вышли.
- Большую глупость, сама вижу. Я совсем позабыла, что Romanina давно
умерла. Но неужели вы думаете, учитель, что человек, который так любит и
убивается, дорожит жизнью? Мне скорее думается, что горе о потере люби-
мой - единственная причина его болезни, и если некий суеверный ужас и
заставляет его бояться смертного часа, он все же искренне утомлен
жизнью.
- Дитя, - сказал Порпора, - жить никогда не надоедает, когда ты бо-
гат, в чести, обласкан и здоров. Если же у человека за всю жизнь не было
никогда иных забот и иной страсти, как пользоваться этими благами, то,
проклиная свое существование, он лжет и разыгрывает комедию.
- Не говорите, что у него не было других страстей. Он любил Марианну,
и я понимаю, почему он назвал этим дорогим именем свою крестницу и пле-
мянницу Марианну Мартиец...
Консуэло чуть не прибавила: "ученицу Иосифа", но вдруг спохватилась.
- Договаривай, - сказал Порпора, - свою крестницу, племянницу или
свою дочь.
- Ходит такая молва, но что мне до этого?
- По крайней мере это доказало бы, что милый аббат, расставшись со
своей возлюбленной, довольно скоро утешился. Но когда ты его спросила
(да просветит господь твой разум!), почему его дорогая Марианна не яви-
лась к нему сюда, он ничего тебе не ответил. Так вот я отвечу за него.
Romanina действительно оказала ему величайшие услуги, какие только муж-
чина может принять от женщины. Она его хорошо кормила, давала ему приют,
одевала, помогала, поддерживала при всяких обстоятельствах. С ее помощью
он получил звание poete. cesareo [38]. Она была служанкой, другом, си-
делкой, благодетельницей его престарелых родителей. Все это безусловно
верно. У Марианны было великодушное сердце. Я ее хорошо знал. Но верно
также и то, что она страстно желала соединиться с ним, поступив на импе-
раторскую сцену. А еще вернее, что господин аббат не только не похлопо-
тал о ней, а так и не допустил до этого. Правда, между ними существовала
самая нежная в мире переписка. Не сомневаюсь, что послания поэта были
шедеврами. Они будут напечатаны, и он это прекрасно знал. Но, уверяя
свою diletissima amica [39], что он горит желанием соединиться с ней и
неустанно работать над осуществлением их мечты, хитрая лиса устраивал
дело таким образом, чтобы злополучная певица не застигла его врасплох с
его прославленной и доходной любовью - третьей Марианной (ибо это имя
было счастливой звездой его жизни) - высокородной и всемогущей графиней
д'Алтан, фавориткой последнего императора. Говорят даже, что их любовь
завершилась тайным браком. Вот почему я нахожу неуместными его вопли о
бедной Romanina, которой он предоставил умирать с горя, в то время как
сам сочинял мадригалы в объятиях придворных дам.
- Вы все истолковываете и излагаете с жестоким цинизмом, дорогой учи-
тель, - сказала опечаленная Консуэло.
- Говорю, как всегда, ничего не выдумывая. Я только повторяю общее
мнение. Поверь, не все комедианты попадают на сцену. Это старинная пого-
ворка.
- Общественное мнение не всегда наиболее верное и никогда не бывает
самым милосердным. Да, маэстро, я не могу поверить, чтобы человек с та-
ким именем и талантом был только комедиантом. Я видела его неподдельные
слезы, и если даже он может упрекнуть себя в том, что слишком скоро за-
был свою первую Марианну, то его раскаяние только лишний раз подтвердило
искренность его теперешних сожалений. Во всем этом я предпочитаю видеть
скорее слабость, чем низость. Его сделали аббатом. Его осыпали милостя-
ми. Двор отличался набожностью. Его связь с актрисой произвела бы
большой скандал. Он вовсе не хотел изменять Булгарини, обманывать ее, а
боялся, колебался, стремился выиграть время... тут она умерла...
- А он возблагодарил провидение, - добавил безжалостный маэстро. -
Теперь же наша императрица шлет ему ящички и кольца, украшенные его вен-
зелем из бриллиантов, ручки для перьев из ляпис-лазури с лавровыми лис-
точками из бриллиантов, массивные золотые вазы с испанским табаком, пе-
чатки из крупного цельного бриллианта, и все это так ярко сверкает, что
глаза поэта не перестают слезиться...
- Да разве это может утешить его? Ведь он разбил сердце Булгарини.
- Весьма возможно, что нет. Но желание добиться всего этого побудило
его поступить так. Жалкое тщеславие! Мне трудно было удержаться от сме-
ха, когда он показывал нам свой золотой подсвечник с золотым колпачком,
на котором по повелению императрицы было выгравировано:
"Perche possa risparmiare i suoi occhi" [40].
Действительно, как трогательно! Потому-то бедняга и восклицал так вы-
сокопарно: "Affettuosa espressione valutabile piu assai dell'oro!" [41]
- Ox, несчастный человек! - со вздохом произнесла Консуэло.
Она вернулась домой в очень печальном настроении и с ужасом невольно
сопоставила поведение Метастазио по отношению к Марианне со своим
собственным по отношению к Альберту.
"Ждать и, не дождавшись, умереть - неужели это судьба людей, испыты-
вающих страстную любовь? Заставлять ждать и убивать - неужели это удел
тех, кто гонится за призраком славы?" - говорила она себе.
- О чем ты так задумалась? - спросил ее маэстро. - Мне кажется, все
идет хорошо и, несмотря на твою оплошность, ты покорила Метастазио.
- Не велика победа над слабой душой, - ответила она, - и мне кажется,
что тот, у кого не хватило мужества устроить на императорскую сцену Ма-
рианну, вряд ли найдет его для меня.
- Метастазио в вопросах искусства теперь руководит императрицей.
- Метастазио в вопросах искусства посоветует императрице только то,
что, видимо, будет угодно ей; и сколько бы ни говорили о фаворитах и со-
ветниках ее величества... я видела лицо императрицы и говорю вам, маэст-
ро, что Мария-Терезия слишком большой политик, чтобы иметь любовников, и
слишком властная натура для того, чтобы иметь друзей.
- Ну, тогда надо завоевать самое императрицу, - озабоченно проговорил
Порпора. - Тебе надо как-нибудь утром спеть в ее покоях и добиться раз-
говора с ней. Уверяют, что она любит людей только добродетельных. Если
Мария-Терезия действительно обладает тем орлиным взором, какой ей припи-
сывают, она поймет, какова ты, и окажет тебе предпочтение. Я пущу в ход
все, для того чтобы она увидела тебя с глазу на глаз.
XC
Однажды утром Иосиф натирал полы в передней Порпоры; он совершенно
упустил из виду, что перегородка тонка, а сон маэстро чуток, и маши-
нально стал напевать вполголоса какую-то музыкальную фразу, пришедшую
ему в голову, сопровождая пение ритмическим движением щетки. Порпора,
недовольный, что его разбудили раньше времени, нервно заворочался в кро-
вати, пытаясь снова заснуть, однако, преследуемый звуком красивого све-
жего голоса, поющего верно и легко грациозную, прекрасно отделанную му-
зыкальную фразу, маэстро накинул шлафрок и, очарованный мелодией и в то
же время немножко сердясь на артиста, не дождавшегося его пробуждения и
бесцеремонно явившегося к нему сочинять свои арии, встал и поглядел в
замочную скважину. Каково же было его удивление: пел Беппо, пел и меч-
тал, следуя за своей музыкальной идеей и продолжая с озабоченным видом
уборку комнаты.
- Что ты там поешь? - громовым голосом обратился к юноше маэстро,
внезапно открывая дверь.
Иосиф растерялся, словно человек, вдруг разбуженный от сна, чуть было
не бросил щетку с метелкой и не выбежал со всех ног из дома. Хотя Гайдн
давно уже потерял надежду стать учеником Порпоры, он все-таки считал за
счастье слушать, как Консуэло занимается с маэстро, и пользоваться вти-
хомолку, в отсутствие учителя, уроками своего великодушного друга. Поэ-
тому он ни за что на свете не хотел быть выгнанным и поспешил солгать,
чтобы рассеять подозрения.
- Что я пою? - повторил он смущенно. - Да я сам не знаю, маэстро.
- Разве поют то, чего не знают? Ты лжешь!
- Уверяю вас, маэстро, право не знаю! Вы так меня напугали, что я уже
забыл. Конечно, я страшно виноват: не следовало петь подле вашей комна-
ты. Очень уж я рассеян; мне показалось, что я где-то далеко отсюда и в
полном одиночестве! Тогда я сказал себе: теперь ты можешь петь, никого
нет, кто бы тебе сказал: "Замолчи, невежда: поешь фальшиво. Замолчи,
скотина: ты так и не мог научиться музыке".
- Кто сказал тебе, что ты поешь фальшиво?
- Да все говорили.
- А я говорю тебе, - закричал строгим голосом маэстро, - что ты поешь
не фальшиво. Кто же пробовал учить тебя музыке?
- Ну... например, маэстро Рейтер, которого бреет мой друг Келлер; и
Рейтер прогнал меня с урока, говоря, что как я есть осел, так им и оста-
нусь.
Иосифу достаточно хорошо были известны антипатии маэстро, чтобы
знать, какого невысокого мнения тот был о Рейтере; он даже рассчитывал
войти в милость к Порпоре, если Рейтер дурно отзовется при нем о своем
бывшем ученике. Но Рейтер во время своих редких посещений этого дома,
встречая Иосифа в прихожей, даже не снисходил до простого кивка.
- Маэстро Рейтер сам осел, - сквозь зубы пробормотал Порпора. - Но
дело не в этом, - добавил он уже громко, - я хочу знать, откуда ты выу-
дил свою музыкальную фразу.
И маэстро пропел мелодию, которую по рассеянности Иосиф заставил его
прослушать десять раз подряд.
- Ах, эту! - протянул Гайдн: ему показалось, что маэстро уже нес-
колько лучше настроен, хоть он и боялся еще верить этому. - Я слышал,
как ее пела синьора.
- Консуэло? Моя дочь? А я этого не знаю. Ах! Так ты, значит, подслу-
шиваешь у дверей?
- О нет, сударь! Но музыка разносится из комнаты в комнату и доходит
до кухни - невольно слышишь...
- Мне не нравится прислуга с такой памятью, прислуга, которая будет
распевать на улице наши не изданные еще произведения. Сегодня же уложишь
свои вещи и вечером отправишься искать себе место.
Приговор маэстро как громом поразил бедного Иосифа, и он, заплакав,
пошел на кухню. Скоро к нему явилась Консуэло и, выслушав рассказ о его
злоключениях, успокоила его и обещала все уладить.
- Как, маэстро? - обратилась она к Порпоре, подавая ему кофе. - Ты
собираешься выгнать бедного мальчика, трудолюбивого и добросовестного,
только за то, что ему в первый раз в жизни удалось спеть не сфальшивив?
- Говорю тебе, что этот малый интриган и наглый лгун. Его подослал ко
мне какой-нибудь недруг, дабы выведать мои еще не изданные произведения
и присвоить их себе раньше, чем они увидят свет. Ручаюсь, что этот плут
знает уже наизусть мою новую оперу и за моей спиной переписывает мои ру-
кописи. Сколько раз предавали меня подобным образом! Сколько своих за-
мыслов находил я в красивых операх, привлекавших всю Венецию, в то время
как слушатели мои зевали, говоря: "Этот старый пустомеля Порпора потчует
нас новинками, затасканными на всех перекрестках". И вот дуралей себя
выдал: сегодня утром он спел отрывок, который может исходить только от
господина Гассе. Его я хорошо запомнил, запишу и из мести помещу в свою
новую оперу, чтобы отплатить Гассе за шутки, которые он не раз проделы-
вал со мной.
- Берегитесь, маэстро, фраза эта, может быть, уже напечатана. Вы ведь
не знаете на память всех современных произведений.
- Но я слышал их и говорю тебе, что эта фраза слишком выдающаяся, я
не мог не обратить на нее внимания.
- В таком случае, маэстро, большое спасибо. Горжусь похвалой: фраза
эта моя!
Консуэло лгала: музыкальная фраза, о которой шла речь, только этим
утром родилась в голове Гайдна, но Консуэло приготовилась и уже успела
выучить мелодию наизусть, чтобы не попасть впросак перед недоверчивым,
пытливым учителем. Порпора не преминул попросить ее спеть злополучную
фразу. Консуэло тотчас же исполнила ее и заявила, что накануне, желая
угодить Метастазио, попробовала положить на музыку первые строфы его
