идет о вашей свободе и жизни, не понимаю, зачем вам нужна моя клятва.
Барон вернулся в эту минуту в сопровождении старого, верного и толко-
вого слуги, который закутал его в шубу, точно ребенка, и свел в карету.
Они быстро добрались до Берауна и на рассвете были уже в Пильзене.
CIV
Путь от Пильзена до Тусты, как ни спешили они, потребовал у них много
времени, ибо дороги были скверные, пролегали они по почти непроходимым
пустынным лесам, проезд по которым был далеко не безопасен. Наконец, де-
лая в час чуть ли не по одной миле, добрались они к полуночи до замка
Исполинов. Никогда еще Консуэло не приходилось так утомительно, так уны-
ло путешествовать. Барон фон Рудольштадт, казалось, был близок к парали-
чу, в такое безразличное и неподвижное состояние он впал. Не прошло и
года с тех пор, как Консуэло видела его настоящим атлетом; но здоровье
этого железного организма в значительной мере зависело от силы его воли.
Он всю жизнь повиновался только своим инстинктам, и первый же удар нео-
жиданного несчастья сокрушил его. Жалость, которую он вызывал в Консуэ-
ло, еще больше усиливала ее тревогу. "Неужели в таком же состоянии найду
я всех обитателей Ризенбурга?" - думалось ей.
Подъемный мост был опущен, решетчатые ворота стояли открытыми нас-
тежь, слуги ожидали во дворе с горящими факелами. Никто из трех путе-
шественников не обратил на все это ни малейшего внимания. Ни у одного из
них не хватило духу спросить об этом слуг. Порпора, видя, что барон едва
волочит ноги, повел его под руку, а Консуэло бросилась к крыльцу и быст-
ро стала подниматься по ступеням.
Тут она столкнулась с канониссой, и та, не теряя времени на при-
ветствия, схватила ее за руку со словами:
- Идемте: время не терпит! Альберт ждет не дождется. Он точно высчи-
тал часы и минуты, объявил, что вы въезжаете во двор, - и через ка-
кую-нибудь секунду мы услышали стук колес вашей кареты. Он не сомневался
в вашем приезде, но говорил, что, если случайно что-либо задержит вас в
пути, - будет уже поздно. Идемте же, синьора, и, ради бога, не противо-
речьте ни одной из его фантазий, не противьтесь ни одному из его чувств.
Обещайте ему все, о чем он будет просить вас, притворитесь, что любите
его. Лгите, увы, если это понадобится. Альберт приговорен, настает пос-
ледний его час. Постарайтесь смягчить его агонию! Вот все, о чем мы вас
просим.
Говоря это, Венцеслава увлекала за собой Консуэло в большую гостиную.
- Значит, он встал? Выходит из своей комнаты? - торопливо спрашивала
Консуэло.
- Он больше не встает, ибо больше не ложится, - ответила канонисса. -
Вот уже месяц, как он сидит в кресле в гостиной и не хочет, чтобы его
беспокоили, перенося на другое место. Доктор сказал, что не надо ему пе-
речить в этом отношении, так как он может умереть, если его станут дви-
гать. Синьора, мужайтесь: сейчас вы увидите страшное зрелище! - И, отк-
рыв дверь гостиной, канонисса прибавила: - Бегите к нему, не бойтесь его
испугать: он ждет вас и видел, как вы ехали, более чем за две мили отсю-
да.
Консуэло бросилась к своему жениху, бледному как смерть, действи-
тельно сидевшему в кресле у камина. Это был не человек, а призрак. Лицо
его, все еще прекрасное, несмотря на изнурительную болезнь, приобрело
неподвижность мрамора. На его губах не появилось улыбки, в глазах не
засветилось радости. Доктор держал его руку, считая пульс, словно в сце-
не "Стратоники", и, посмотрев на канониссу, тихонько опустил ее, как бы
говоря: "Слишком поздно".
Консуэло опустилась перед Альбертом на колени; он глядел на нее прис-
тально и молча. Наконец ему удалось пальцем сделать знак канониссе, нау-
чившейся угадывать все его малейшие желания, и та взяла обе его руки,
поднять которые у него уже не хватало сил, и положила их на плечи Консу-
эло, потом опустила голову девушки на его грудь. И, так как голос умира-
ющего совсем угасал, он прошептал ей на ухо только два слова: "Я счаст-
лив!"
Минуты две прижимал он к груди голову любимой, прильнув губами к ее
черным волосам, затем взглянул на тетку и чуть заметным движением дал ей
понять, чтобы и она и отец также поцеловали его невесту.
- О! От всей души! - воскликнула канонисса, горячо обнимая Консуэло.
Затем она взяла девушку за руку и повела к графу Христиану, которого
Консуэло еще не заметила.
Старый граф, сидевший в кресле против сына, у другого угла камина,
казался почти таким же изнемогшим и умирающим. Однако он еще вставал и
делал несколько шагов по гостиной, но нужно было каждый вечер относить и
укладывать его на кровать, которую он велел поставить в соседней комна-
те. Старый Христиан в ту минуту держал в одной руке руку брата, а в дру-
гой руку Порпоры. Он выпустил их и горячо несколько раз поцеловал Консу-
эло. Капеллан замка, желая сделать удовольствие Альберту, в свою очередь
подошел и поздоровался с ней. Он тоже походил на призрак и, несмотря на
все увеличивающуюся полноту, был бледен как смерть. Он был слишком изне-
жен беспечной жизнью, и нервы его не могли переносить даже чужое горе.
Канонисса оказалась энергичнее всех. Лицо ее покрылось густым румян-
цем, а глаза лихорадочно блестели. Один Альберт казался спокойным. Весь
облик его выражал ясность прекрасного умирания. В его физической слабос-
ти не было ничего, что говорило бы об упадке духовных сил. Он был сосре-
доточен, но не подавлен, как его отец и дядя.
Среди всех этих людей, сокрушенных болезнью или горем, спокойствие и
здоровье доктора выделялись особенно ярко. Сюпервиль был француз, ког-
да-то состоявший врачом при Фридрихе, в то время еще наследнике престо-
ла. Предугадав одним из первых деспотический и недоверчивый нрав наслед-
ного принца, он перебрался в Байрейт и поступил на службу к сестре Фрид-
риха, маркграфине Софии-Вильгельмине Прусской. Честолюбивый и завистли-
вый, Сюпервиль обладал всеми качествами царедворца. Посредственный врач,
несмотря на известность, приобретенную при этом маленьком дворе, он был
светским человеком и проницательным наблюдателем, довольно хорошо разби-
равшимся в нравственных причинах болезней. Поэтому-то он усиленно и уго-
варивал канониссу выполнять все желания племянника и возлагал некоторые
надежды на возвращение той, изза которой умирал Альберт. Но как ни ста-
рался он с момента появления Консуэло прислушаться к пульсу больного,
всматриваясь в его лицо, - он только удостоверился в том, что момент
упущен, и уже стал подумывать об отъезде, чтобы не быть свидетелем сцен
отчаяния, предотвратить которые было не в его силах.
Доктор решил, однако, вмешаться в деловые интересы семейства - не то
из выгоды, не то по врожденной любви к интригам. Заметив, что никто из
членов растерявшейся семьи не думает использовать момента, он подвел
Консуэло к окну и сказал ей по-французски:
- Мадемуазель, врач - тот же исповедник. И я очень скоро узнал тайну
страсти, от которой умирает этот молодой человек. Как врач, привыкший
смотреть в глубь вещей и не особенно доверять отклонениям от законов фи-
зического мира, признаюсь, я не могу верить в странные видения и исступ-
ленные откровения молодого графа. По крайней мере, поскольку дело каса-
ется вас, я просто объясняю себе это тем, что у него была с вами тайная
переписка, из которой он знал о вашем путешествии в Прагу и вашем скором
приезде сюда. - И, несмотря на отрицательный знак Консуэло, продолжал: -
Я не задаю вам никаких вопросов, мадемуазель, и в моих предположениях
нет ничего для вас обидного. А вам бы лучше довериться мне и видеть во
мне человека, преданного вашим интересам.
- Я не понимаю вас, сударь, - ответила Консуэло с искренностью, не
разубедившей, однако, придворного медика.
- Вы сейчас поймете меня, мадемуазель, - хладнокровно проговорил он.
- Семья молодого графа до сегодняшнего дня всеми силами восставала про-
тив вашего брака с ним. Но сопротивлению их пришел конец. Альберт умира-
ет, и так как он хочет оставить вам свое состояние, они теперь не будут
возражать против того, чтобы церковный обряд закрепил его навсегда за
вами.
- Ах! Какое мне дело до состояния Альберта! - воскликнула пораженная
Консуэло. - Что общего между тем, о чем вы говорите, и положением, в ко-
тором я его застаю? Я, сударь, приехала сюда не делами заниматься, - я
приехала, чтоб попытаться его спасти. Неужели нет никакой надежды?
- Никакой! Болезнь его всецело мозговая, такого рода недуги разбивают
все наши предположения и не поддаются никаким усилиям науки. Месяц тому
назад молодой граф после двухнедельного исчезновения, которого никто не
смог мне объяснить, вернулся домой пораженный внезапной неизлечимой бо-
лезнью. Все жизненные функции у него были уже приостановлены. Вот целый
месяц, как он не в состоянии проглотить никакой пищи, - и это редкое яв-
ление природы (случающееся только у душевнобольных), что он может до сих
пор поддерживать себя несколькими каплями воды днем и несколькими мину-
тами сна ночью. Вы видите его: все жизненные силы истощены в нем; макси-
мум еще два дня, и он перестанет страдать. Запаситесь же мужеством, не
теряйте головы. Я готов поддержать вас и помогу вам добиться цели.
Консуэло продолжала удивленно смотреть на доктора, но тут канонисса
по знаку больного прервала их беседу и подвела девушку к Альберту.
Подозвав Сюпервиля, Альберт говорил ему что-то на ухо дольше, чем,
казалось, позволяла его слабость. Доктор то краснел, то бледнел. Кано-
нисса с беспокойством наблюдала за ними, горя нетерпением узнать, о ка-
ких своих желаниях говорит ему Альберт.
- Доктор, - шептал Альберт, - все, что вы только что сказали этой де-
вушке, я слышал (Сюпервиль, говоривший на другом конце гостиной и так же
тихо, как в эту минуту беседовал с ним больной, смутился, и его твердое
убеждение в невозможности существования дара ясновидения было до того
поколеблено, что ему стало казаться, будто он сходит с ума). Доктор, -
продолжал умирающий, - вы ничего не понимаете в этой душе и вредите моим
планам, задевая ее щепетильность. Она ничего не смыслит в ваших денежных
соображениях и всегда отказывалась и от моего титула и от моего состоя-
ния; любви ко мне она никогда не чувствовала. Одна жалость может заста-
вить ее уступить. Обратитесь же к ее сердцу. Конец мой ближе, чем вы
предполагаете. Не теряйте времени. Я не смогу возродиться счастливым,
если не сойду в ночь отдохновения, назвавшись ее мужем.
- Что вы хотите сказать этими последними словами? - спросил Сюпер-
виль, занятый в ту минуту анализом сумасшествия своего больного.
- Вам не понять их, - с усилием произнес Альберт, - а она поймет. Ог-
раничьтесь тем, чтобы передать их ей точно.
- Послушайте, господин граф, - сказал, несколько повышая голос, Сю-
первиль, - я вижу, что не смогу ясно передать ваших мыслей. Вы же гово-
рите лучше, чем за всю последнюю неделю, и я в этом усматриваю благопри-
ятный признак. Поговорите сами с мадемуазель. Одно ваше слово убедит ее
лучше всех моих речей. Вот она здесь, рядом, пусть займет мое место и
выслушает вас.
Сюпервиль действительно уже ничего не понимал из того, что до сих пор
казалось ему понятным; к тому же он считал, что достаточно сказал Консу-
эло и обеспечил себе ее благодарность, в случае если она добьется состо-
яния; перед тем, как он ушел, Альберт сказал ему в качестве напутствия:
- Подумайте о том, что вы мне обещали. Минута настала: поговорите с
моей семьей. Устройте так, чтобы они согласились и не колебались больше.
Говорю вам - время не терпит...
Альберт настолько устал от усилия, какого стоил ему разговор с Сюпер-
вилем, что, когда Консуэло приблизилась к нему, он прислонил свой лоб ко
лбу любимой и так замер, словно умирая. Его белые губы посинели, и пере-
пуганному Порпоре показалось, что он уже умер.
В это время Сюпервиль, собрав в другом конце комнаты графа Христиана,
