комедию совсем не в том виде, в каком изображала ее Корилла, наконец
Консуэло, смотревшая на нее с омерзением, потрясла ее своим присутствием
так, что Корилла, словно прикованная, остановилась посреди комнаты.
Однако Корилла была слишком опытной актрисой, - она быстро пришла в
себя и обрела дар слова. Ее тактика заключалась в том, чтобы, оскорбляя
других, самой избежать унижения. И тут же, входя в роль, она наглым,
резким тоном обратилась к Консуэло на венецианском наречии:
- Черт возьми! Бедная Zingarella! Что ж, этот дом - приют подкидышей,
что ли? Ты явилась сюда, чтоб взять или оставить своего детеныша? Видно,
у нас с тобой одно счастье, одна удача. Без сомнения, у наших детей и
отец один и тот же, ведь наши с тобой приключения начались в Венеции од-
новременно. И я убедилась, сокрушаясь за тебя, что красавец Андзолето
бросил труппу в прошлом сезоне, плюнув на ангажемент, вовсе не для того,
чтобы погнаться за тобой, как все думали.
- Сударыня, - ответила Консуэло, бледная, но спокойная, - имей я нес-
частье быть в таких же близких отношениях с Андзолето, как вы, и
вследствие этого счастье стать матерью (так как это всегда счастье для
женщины, умеющей чувствовать), дитя мое не было бы здесь.
- А! Понимаю! - продолжала та с мрачным огнем в глазах. - Он был бы
воспитан в вилле Дзустиньяни. У тебя нашлось бы ума, у меня его, к сожа-
лению, не хватило: ты уверила бы милого графа, что его честь требует
признания ребенка. Но ты не имела несчастья, как уверяешь, быть любовни-
цей Андзолето, а Дзустиньяни был настолько счастлив, что не оставил тебе
доказательств своей любви. Говорят, Иосиф Гайдн, ученик твоего учителя,
утешил тебя во всех твоих злоключениях, и, без сомнения, дитя, которое
ты укачиваешь...
- Ваше, сударыня! - воскликнул Иосиф, прекрасно понимавший теперь ве-
нецианское наречие, становясь между Консуэло и Кориллой; один вид его
заставил отступить наглую женщину. - Вам это свидетельствует Иосиф
Гайдн; к вашему сведению, он присутствовал, когда вы производили на свет
этого ребенка.
Лицо Иосифа, не встречавшегося с ней с того злосчастного дня, вдруг
воскресило в ее памяти все обстоятельства, которые она тщетно силилась
припомнить, и в цыганенке Бертони она увидела черты цыганочки Консуэло.
У нее невольно вырвался возглас удивления, и с минуту в душе ее шла
борьба между стыдом и досадой. Но вскоре цинизм взял свое, и из ее уст
снова посыпались оскорбления.
- По правде сказать, дети мои, я вас не узнала! - воскликнула она
неприятно елейным тоном. - Оба вы были очень милы, когда я встретила вас
в разгаре ваших приключений, а переодетая Консуэло была действительно
красивым мальчиком. Так, значит, здесь, в этом святом доме, провела она
благочестиво в обществе толстого каноника и молоденького Иосифа целый
год, убежав из Венеции? Ну, Zingarella, не беспокойся, дитя мое! У каж-
дой из нас своя тайна, и императрица, желающая все знать, ничего не уз-
нает ни об одной из нас!
- Предположим даже, Корилла, что у меня есть тайна, - холодно прого-
ворила Консуэло, - но она в ваших руках только с сегодняшнего дня, а я
владела вашей в тот день, когда в течение часа говорила с императрицей
за три дня до подписания вами ангажемента.
- И ты дурно говорила обо мне? - закричала Корилла, краснея от злос-
ти.
- Скажи я ей то, что знаю о вас, вы не были бы приглашены, а раз вы
получили ангажемент, то, очевидно, я не захотела воспользоваться случа-
ем.
- Почему же ты этого не сделала? Уж очень ты глупа, должно быть! -
воскликнула Корилла, чистосердечно расписываясь в своей невероятной ис-
порченности.
Консуэло и Иосиф, переглянувшись, не могли не улыбнуться друг другу.
Улыбка Иосифа была исполнена презрения к Корилле, но ангельская улыбка
Консуэло возносилась к небу.
- Да, сударыня, - ответила она, подавляя Кориллу своей кротостью, - я
именно такая, как вы сказали, и считаю это благом для себя.
- Не такое уж это благо, бедняжка, раз я приглашена на сцену, а ты
нет! - возразила взволнованная и несколько озадаченная Корилла. - Мне
говорили в Венеции, что у тебя не хватает ума и ты плохо ведешь свои де-
ла! Это единственно верное из всего, что рассказывал о тебе Андзолето.
Но что поделаешь! Не моя вина, что у тебя такой характер... На твоем
месте я сказала бы все, что знала о Корилле, а себя выставила бы цело-
мудренной, святой... Императрица поверила бы: ее нетрудно убедить... я
бы вытеснила всех своих соперниц. Ты же этого не сделала!.. Это просто
смешно, и мне жаль тебя, ты не умеешь устраиваться.
На этот раз презрение взяло верх над негодованием. Консуэло и Иосиф
разразились смехом, а Корилла, почувствовав в своей сопернице то, что ей
показалось бессилием, потеряла свою задорную язвительность, которою воо-
ружилась было на первых порах. Она придвинула стул к очагу и собралась
продолжать разговор, намереваясь выведать сильные и слабые стороны своих
противников. В этот момент она очутилась лицом к лицу с каноником, кото-
рого она до сих пор не видела, так как благочестивый отец, руководясь
инстинктивной осторожностью духовного отца, сделал знак дебелой кормили-
це и ее двум детям заслонить его, пока он не разберется в происходящем.
XCIV
После грязного намека на отношения Консуэло и толстого каноника, ко-
торый несколько минут назад Корилла высказала, ей показалось теперь, что
перед нею - голова Медузы. Но она успокоилась, вспомнив, что говорила на
венецианском наречии, и поздоровалась с каноником на немецком языке с
той смесью смущения и наглости, какими отличаются взгляд и лицо женщины
легкого поведения. Каноник, обычно такой вежливый и любезный, тут, одна-
ко, не только не встал, но даже не ответил на ее поклон. Корилла,
расспрашивавшая о нем в Вене, слышала от всех, что он чрезвычайно хорошо
воспитан, большой любитель музыки, человек, не способный педантично чи-
тать наставления женщине, особенно певице, и все собиралась повидаться с
ним и пустить в ход свои чары, чтобы помешать ему дурно говорить о ней.
Но если в подобных делах она обладала сметливостью, которой не хватало
Консуэло, то вместе с тем ей присущи были и беспечность и безалабер-
ность, граничащие с распущенностью, ленью и даже, хотя это может пока-
заться здесь неуместным, нечистоплотностью. У грубых натур все эти сла-
бости цепляются одна за другую. Расхлябанность души и тела парализует
склонность к интригам. У Кориллы, по природе своей способной на веро-
ломство, редко хватало энергии довести интригу до конца. Она откладывала
со дня на день посещение каноника, и теперь, когда он оказался таким хо-
лодным и строгим, видимо смутилась.
И вот, стремясь смелой выходкой поправить дело, она обратилась к Кон-
суэло, продолжавшей держать на руках Анджелу:
- Послушай, почему ты не дашь мне поцеловать мою дочку и положить ее
у ног господина каноника, чтобы...
- Госпожа Корилла, - прервал ее каноник тем сухим, насмешливо-холод-
ным тоном, каким он обыкновенно прежде говорил "госпожа Бригита", -
будьте добры, оставьте этого ребенка в покое. - И с большой изыскан-
ностью, хотя и немного медленно, он продолжал по-итальянски, не снимая
шапочки, надвинутой на уши: - Вот четверть часа, как я вас слушаю, и хо-
тя не очень знаком с вашим провинциальным наречием, все же понял доста-
точно, и скажу вам, что вы самая наглая негодяйка, какую я встречал в
жизни. Но все-таки я думаю, что вы скорее глупы, чем злы, и более подлы,
чем опасны. Вы ничего не смыслите в прекрасном, и было бы потерей време-
ни заставить вас понять его. Одно могу вам сказать: говоря с этой девуш-
кой, этой девственницей, этой святой, как вы сейчас в насмешку назвали
ее, вы оскверняете ее! Не говорите же с ней! Что касается ребенка, рож-
денного вами, вы, прикасаясь к нему, бесчестите его. Не прикасайтесь же!
Ребенок - священное существо. Консуэло это сказала, и я понял ее. Только
по ходатайству и благодаря уговорам этой самой Консуэло я дерзнул взять
на свое попечение вашу дочь, не испугавшись того, что в один прекрасный
день ее скверные инстинкты, которые она рискует унаследовать от вас,
заставят меня раскаяться в этом. Мы сказали себе, что милость божья дает
возможность всякому существу знать и творить добро, и мы обещали себе
преподать ей добро и помочь ей творить его легко и радостно. Останься
ребенок у вас, все было бы совсем иначе. Будьте же добры с сегодняшнего
дня не считать Анджелу своей дочерью. Вы покинули ее, уступили, отдали,
- она больше вам не принадлежит. Вы передали известную сумму денег - как
плату за ее воспитание...
Он сделал знак кормилице, и та, предупрежденная им за несколько минут
до того, вынула из шкафа перевязанный и запечатанный мешочек, тот самый,
который прислала Корилла канонику вместе с дочерью и который никогда не
был открыт. Каноник взял его и, бросив к ногам Кориллы, прибавил:
- Нам с ним нечего делать, он нам совсем не нужен. А теперь я прошу
вас оставить мой дом и никогда, ни под каким предлогом здесь не появ-
ляться. С этим условием, а также при обещании, что вы никогда не позво-
лите себе открыть рта относительно обстоятельств, заставивших нас войти
в сношения с вами, мы, со своей стороны, обещаем вам абсолютное молчание
по поводу всего, что вас касается. В противном случае, предупреждаю вас,
у меня больше средств, чем вы думаете, довести всю правду до сведения ее
императорского величества, и тогда очень возможно, что ваши лавровые
венки и восторженные овации ваших театральных поклонников сменятся на
несколько лет монастырем для кающихся грешниц.
Сказав это, каноник встал, сделал знак кормилице взять на руки ребен-
ка, а Консуэло с Иосифом - удалиться в глубь комнаты. Затем он указал
Корилле пальцем на дверь, и та в ужасе, бледная и дрожащая, вышла словно
помешанная, не зная, куда идет, и не понимая, что вокруг нее происходит.
Каноник, изгоняя ее чуть ли не с проклятием, был охвачен негодованием
честного человека, и это придавало его словам необычайную силу. Консуэло
и Иосиф ни разу не видели его таким. Привычка считать себя авторитетом,
никогда не покидающая священника, и манера держаться по-королевски пове-
лительно, в известной мере унаследованная им и выдававшая в нем в эту
минуту побочного сына Августа II, сообщали канонику, - о чем он, быть
может, даже и не подозревал, - какое-то непередаваемое величие. Корилла,
не привыкшая к тому, чтобы мужчина с подобным спокойствием говорил ей
суровую правду, почувствовала такой страх, какого не внушал ей еще ни
один взбешенный любовник своими оскорблениями, полными мести и презре-
ния. Суеверная итальянка, она и в самом деле испугалась этого духовного
лица и его анафемы; как безумная пустилась она бежать через сад, а кано-
ник, утомленный усилием, столь несвойственным его веселому и доброму
нраву, опустился на стул, бледный, едва дыша.
Бросившись ему на помощь, Консуэло невольно продолжала следить взгля-
дом за злосчастной Кориллой, удалявшейся поспешной, неверной походкой.
Она видела, как Корилла в конце аллеи споткнулась и упала на траву, то
ли оступившись, то ли оттого, что не имела уже сил держаться на ногах.
Добрая девушка считала, что актриса получила более суровый урок, чем у
нее самой хватило бы сил ей дать; оставив каноника на попечении Иосифа,
Консуэло побежала к своей сопернице, бившейся в жестоком нервном припад-
ке. Не в силах успокоить Кориллу и не смея привести ее обратно в прио-
рию, она старалась удержать ее, чтобы та не каталась по земле и не обди-
рала себе руки о песок. Несколько минут Корилла была как сумасшедшая. Но
когда она увидела, кто оказывает ей помощь и старается ее утешить, она
вдруг успокоилась и только мертвенно побледнела. Сжав губы, устремив в
землю потухший взор, она хранила упорное молчание. Однако она позволила
