вонзались, как иглы, в сердце бедной Консуэло. Затем канонисса сняла с
пояса связку ключей, с которой никогда не разлучалась, подошла к большо-
му шкафу резного дуба и открыла обе его дверцы. Консуэло увидала в нем
целую гору драгоценностей, потускневших от времени, причудливой формы,
большей частью старинных, украшенных алмазами и ценными камнями.
- Вот фамильные драгоценности, - сказала канонисса, - принадлежавшие
моей невестке до ее брака с графом Христианом, затем те, что достались
нам от моей бабушки и были подарены мной и братьями невестке, и, нако-
нец, эти, купленные ей супругом. Все это принадлежало сыну ее Альберту,
а отныне принадлежит вам, как его вдове... Возьмите их и не бойтесь,
никто здесь не станет оспаривать их у вас. Мы ими не дорожим. Они нам ни
к чему. Что же касается документов на материнское наследство моего пле-
мянника, через час они будут в ваших руках. Все в порядке, как я вам уже
сказала, а ждать документов на отцовское наследство вам, увы, быть мо-
жет, не долго придется. Такова была последняя воля Альберта. Данное мною
слово было равносильно в его глазах духовному завещанию.
- Сударыня, - ответила Консуэло, с отвращением захлопывая дверцы шка-
фа, - я порвала бы такое духовное завещание, а вас прошу взять обратно
данное вами слово. Эти драгоценности нужны мне не больше, чем вам. Мне
кажется, моя жизнь была бы навек осквернена ими. Если Альберт и завещал
их мне, то, конечно, думая, что я, сообразно его чувствам и привычкам,
раздам их бедным. Но я не сумела бы как следует распорядиться его благо-
родным даянием. У меня нет ни административных способностей, ни необхо-
димых знаний для действительно полезного распределения этих богатств. У
вас, сударыня, к этим качествам присоединяется христианская душа, такая
же великодушная, как у Альберта, вам и надлежит употребить это нас-
ледство на дела милосердия. Уступаю вам все свои права, если таковые
действительно у меня имеются, чего я не знаю и знать никогда не пожелаю.
Молю вас только об одной милости - никогда больше не оскорблять моей
гордости подобными предложениями.
В лице канониссы что-то изменилось. Слова Консуэло невольно вызвали в
ней уважение к девушке, но, не решаясь еще восхищаться ею, старуха поп-
робовала было настаивать.
- Что же вы думаете делать? - спросила она, пристально глядя на Кон-
суэло. - У вас ведь нет состояния?
- Извините, сударыня, я достаточно богата: довольствуюсь малым и люб-
лю труд.
- Так вы намерены вернуться... к тому, что вы называете своим трудом?
- Как ни убита я горем, сударыня, но вынуждена это сделать, и совесть
моя не может протестовать, - на это у меня есть серьезные причины.
- И вы не желаете иным путем поддерживать свое новое положение в об-
ществе?
- Какое положение, сударыня?
- То, какое приличествует вдове Альберта.
- Я никогда не забуду, сударыня, что я вдова благородного Альберта, и
поведение мое всегда будет достойно супруга, которого я потеряла.
- Однако графиня фон Рудольштадт снова появится на подмостках!
- Другой графини фон Рудольштадт, кроме вас, госпожа канонисса, нет и
никогда не будет, если не считать, конечно, вашей племянницы, баронессы
Амелии.
- Не в насмешку ли надо мной вы заговорили о ней, синьора? - восклик-
нула канонисса; имя Амелии подействовало на нее, словно ожог.
- Что означает этот вопрос, сударыня? - спросила Консуэло с удивлени-
ем, в искренности которого не могла усомниться Венцеслава. - Ради бога,
скажите мне, почему я не вижу здесь молодой баронессы? Боже мой! Неужели
она также скончалась?
- Нет, - с горечью сказала канонисса, - дай бог, чтобы это было так!
Не будем больше говорить об Амелии, речь идет не о ней.
- Однако, сударыня, я принуждена напомнить вам то, о чем не подумала
раньше, а именно, что она является единственной и законной наследницей
поместий и титулов вашей семьи. Вот что должно успокоить вашу совесть в
вопросе о порученных вам Альбертом драгоценностях, раз закон не разреша-
ет вам распорядиться ими в свою пользу.
- Ничто не может отнять у вас право на вдовью часть и на титул, они
предоставлены вам предсмертной волей Альберта.
- Ничто не может помешать мне и отказаться от этих прав, и я отказы-
ваюсь. Альберт прекрасно знал, что я не желаю быть ни богатой, ни графи-
ней.
- Но общество не дает вам права от этого отказываться.
- Общество, сударыня! Ну вот о нем именно мне и хотелось поговорить с
вами. Общество не поймет ни любви Альберта, ни снисходительности его
семьи к такой бедной девушке, как я. Оно поставило бы ему это в упрек и
считало бы пятном в вашей жизни. А для меня это было бы источником нас-
мешек и, быть может, даже позора, так как, повторяю, общество не поймет
того, что у нас здесь происходит. Стало быть, обществу никогда и не сле-
дует этого знать, как не знают и ваши слуги, ибо мой учитель и господин
доктор - единственные посторонние свидетели нашего тайного брака - еще
не разгласили его и не разгласят. За молчание учителя я вам ручаюсь, а
вы можете и должны заручиться молчанием доктора. Будьте же спокойны на
этот счет, сударыня! От вас будет зависеть унести тайну с собою в моги-
лу, и никогда благодаря мне баронесса Амелия не заподозрит, что я имею
честь быть ее кузиной. Забудьте же о последнем часе графа Альберта, -
это мне надо помнить о нем, благословлять его и молчать. У вас и без то-
го довольно причин для слез, зачем прибавлять к ним горе и унижение, на-
поминать вам о существовании вдовы вашего чудесного племянника!
- Консуэло! Дочь моя! - воскликнула, рыдая, канонисса. - Оставайтесь
с нами! У вас великая душа и великий ум! Не покидайте нас!..
- Этого жаждало бы мое всецело преданное вам сердце, - ответила Кон-
суэло, с восторгом принимая ее ласки, - но я не могу ничего поделать,
ибо в противном случае наша тайна была бы обнаружена или заподозрена,
что сводится к одному и тому же, а я знаю, что честь семьи вам дороже
жизни. Позвольте же мне, вырвавшись немедленно и без колебаний из ваших
объятий, оказать вам единственную услугу, которая в моей власти!
Слезы, пролитые канониссой в конце этой сцены, облегчили страшную тя-
жесть, подавлявшую ее. То были первые ее слезы после смерти племянника.
Она приняла жертву Консуэло, и доверие, с каким старушка отнеслась к ее
решению, доказало, что она наконец оценила благородство характера девуш-
ки. Венцеслава рассталась с ней, спеша поделиться результатом разговора
с капелланом и переговорить с Порпорой и Сюпервилем о необходимости хра-
нить вечное молчание.
Заключение
Консуэло почувствовала себя свободной и посвятила весь день обходу
замка, сада и окрестностей, чтобы еще раз увидеть места, напоминавшие ей
о любви Альберта. В благоговейном порыве она добралась до самого Шре-
кенштейна и присела на камень в той страшной пустыне, где так долго
смертельно страдал Альберт. Но вскоре мужество покинуло ее, воображение
разыгралось, и ей почудилось, будто из-под скалы доносится глухой стон.
Она даже не посмела признаться себе, что явственно слышит этот стон. Так
как Альберта и Зденко уже не было в живых, такой обман слуха мог быть
лишь чем-то болезненным, губительным. И Консуэло поспешила уйти оттуда.
Подходя в сумерки к замку, она встретила барона Фридриха, который уже
стал крепче держаться на ногах и немного оживился во время страстно лю-
бимой им охоты. Сопровождавшие его охотники загоняли дичь, стремясь выз-
вать в нем желание ее подстрелить. Он все еще целился верно, добычу же
подбирал вздыхая.
"Вот он будет жить и утешится", - подумала молодая вдова.
Канонисса ужинала или делала вид, что ужинает, в комнате брата. Ка-
пеллан, вставший с постели, чтобы пойти в часовню помолиться у тела по-
койного, попробовал было сесть за стол, но у него был жар, и в самом на-
чале ужина он почувствовал себя плохо. Сюпервиль был голоден, и необхо-
димость бросить горячий суп и вести каноника в его комнату невольно выз-
вала у него восклицание, в котором чувствовалась досада:
- Бывают же такие слабые, лишенные мужества люди! Здесь только двое
мужчин - канонисса и синьора!
Вскоре он вернулся, решив не принимать особенно близко к сердцу нез-
доровье бедного священника, и вместе с бароном воздал должное ужину.
Порпора, страшно подавленный, хотя он и скрывал это, был не в состоянии
открыть рот ни для разговоров, ни для еды. А Консуэло думала лишь о пос-
леднем ужине за этим самым столом, когда она сидела с Альбертом и Андзо-
лето...
Затем вместе с учителем она занялась приготовлением к отъезду. Лошади
были заказаны на четыре часа утра. Порпора не хотел было ложиться, но
сдался на просьбы и уговоры приемной дочери, боявшейся, как бы он тоже
не захворал. Желая убедить его, Консуэло уверила, что сама также уснет.
Перед тем как разойтись по своим комнатам, они отправились к графу
Христиану. Он спокойно спал, и Сюпервиль, жаждавший поскорее покинуть
эту печальную обитель, уверял, что у старика нет больше жара.
- Это правда, сударь? - испугавшись опрометчивости доктора и отозвав
его в сторону, спросила Консуэло.
- Клянусь вам, - ответил он, - на этот раз он спасен; однако должен
предупредить вас, что вообще он не особенно-то долго протянет. В этом
возрасте не чувствуют так остро горя в первую минуту, но несколько позже
тоска и одиночество его доконают. Это только отсрочка. Итак, будьте нас-
тороже, ведь не серьезно же, в самом деле, отказались вы от своих прав?
- Очень серьезно, уверяю вас, сударь, - ответила Консуэло. - И меня
очень удивляет, что вы никак не можете поверить такой простой вещи.
- Вы разрешите мне, сударыня, сомневаться в этом до смерти вашего
свекра. А пока вы сделали большую ошибку, отказавшись от драгоценностей
и титула. Ну, ничего! У вас есть на это свои причины, в которые я не
вхожу, но думаю, что такая уравновешенная особа, как вы, не может посту-
пить легкомысленно. Я дал честное слово хранить семейную тайну и буду
ждать, когда вы меня от него освободите. В свое время и в своем месте
мои показания будут вам полезны. Можете на них рассчитывать. Вы всегда
найдете меня в Байрейте, если богу угодно будет продлить мою жизнь, и в
надежде на это, графиня, целую ваши ручки.
Сюпервиль простился с канониссой, уверил, что ручается за жизнь
больного, написал последний рецепт, получил крупную сумму денег, пока-
завшуюся ему, однако, ничтожной по сравнению с той, какую он надеялся
вытянуть у Консуэло, служа ее интересам, и в десять часов вечера покинул
замок, поразив и приведя в негодование Консуэло своим корыстолюбием.
Барон отправился спать, чувствуя себя гораздо лучше, чем накануне.
Канонисса велела поставить для себя кровать подле Христиана. Две горнич-
ные дежурили в этой комнате, двое слуг - у капеллана и старый Ганс - у
барона.
"К счастью, нищета и лишения не усугубляют их горя, - подумала Консу-
эло. - Но кто же будет подле Альберта в эту мрачную ночь, под сводами
часовни? Я - раз это моя вторая и последняя брачная ночь!"
Она выждала, пока все стихло и опустело в замке, и когда пробило пол-
ночь, засветила маленькую лампу и пошла в часовню.
В конце ведущей в нее галереи она наткнулась на двух слуг замка. Сна-
чала ее появление очень их испугало, но затем они признались ей, почему
они тут. Им велено было отдежурить четверть ночи у тела господина графа,
но страх помешал им, и они предпочли дежурить и молиться у дверей.
- Какой страх? - спросила Консуэло; ее оскорбило, что такой велико-
душный хозяин уже не возбуждает в своих слугах иного чувства, кроме ужа-
са.
- Что поделаешь, синьора, - ответил один из слуг; им и в голову не
приходило, что перед ними вдова графа Альберта, - у нашего молодого ба-
рина были непонятные знакомства и сношения с миром духов. Он разговари-
