идее богамстителя, посылающего человека после смерти в ад, и на христи-
анской вере в вечную жизнь души. Альберт, живой, но предубежденный про-
тив нее обманчивыми внешними признаками, изменивший любви к ней или сне-
даемый подозрениями, представлялся ей точно в тумане, живущим новой
жизнью, такой неполной в сравнении с той, которую он хотел посвятить
возвышенной любви и непоколебимому доверию. А Альберт, в которого она
снова может верить, которым может восторгаться, Альберт, умерший на ее
груди, не умер для нее. Да разве не жил он полной жизнью, пройдя под
триумфальной аркой прекрасной смерти, которая ведет либо к таинственному
временному отдыху, либо к немедленному пробуждению в более чистом и бо-
лее благоприятном окружении? Умереть, борясь со своей собственной сла-
бостью, чтобы возродиться сильным, умереть, прощая злым, чтобы возро-
диться под влиянием и покровительством великодушных сердец, умереть ис-
терзанным искренними угрызениями совести, чтобы возродиться прощенным и
очищенным, с врожденными добродетелями, - да разве все это не является
чудесной наградой?
Консуэло, посвященная Альбертом в учение, источником которого были
гуситы старой Чехии и таинственные секты былых веков (а те имели связь с
серьезными толкователями мыслей самого Христа и его предшественников),
Консуэло, уверенная, что душа ее супруга не сразу оторвалась от ее души,
чтобы воспарить в недосягаемых фантастических эмпиреях, примешивала к
новому восприятию мира кое-какие суеверные воспоминания своего отрочест-
ва. Она верила в привидения, как верят в них дети народа. Не раз ей во
сне являлся призрак матери, покровительствовавший ей и охранявший от
опасности. То было своего рода верование в вечный союз умерших душ с ми-
ром живых, ибо суеверие простодушных народов, по-видимому, существовало
всегда как протест против мнения законодателей от религии об оконча-
тельном исчезновении человеческой сущности, либо поднимающейся на небо,
либо спускающейся в ад.
И Консуэло, прижавшись к груди трупа, не представляла себе, что
Альберт мертв, и не сознавала всего ужаса этого слова, этого зрелища,
этой идеи. Она не верила, что духовная жизнь могла так скоро исчезнуть и
этот мозг, это сердце, переставшее биться, угасли навсегда.
"Нет, - думала она, - божественная искра, быть может, еще тлеет,
прежде чем раствориться в лоне бога, который приемлет ее для того, чтобы
отослать в жизнь вселенной под новым обликом. Быть может, существует еще
какая-нибудь таинственная, неведомая жизнь в этой едва остывшей груди.
Да и где бы ни находилась душа Альберта, она видит, она понимает, она
знает, что происходит вокруг его бренных останков. Быть может, в моей
любви он ищет пищи для своей новой деятельности, в моей вере - силы, по-
буждающей искать в боге стремление к воскресению".
И, погруженная в эти неясные думы, она продолжала любить Альберта,
открывала ему свою душу, обещала свою преданность, повторяла клятву в
верности, только что данную ему перед богом и его семьей; словом, она
продолжала относиться к нему и мысленно и в сердце своем не как к покой-
нику, которого оплакивают, ибо расстаются с ним, а как к живому, чей сон
охраняют до тех пор, пока не встретят с улыбкой его пробуждение.
Придя в себя, Порпора с ужасом вспомнил о том, в каком состоянии он
оставил свою воспитанницу, и поспешил к ней. Он был удивлен, застав ее
совсем спокойной, как будто она сидела у изголовья больного друга. Ма-
эстро хотел было уговорить, убедить ее пойти отдохнуть.
- Не говорите ненужных слов пред этим уснувшим ангелом, - ответила
она. - Идите отдохните сами, дорогой мой учитель, а я здесь отдыхаю.
- Ты, стало быть, хочешь уморить себя? - с какимто отчаянием прогово-
рил Порпора.
- Нет, друг мой, я буду жить, - отвечала Консуэло, - и выполню свой
долг и перед ним и перед вами, но в эту ночь я не покину его ни на мину-
ту.
Так как в доме ничего не делалось без приказания канониссы, а слуги
относились к молодому графу с суеверным страхом, то никто из них в тече-
ние ночи не посмел приблизиться к гостиной, где Консуэло оставалась одна
с Альбертом; Порпора же и доктор все время переходили из графских покоев
то в комнату канониссы, то в комнату капеллана. Время от времени они
"заходили осведомить Консуэло о состоянии несчастных родных Альберта и
справиться относительно нее самой. Им было совершенно непонятно ее му-
жество.
Наконец под утро все успокоилось. Тяжелый сон одолел сильнейшую
скорбь. Доктор, выбившись из сил, пошел прилечь. Порпора уснул в кресле,
прислонившись головой к краю кровати графа Христиана. Одна Консуэло не
чувствовала потребности забыться. Погруженная в свои думы, то усердно
молясь, то восторженно мечтая, она имела только одного бессменного това-
рища - опечаленного Цинабра; верный пес время от времени смотрел на сво-
его хозяина, лизал его руку и, отвыкнув уже от ласки этой иссохшей руки,
снова покорно укладывался, положив голову на неподвижные лапы.
Когда солнце, поднимаясь из-за деревьев сада, озарило своим пурпурным
светом чело Альберта, в гостиную вошла канонисса; ее приход вывел Консу-
эло из задумчивости. Граф не смог подняться с постели, но барон Фридрих
машинально пришел помолиться перед алтарем вместе с сестрой и капелла-
ном; затем стали говорить о погребении, и канонисса, находя снова силы
для житейских забот, велела позвать горничных и старого Ганса.
Тут доктор и Порпора потребовали, чтобы Консуэло пошла отдохнуть, и
она покорилась, побывав предварительно у постели графа Христиана, кото-
рый взглянул на нее, словно не замечая. Нельзя было сказать, спит он или
бодрствует. Глаза его были открыты, дышал он ровно, но в лице отсутство-
вало всякое выражение.
Консуэло, проспав несколько часов, проснулась и спустилась в гости-
ную; сердце ее страшно сжалось, - она увидела комнату опустевшей.
Альберта уложили на пышные носилки и перенесли в часовню. Его пустое
кресло стояло на том же месте, где Консуэло видела его накануне. Это бы-
ло все, что осталось от Альберта в этой комнате, бывшей в течение
стольких горьких дней жизненным центром всей семьи. Даже и собаки его
здесь не было. Весеннее солнце оживляло печальные покои, и с дерзкой
смелостью свистели в саду дрозды.
Тихонько прошла Консуэло в соседнюю комнату, дверь в нее была полу-
открыта. Граф Христиан продолжал лежать, оставаясь как бы безучастным к
страшной утрате. Его сестра, перенесшая на него всю заботу, какую до
этого уделяла Альберту, неусыпно ухаживала за ним. Барон бессмысленно
смотрел на пылавшие в камине поленья; только слезы, невольно катившиеся
по его щекам, которых он и не думал утирать, говорили о том, что, к нес-
частью, он не лишился памяти.
Консуэло подошла к канониссе и хотела поцеловать ей руку, но та от-
дернула руку с непреодолимым отвращением. Бедная Венцеслава видела в мо-
лодой девушке бич, причину гибели племянника. Первое время она с негодо-
ванием относилась к проекту их брака и всеми силами восставала против
него, а потом, увидев, что нет возможности заставить Альберта от него
отказаться и что от этого зависит его здоровье, рассудок и самая жизнь,
даже желала этого брака и торопила его с таким же пылом, какой вначале
вносила в свой ужас и отвращение. Отказ Порпоры, непобедимая страсть
Консуэло к театру, - а маэстро не побоялся приписать ей это чувство, -
словом, вся льстивая и пагубная ложь, которой были полны несколько его
писем к графу Христиану, - в них он ни разу не заикнулся о письмах, на-
писанных самою Консуэло и уничтоженных им, - все это сильно огорчало от-
ца Альберта и приводило в страшное негодование канониссу. Она возненави-
дела и стала презирать Консуэло. По ее словам, она могла бы простить де-
вушке, что та свела с ума Альберта роковой любовью, но была не в силах
примириться с ее бесстыдной изменой ему. Она не подозревала, что истин-
ным убийцей Альберта был Порпора. Консуэло прекрасно все понимала и мог-
ла бы оправдаться, но она предпочла принять на себя все укоры, чем обви-
нить своего учителя и подвергнуть его опасности потерять уважение и
дружбу этой семьи. К тому же она догадывалась, что если Венцеслава нака-
нуне и могла благодаря материнской любви отрешиться от злобы и отвраще-
ния к ней, то все вернулось к ней теперь, когда оказалось, что жертва
была принесена напрасно. Каждый взгляд бедной старухи, казалось, говорил
ей: "Ты погубила наше дитя, не сумела вернуть ему жизнь, а теперь нам
остался только позор заключенного с тобой брака".
Это немое объявление войны ускорило выполнение решения, которое уже
раньше приняла Консуэло, - решения утешить насколько возможно канониссу
в ее последнем несчастье.
- Смею ли я просить ваше сиятельство назначить мне время для разгово-
ра с вами с глазу на глаз? - покорно проговорила она. - Я должна уехать
завтра до восхода солнца и не могу покинуть замка, не высказав вам со
всею почтительностью своих намерений.
- Ваших намерений! Впрочем, я уже догадываюсь о них, - колко заметила
канонисса. - Успокойтесь, синьора, все будет в порядке, и к правам, сле-
дуемым вам по закону, отнесутся с полнейшим уважением.
- Напротив, сударыня, я вижу, что вы совершенно не понимаете меня, -
возразила Консуэло. - И я хочу как можно скорее...
- Ну, хорошо! Раз я должна испить и эту чашу, - перебила ее канонис-
са, поднимаясь, - пусть это будет сейчас, пока у меня еще есть мужество.
Следуйте за мной, синьора. Старший брат мой, по-видимому, дремлет. Гос-
подин Сюпервиль, который дал мне обещание еще день поухаживать за ним,
будет так любезен подежурить вместо меня подле него полчаса.
Она позвонила и приказала позвать доктора. Потом, обернувшись к баро-
ну, сказала:
- Братец, ваши заботы излишни, так как к Христиану до сих пор не вер-
нулось сознание его горя. Оно, быть может, и не вернется, к счастью для
него и к несчастью для нас! Возможно, что то состояние, в котором он на-
ходится, - начало конца. У меня нет никого на свете, кроме вас, братец;
позаботьтесь же о своем здоровье, и без того очень подорванном мрачным
бездействием, в которое вы впали. Вы привыкли к свежему воздуху и движе-
нию - ступайте прогуляйтесь, захватите с собой ружье; ловчий будет соп-
ровождать вас с собаками. Я знаю прекрасно, что это не рассеет вашего
горя, но по крайней мере принесет пользу здоровью - в этом я уверена.
Сделайте это для меня, Фридрих. Это докторское предписание, это просьба
вашей сестры. Не отказывайте мне! В данную минуту вы этим можете наибо-
лее утешить меня, ибо последняя надежда моей печальной старости - это
вы!
Барон поколебался, но кончил тем, что уступил. Приехавшие с ним слуги
подошли к нему, и он, как ребенок, дал увести себя на свежий воздух.
Доктор освидетельствовал графа Христиана; старик словно окаменел от го-
ря, хотя и отвечал на его вопросы и, казалось, с кротким и равнодушным
видом узнавал всех.
- Жар не очень большой, - тихо сказал Сюпервиль канониссе, - если к
вечеру он не усилится, то, быть может, все и обойдется благополучно.
Несколько успокоенная, Венцеслава поручила ему наблюдать за братом, а
сама увела Консуэло в обширные покои, богато убранные в старинном вкусе,
где Консуэло никогда еще не бывала... Тут стояла большая парадная кро-
вать, занавеси которой не раздвигались более двадцати лет. На ней скон-
чалась Ванда Прахалиц, мать графа Альберта, это были ее покои.
- Здесь, - торжественно проговорила канонисса, закрыв предварительно
дверь, - нашли мы Альберта ровно тридцать два дня тому назад, после его
исчезновения, длившегося две недели. С той минуты он больше не входил
сюда и не покидал кресла, в котором вчера вечером скончался.
Сухие слова этого посмертного бюллетеня были произнесены с горечью и
