да поживее!
Через несколько секунд Кончолини вернулся и, почтительно перегнувшись
через рампу, на которую облокотился король, сообщил:
- Ваше величество, синьора Порпорина лежит как мертвая. Боюсь, что
она не сможет закончить спектакль.
- Полноте! - сказал король, пожимая плечами. - Пусть ей дадут стакан
воды, пусть принесут понюхать чего-нибудь, и поскорее кончайте эту исто-
рию.
Певец, не имевший ни малейшей охоты рассердить короля и испытать на
себе в присутствии публики вспышку его гнева, снова, как крыса, улепет-
нул за кулисы, а король раздраженно заговорил о чем-то с капельмейстером
и с музыкантами, меж тем как часть публики, которую дурное настроение
короля интересовало значительно больше, нежели бедная Порпорина, прила-
гала невероятные, но - бесплодные усилия уловить слова монарха.
Барон фон Пельниц, обер-камергер короля и директор его театра, вскоре
вернулся и доложил Фридриху, как обстоит дело. В театре Фридриха не было
той атмосферы торжественности, какая могла бы быть, если бы публика
чувствовала себя независимой и влиятельной. Король повсюду был у себя
дома, спектакль принадлежал ему и шел для него одного. Поэтому никого не
удивило, что главным действующим лицом этой неожиданной интермедии сде-
лался он.
- Послушайте, барон, - говорил он довольно громко, не обращая внима-
ния на то, что его слышала часть оркестра, - скоро ли это кончится? Ведь
это просто смешно! Неужели там, за кулисами, у вас нет доктора? Вы обя-
заны постоянно держать доктора в театре.
- Ваше величество, доктор здесь. Он не решается пустить певице кровь,
так как опасается, что от этого она ослабеет и не сможет играть дальше.
Но ему всетаки придется прибегнуть к кровопусканию, если она не придет в
чувство.
- Так, стало быть, это серьезно? Она не притворяется?
- Ваше величество, на мой взгляд, это очень серьезно.
- В таком случае, велите опустить занавес, и разойдемся по домам.
Впрочем, пусть Порпорино споет нам что-нибудь взамен, чтобы мы не ушли
под этим тяжелым впечатлением.
Порпорино повиновался и превосходно спел две вещицы. Король похлопал
ему, публика сделала то же, и представление окончилось. Зрители стали
расходиться, а король в сопровождении Пельница прошел за кулисы, в убор-
ную примадонны.
Когда актрисе становится дурно во время исполнения роли, далеко не
вся публика сочувствует ее беде; сколько бы любитель музыки ни обожал
своего кумира, к его жалости всегда примешивается такая доля эгоизма,
что он куда более огорчен потерей собственного удовольствия, нежели
страданиями и тревогами самой жертвы. Некоторые чувствительные женщины,
как говорили в то время, оплакивали сегодняшний несчастный случай следу-
ющим образом:
- Бедняжка! Должно быть, она только собралась начать трель, как вдруг
у нее запершило в горле, и, побоявшись не вытянуть ее, она предпочла
упасть в обморок.
- А мне кажется, она не притворялась, - сказала другая дама, еще бо-
лее чувствительная. - Люди не падают наземь с такой силой, если не
больны по-настоящему.
- Ах, почем знать, моя милая? - подхватила первая. - Хорошая актриса
умеет падать, как ей вздумается: она не боится причинить себе немножко
боли. Ведь это так нравится публике!
- Что такое стряслось сегодня с этой Порпориной? - спрашивал Ламетри
маркиза д'Аржанса в другом конце вестибюля, где толпились, уходя, вели-
косветские зрители. - Уж не поколотил ли ее любовник?
- Не говорите так о прелестной, добродетельной девушке, - возразил
маркиз. - У нее нет любовника, а если бы даже и был, то она никогда не
заслужит с его стороны подобного оскорбления, разве только он последний
негодяй.
- Ах, простите, маркиз! Я и забыл, что говорю с доблестным защитником
всех актрис театра - бывших, настоящих и будущих! Кстати, как поживает
мадемуазель Кошуа?
- Дорогая моя, - говорила в это же самое время, сидя в карете, прин-
цесса Амалия Прусская, сестра короля, аббатиса Кведлинбургская, постоян-
ной своей наперснице, прекрасной графине фон Клейст, - заметила ли ты,
как волновался брат во время сегодняшнего приключения?
- Нет, принцесса, - ответила госпожа Мопертюи, старшая домоправи-
тельница принцессы, добрейшая, но весьма недалекая и весьма рассеянная
особа, - я ничего не заметила.
- Да не с тобой говорят, - ответила принцесса тем резким и реши-
тельным тоном, какой придавал ей иногда такое сходство с братом. - Где
тебе что-нибудь заметить! Лучше посмотри-ка на небо и сосчитай, сколько
там сейчас звезд. Мне надо кое-что сказать графине фон Клейст, и я не
хочу, чтобы ты нас слышала.
Госпожа де Мопертюи добросовестно заткнула уши, а принцесса, накло-
нясь к сидевшей напротив госпоже фон Клейст, продолжала:
- Говори что угодно, а по-моему, впервые за пятнадцать или даже за
двадцать лет, словом, с тех пор, как я научилась наблюдать и понимать,
король влюблен.
- Ваше королевское высочество говорили то же самое в прошлом году по
поводу мадемуазель Барберини, а его величество король и не думал в нее
влюбляться.
- Не думал! Ошибаешься, деточка. Так много думал, что когда молодой
канцлер Коччеи женился на ней, брат целых три дня злился, как никогда в
жизни, хотя и скрывал это.
- Но ведь вашему высочеству хорошо известно, что его величество тер-
петь не может неравных браков.
- Да, то есть браков по любви - ведь это называется так. Неравный
брак! Какие громкие слова, бессмысленные, как все громкие слова, которые
управляют светским обществом и тиранят человека.
Принцесса испустила глубокий вздох и вдруг, со свойственной ей быст-
ротой меняя тему разговора, насмешливо и раздраженно сказала старшей до-
моправительнице:
- Мопертюи, ты слушаешь нас, а не смотришь на небесные светила, как я
тебе приказала. Стоило ли выходить замуж за такого ученого человека,
чтобы потом слушать болтовню двух сумасбродок, вроде фон Клейст и ме-
ня!.. Так вот, - продолжала она, обращаясь к своей любимице, - король и
в самом деле чутьчуть любил эту Барберини. Я знаю из верного источника,
что часто после театра он заходил к ней выпить чашку чаю вместе с Жорда-
ном и Шазолем и даже, что она не раз бывала на ужинах в Сан-Суси, а до
нее такое событие было немыслимо в жизни Потсдама. Если хочешь, я скажу
тебе больше. Она жила там в отведенных ей апартаментах неделями, а может
быть, и месяцами. Как видишь, я довольно недурно знаю то, что происхо-
дит, и таинственный вид моего брата меня нисколько не обманывает.
- Раз вашему королевскому высочеству так хорошо все известно, вы зна-
ете и то, что по причинам... государственного порядка, о которых мне не
подобает догадываться, королю иногда угодно бывает внушать окружающим
мнение, будто он не так уж суров, как предполагают, хотя в действи-
тельности...
- Хотя в действительности брат никогда не любил ни одну женщину, даже
и собственную жену, - ведь так? А я не верю в его пресловутую доброде-
тель и еще меньше - в его холодность. Фридрих всегда был лицемером. Но
он никогда не заставит меня поверить, будто мадемуазель Барберини подол-
гу жила у него во дворце единственно для того, чтобы ее считали его лю-
бовницей. Она красива, как ангел, и умна, как дьявол, хорошо образованна
и говорит не знаю уж на скольких языках.
- Она порядочная женщина и обожает своего мужа.
- А муж обожает ее - тем более что это чудовищный мезальянс, не так
ли, фон Клейст? Ага, ты не отвечаешь? Уж не задумала ли и ты сама, бла-
городная вдова, другой мезальянс с каким-нибудь бедным пажом или жалким
бакалавром?
- А вашему высочеству хотелось бы увидеть еще один мезальянс - ме-
зальянс сердца - между королем и какой-нибудь девицей из Оперы?
- Ах, будь то Порпорина, эта связь была бы более вероятна, а дистан-
ция меньше пугала бы меня. Мне кажется, на сцене, как и при дворе, су-
ществует определенная иерархия: ведь этот предрассудок - выдумка и бо-
лезнь человеческого рода. Певица ценится значительно выше, нежели тан-
цовщица. К тому же говорят, что эта Порпорина еще более умна, образован-
на, воспитана, мила, и, наконец, что она знает даже больше разных язы-
ков, чем Барберини. А ведь желание уметь говорить на тех языках, которых
он не знает, - это мания моего брата. И потом, музыка, которую он якобы
так любит, хотя в действительности ему нет до нее дела... Понимаешь? Вот
еще одна точка соприкосновения с нашей примадонной. И ведь она тоже ез-
дит летом в Потсдам, занимает те же самые апартаменты, которые занимала
в новом Сан-Суси Барберини, поет на интимных концертах короля... Разве
всего этого мало, чтобы подтвердить мою догадку?
- Напрасно ваше высочество льстит себя надеждой обнаружить какую-ни-
будь слабость в жизни нашего великого короля. Все это делается слишком
явно и слишком обдуманно, чтобы можно было заподозрить тут хоть самую
малость любви.
- Не любви, нет, Фридрих не знает, что такое любовь. Но, быть может,
тут увлечение, интрижка. Ты не станешь отрицать, что об этом шепчутся
решительно все.
- Да, но никто этому не верит. Все думают, что король, стремясь рас-
сеять скуку, пытается развлечься, слушая болтовню и красивые рулады акт-
рисы, но что после четверти часа такой болтовни и рулад он говорит ей,
как сказал бы любому из своих секретарей: "На сегодня хватит. Если мне
захочется послушать вас завтра, я дам вам знать".
- Да, не слишком любезно. Если именно так он ухаживал за госпожой де
Коччеи, то неудивительно, что она его не выносила. А эта Порпорина ведет
себя с ним так же нелюбезно?
- Говорят, она необыкновенно скромна, благовоспитанна, робка и пе-
чальна.
- О, это лучший способ понравиться королю! Как видно, она хитрая осо-
ба! Ах, если бы так! И если бы можно было довериться ей!
- Умоляю вас, принцесса, никому не доверяйтесь - даже госпоже Мопер-
тюи, которая спит сейчас таким крепким сном.
- Пусть ее храпит. Спит она или бодрствует - одинаково глупа... Так
вот, фон Клейст, мне бы хотелось познакомиться с этой Порпориной и уз-
нать, может ли она быть мне чем-нибудь полезна. Очень жаль, что я не
согласилась принять ее, когда король предлагал привезти ее ко мне как-то
утром, чтобы я послушала ее пение: знаешь, я почему-то была предубеждена
против нее.
- И, разумеется, напрасно. Ведь нельзя же было предположить, что...
- Ах, будь что будет! Горе и отчаяние так истерзали меня за последний
год, что все второстепенные заботы уже исчезли. Я хочу видеть эту девуш-
ку. Как знать, а вдруг она сможет добиться от короля того, о чем мы
тщетно его умоляем? Вот уже несколько дней, как я думаю об этом, и се-
годня - ты ведь знаешь, что я не могу думать ни о чем другом, - итак,
сегодня, увидев, как встревожил и испугал Фридриха ее обморок, я утвер-
дилась в мысли, что якорь спасения - это именно она.
- Берегитесь, ваше высочество... Опасность очень велика.
- Ты всегда твердишь одно и то же. Я еще более подозрительна и осто-
рожна, чем "ты. И все-таки надо поразмыслить об этом. Проснись, моя ми-
лая Мопертюи, мы приехали.
II
В то время, как молодая и красивая аббатиса [2] занималась этой бесе-
дой, сам король без стука входил в уборную Порпорины, начинавшей уже
приходить в себя.
- Ну что, мадемуазель, - сказал он ей не слишком сочувственным и даже
не слишком вежливым тоном, - как вы себя чувствуете?.. Вы, оказывается,
подвержены подобным припадкам? При вашей профессии это весьма неудобно.
Может быть, у вас была какая-нибудь неприятность? Неужели вы так больны,
что не можете даже ответить мне? Тогда отвечайте вы, сударь, - сказал он
врачу, который суетился возле певицы. - Она действительно больна?
- Да, государь, - ответил врач, - пульс едва прощупывается. Кровооб-
ращение нарушено, и все жизненные функции как бы приостановлены. Кожный
