, искренне
восхищался Консуэло; теперь она была уверена в себе, уверена, что произ-
вела неотразимое впечатление на публику своим исполнением и что способна
произвести такое впечатление при любых обстоятельствах и при любых слу-
шателях. Она совершенно примирилась со своей ролью, с оперой, с товари-
щами, с самой собой - одним словом, примирилась с театром. И, несмотря
на то, что за час до этого проклинала свое положение, она почувствовала
такое глубокое, такое внезапное и могучее вдохновение, что только артист
в состоянии понять, сколько веков труда, разочарований и страданий может
оно искупить в один миг.
XCV
В качестве ученика, да к тому же полуслуги Порпоры, Гайдн, жаждавший
слушать музыку и изучать самую технику композиции опер, получил позволе-
ние бывать за кулисами, когда пела Консуэло. Уже два дня он замечал, что
Порпора, сначала недоброжелательно относившийся к его присутствию в те-
атре, теперь разрешал ему с добродушным видом находиться там, даже преж-
де, чем он успевал раскрыть рот и попросить об этом. Дело в том, что в
голове профессора возникла новая идея. Мария-Терезия, разговаривая о му-
зыке с венецианским посланником, снова вернулась к своей матримониальной
мании, как выражалась Консуэло. Ее величество сказала, что ей было бы
очень приятно, если бы талантливая артистка обосновалась в Вене, выйдя
замуж за молодого музыканта, ученика Порпоры. Сведения о Гайдне она по-
черпнула от того же посланника; и так как Корнер очень хвалил юношу, го-
воря, что у него громадные музыкальные способности, а главное - что он
усердный католик, ее величество поручила своему собеседнику устроить
этот брак, обещая прилично обеспечить юную пару. Мысль эта улыбалась
г-ну Корнеру: он нежно любил Иосифа и уже давал ему ежемесячно семьдесят
два франка, чтобы юный музыкант мог спокойно продолжать занятия. Корнер
горячо ратовал за него перед Порпорой, и старик, боясь, как бы Консуэло
не настояла на своем - не оставила бы сцену, выйдя замуж за дворянина, -
наконец после долгих колебаний и упорного сопротивления дал себя убедить
(ибо, конечно, маэстро предпочел бы, чтобы его ученица жила, не зная ни
брака, ни любви). Желая во что бы то ни стало добиться своей цели, пос-
ланник решил показать Порпоре произведения Гайдна и открыл ему, что се-
ренада для трио, понравившаяся маэстро, сочинена Беппо. Порпора признал,
что это произведение говорит о большом таланте, что он мог бы дать юному
композитору хорошее направление, а также помочь ему писать для голоса и
что, наконец, будущность певицы, вышедшей замуж за композитора, имеет
все основания сложиться весьма удачно. Чрезвычайная молодость этой пары
и скудные средства вынудят их работать, не питая при этом никаких тщес-
лавных надежд, и таким образом Консуэло будет прикована к театру. И ма-
эстро сдался. Он, как и Консуэло, не получал ответа из замка Великанов.
Он боялся, что это молчание как-нибудь помешает его планам, а также опа-
сался какой-либо выходки молодого графа. "Если бы мне удалось даже не
выдать замуж, а только обручить ее с другим, - думалось старику, - тогда
уже нечего было бы бояться".
Труднее всего было уговорить Консуэло. Убеждать ее - значило бы вну-
шить ей мысль о сопротивлении. Неаполитанская хитрость подсказала маэст-
ро, что сила обстоятельств должна незаметно изменить образ мыслей девуш-
ки. Она питала дружбу к Беппо, тогда как Беппо, хотя и победил любовь в
своем сердце, относился к Консуэло так пылко, проявлял столько восхище-
ния и преданности, что Порпора легко мог допустить страстную влюблен-
ность юноши. Маэстро решил не вмешиваться в отношения Иосифа с Консуэло,
дать юноше возможность добиться взаимности и, сообщив ему в удачный мо-
мент планы императрицы и свое собственное согласие, придать смелости его
красноречию и жара его убеждениям. Словом, он вдруг перестал грубо обра-
щаться с ним, унижать его и предоставил юным друзьям полную свободу,
льстя себя надеждой, что таким образом дела пойдут скорее, чем если бы
он вмешался открыто.
Почти не сомневаясь в успехе своей затеи, Порпора сделал большую
ошибку: он подверг репутацию Консуэло злословию. Стоило только два раза
кряду увидеть за кулисами подле нее Иосифа, чтобы весь театральный люд
заговорил о ее нежных отношениях с молодым человеком; бедная Консуэло,
доверчивая и неосторожная, как все правдивые и целомудренные души, не
предвидела опасности и не подумала оберегать себя. И вот со дня репети-
ции "Зенобии" все насторожились, развязались языки. За каждой кулисой,
за каждой декорацией актеры, хористы и всякого рода служащие обменива-
лись злостными или игривыми, порицающими или благожелательными замечани-
ями о неприличии зарождающейся интриги или о целомудрии счастливой по-
молвки.
Консуэло вся ушла в свою роль, в свои артистические переживания и ни-
чего не видела, не слышала, не предчувствовала. Мечтательный Иосиф, все-
цело поглощенный оперой, репетировавшейся на сцене, и той, которую он
вынашивал в своей музыкальной душе, иногда, правда, и слышал какие-то
мельком брошенные слова, но не понимал их, ибо был слишком далек от ка-
ких бы то ни было надежд. Когда к нему мимоходом долетал двусмысленный
намек или язвительное замечание, он поднимал голову и оглядывался кру-
гом, ища, к кому это относится, и, не находя никого, глубоко равнодушный
к подобного рода злословию, снова погружался в свои думы.
В антрактах оперы часто ставилась какая-нибудь интермедия-буфф, а в
тот день репетировали "Антрепренера с Канарских островов" - сценки Ме-
тастазио, очень веселые и забавные. Корилла, исполняя в них роль прима-
донны, требовательной, властной и взбалмошной, была замечательно естест-
венна, и успех, которым она обыкновенно пользовалась в этой остроумной
безделке, несколько утешал ее в том, что она пожертвовала большой ролью
Зенобии.
Когда репетировали последнюю часть интермедии, Консуэло, ожидая, пока
приступят к третьему акту, вся во власти бурных переживаний своей роли,
зашла в глубь сцены и очутилась между двух декораций - страшной долиной,
"изрезанной горами и пропастями", фигурировавшей в первом акте, и прек-
расной рекой Араксом, "окаймленной радующими взор холмами", которая дол-
жна была появиться в третьем акте, чтобы дать отдых глазам "чувстви-
тельного" зрителя. Консуэло быстро прохаживалась взад и вперед, когда к
ней подошел Иосиф и подал веер, оставленный ею на суфлерской будке; она
тут же с удовольствием стала им обмахиваться. Влечение сердца, равно как
и преднамеренное подстрекательство Порпоры невольно побуждали Иосифа ра-
зыскивать свою подругу; Консуэло же, привыкшая относиться к нему с дове-
рием и изливать ему свою душу, неизменно с радостью встречала его. И вот
эту взаимную симпатию, которой не стыдились бы и ангелы на небесах,
судьба решила превратить в источник бедствий... Мы знаем, что чита-
тельницы романов любопытны, спешат узнать самое волнующее и требуют от
нас только сердечных перипетий, - умоляем их немного потерпеть.
- Ну, друг мой, - сказал Иосиф, улыбаясь и подавая руку Консуэло, -
мне кажется, ты уже не так недовольна драмой нашего знаменитого аббата и
нашла в мелодии молитвы то открытое окно, через которое гениальный дух,
владеющий тобой, вырвался наконец на простор!
- Ты, значит, находишь, что я молитву спела хорошо?
- Разве ты не видишь, как у меня покраснели глаза?
- Ах да! Ты плакал! Это хорошо! Прекрасно! Очень рада, что заставила
тебя плакать.
- Точно это впервые. Но, милая Консуэло, ты становишься именно такой
актрисой, какой Порпора хочет тебя видеть. Тебя охватила лихорадка успе-
ха. Когда, бывало, ты пела, шагая по тропинкам Богемского Леса, ты виде-
