вещи лежат на самом виду. Итак, смелее".
Аббатисе Кведлинбургской было в ту пору лет двадцать восемь - трид-
цать. Когда-то она была божественно хороша. Она бывала хороша еще и сей-
час - вечером, при свете ламп и на расстоянии, но, увидев ее при дневном
свете и так близко, Порпорина удивилась ее поблекшему, угреватому лицу.
Голубые глаза, бывшие прежде прекраснейшими в мире, теперь были красны,
казались заплаканными, и в их прозрачной глубине притаился болезненный
блеск, не суливший ничего хорошего. Некогда она была любимицей своей
семьи, всего двора и в течение долгого времени считалась самой приветли-
вой, жизнерадостной, ласковой и привлекательной королевской дочкой, ка-
кие когдалибо встречались на страницах старинных романов из жизни арис-
тократов. Но вот уже несколько лет, как характер ее изменился и вместе с
тем потускнела ее красота. У нее бывали теперь припадки дурного располо-
жения духа, даже злобы, и в эти минуты она как бы повторяла самые сквер-
ные черты характера Фридриха. Хотя она отнюдь не стремилась подражать
брату и даже втайне его порицала, ее непреодолимо влекло к тем самым по-
рокам, которые она в нем осуждала, и постепенно Амалия превращалась в
надменную, не терпящую возражений властительницу, в женщину образован-
ную, но ограниченную и высокомерную, с умом скептическим и желчным. И,
однако, сквозь эти ужасные недостатки, которые, к несчастью, усиливались
с каждым днем, все еще пробивались прямодушие, чувство справедливости,
сильный дух, пылкое сердце. Что же происходило в душе несчастной прин-
цессы? Страшное горе терзало ее, а ей приходилось прятать его в своей
груди и стоически выносить его, притворяясь веселой перед лицом любопыт-
ного, злорадного или равнодушного света. Вот почему, вынужденная румя-
нить щеки и принуждать сердце, она сумела выработать в себе два совер-
шенно различных существа: одно из них она скрывала почти от всех, а дру-
гое выставляла напоказ с ненавистью и отчаянием. Все заметили, что ее
беседа стала более живой и блестящей, но эта беспокойная и натянутая ве-
селость производила тягостное впечатление, вызывала какое-то необъясни-
мое леденящее чувство, граничившее со страхом. То чувствительная до ре-
бячества, то холодная до жестокости, она удивляла окружающих и даже са-
мое себя. Потоки слез гасили по временам пламя ее гнева, но внезапные
пароксизмы свирепой иронии, нечестивого высокомерия вырывали ее из сос-
тояния этой благотворной слабости, которую ей не дозволено было поддер-
живать в себе и обнаруживать при других.
Первое, что бросилось в глаза Порпорине, когда она увидела принцессу,
была эта своеобразная двойственность ее натуры. У принцессы были два об-
лика, два лица - одно ласковое, другое угрожающее, два голоса - один
нежный и гармоничный, как бы дарованный небом для дивного пения, другой
хриплый, жесткий, словно исходящий из груди, снедаемой дьявольским ог-
нем. С изумлением глядя на это странное существо, наша героиня, переходя
от страха к сочувствию, спрашивала себя, кто из двоих сейчас подчинит и
покорит ее - добрый гений или злой.
Принцесса тоже всматривалась в Порпорину, и та показалась ей гораздо
более опасной, чем она предполагала. Она надеялась, что без театрального
костюма, без грима, который, что бы там ни говорили, сильно уродует жен-
щин, Консуэло окажется такой, какой для ее успокоения певицу описала
госпожа фон Клейст: скорее дурнушкой, нежели миловидной. Но этот смуглый
и бледный цвет кожи, гладкой и чистой, черные глаза, выражавшие твер-
дость и нежность, правдивый рот, гибкий стан, естественные, непринужден-
ные движения, словом, весь облик этого честного, доброго создания, кото-
рое излучало спокойствие и какую-то внутреннюю силу - следствие прямоду-
шия и истинного целомудрия, внушил беспокойной Амалии невольное почтение
и даже чувство стыда, подсказавшее ей, что перед этим благородством все
ее ухищрения окажутся бессильны.
Молодая девушка заметила усилия принцессы скрыть свое смущение и, ра-
зумеется, не могла не удивиться, что столь высокопоставленная особа ро-
беет в ее присутствии. Чтобы оживить разговор, то и дело угасавший, она
раскрыла ту из принесенных партитур, в которую спрятала кабалистическое
письмо, и постаралась подложить ее таким образом, чтобы начертанные на
листке крупные буквы бросились принцессе в глаза. Как только ей это уда-
лось, она протянула руку, словно удивляясь, как попал сюда этот листок,
и хотела его забрать, но аббатиса поспешно схватила его с возгласом:
- Что это? Ради бога, как попала к вам эта бумага?
- Ваше высочество, - с многозначительным видом ответила Порпорина, -
признаюсь, что я хотела показать вам эту астрологическую таблицу, в слу-
чае если бы вы пожелали расспросить меня о некоем обстоятельстве, кото-
рое мне небезызвестно.
Принцесса устремила на певицу жгучий взгляд, потом опустила глаза на
магические письмена, подбежала к оконной амбразуре, с минуту вглядыва-
лась в загадочный листок и вдруг, громко вскрикнув, как подкошенная упа-
ла на руки бросившейся к ней госпоже фон Клейст.
- Выйдите отсюда, мадемуазель, - поспешно сказала Порпорине прибли-
женная принцессы, - пройдите в соседнюю комнату. И никому ничего не го-
ворите, никого не зовите, никого - слышите?
- Нет, нет, пусть она останется... - слабым голосом проговорила прин-
цесса. - Пусть подойдет поближе... сюда, ко мне. Ах, дитя мое, - воск-
ликнула она, когда молодая девушка подошла к ней, - какую услугу вы мне
оказали!
И, обняв Порпорину своими худыми белыми руками, принцесса с судорож-
ной силой прижала ее к сердцу и осыпала градом отрывистых, похожих на
укусы поцелуев, от которых у бедняжки заболело лицо и сжалось сердце.
"Решительно, эта страна доводит людей до безумия, - подумала она. -
Мне и самой уже несколько раз казалось, что я схожу с ума, но, оказыва-
ется, самые высокопоставленные особы еще более безумны, чем я. Безумие
носится здесь в воздухе".
Принцесса наконец оторвала руки от ее шеи и тут же обняла госпожу фон
Клейст, обливаясь слезами, всхлипывая и повторяя еще более хриплым голо-
сом:
- Спасен! Спасен! Мои дорогие, мои добрые подруги, Тренк бежал из
крепости Глац. Он в пути, он все еще бежит, бежит!..
И несчастная принцесса судорожно захохотала, перемежая смех рыдания-
ми. На нее больно было смотреть.
- Ах, принцесса, ради всего святого, обуздайте свою радость! - вскри-
чала госпожа фон Клейст. - Будьте осторожны - вас могут услышать!
И, подобрав с полу мнимую кабалистическую грамоту, оказавшуюся зашиф-
рованным письмом барона Тренка, она вместе со своей госпожой снова нача-
ла читать его, причем чтение тысячу раз прерывалось возгласами неисто-
вой, исступленной радости принцессы.
V
"Подкупив нижние чины гарнизона крепости благодаря средствам, достав-
ленным моей несравненной подругой, я сговорился с узником, жаждущим сво-
боды не менее меня, свалил ударом кулака одного стражника, пинком ноги
другого и хорошим ударом шпаги третьего, спрыгнул с высокого вала, пред-
варительно столкнув вниз приятеля, - он не сразу решился на прыжок, а
при падении вывихнул ногу, - взвалил его на спину и, пробежав четверть
часа с этой ношей, перебрался через Нейсе по пояс в воде в густом тума-
не, а затем продолжал бежать и на другом берегу, и прошагал так всю ночь
- ужасную ночь!.. Сбившись с пути, я долго кружил по снегу вокруг ка-
кой-то незнакомой горы и вдруг услышал, как бьет четыре часа утра на
башне Глаца - то есть даром потерял время и силы, чтоб на рассвете снова
оказаться у городских стен!.. Собравшись с духом, я зашел в дом к неиз-
вестному крестьянину и, приставив к его груди пистолет, увел двух лоша-
дей, а потом умчался во весь опор куда глаза глядят; с помощью тысячи
хитростей, опасностей, мучений я завоевал свободу и наконец в страшный
мороз оказался в чужой стране, без денег, без одежды, почти без хлеба.
Но чувствовать себя свободным после того, как тебя приговорили к ужасно-
му пожизненному заключению; думать о том, как обрадуется обожаемая под-
руга, узнав эту новость; строить множество дерзких и восхитительных пла-
нов, как увидеться с ней, - это значит быть счастливее Фридриха Прусско-
го, значит быть счастливейшим из смертных, значит быть избранником
судьбы".
Вот что писал молодой Фридрих фон Тренк принцессе Амалии, и легкость,
с которой госпожа фон Клейст читала письмо, показала удивленной и раст-
роганной Порпорине, что такого рода переписка с помощью нотных тетрадей
была для них привычной. Письмо оканчивалось постскриптумом: "Особа, ко-
торая вручит вам это письмо, столь же надежна, сколь ненадежны были дру-
гие. Можете доверять ей безгранично и передавать все послания ко мне.
Граф де СенЖермен поможет ей переправлять их. Однако необходимо, чтобы
вышеназванный граф, которому я доверяю лишь до известного предела, ни-
когда и ничего не слышал о вас и чтобы он считал меня влюбленным в
синьору Порпорину, хотя это неправда и я никогда не питал к ней иных
чувств, кроме спокойной, чистой дружбы. Пусть же ни одно облачко не за-
туманит прелестного чела той, кого я боготворю. Я дышу для нее одной и
скорее согласился бы умереть, нежели изменить ей".
В то время как госпожа фон Клейст вслух расшифровывала этот
постскриптум, делая ударение на каждом слове, принцесса Амалия внима-
тельно изучала лицо Порпорины, пытаясь обнаружить на нем выражение боли,
унижения или досады. Ангельская безмятежность этого благородного созда-
ния совершенно ее успокоила, и она снова начала осыпать девушку ласками,
восклицая:
- А я-то смела подозревать тебя, бедная крошка! Ты не знаешь, как я
ревновала, как ненавидела тебя, как проклинала! Мне хотелось, чтобы ты
оказалась дурнушкой и плохой актрисой именно потому, что я боялась уви-
деть тебя чересчур красивой и чересчур доброй. Ведь мой брат, опасаясь,
что я подружусь с тобой, только делал вид, будто хочет пригласить тебя
на мои концерты, а сам наговорил мне, будто бы в Вене ты была возлюблен-
ной, кумиром Тренка. Он прекрасно знал, что таким способом навсегда от-
далит меня от тебя. И я верила ему, меж тем как ты подвергаешь себя ве-
личайшим опасностям, чтобы только принести мне эту счастливую весть! Так
ты не любишь короля? Ах, как ты права, ведь нет человека более развра-
щенного, более жестокого!
- Принцесса, принцесса! - вмешалась госпожа фон Клейст, испуганная
чрезмерной откровенностью и лихорадочным воодушевлением аббатисы Квед-
линбургской. - Какую опасность могли бы вы навлечь на себя в эту минуту,
не будь мадемуазель Порпорина ангелом мужества и преданности!
- Да, да... я в таком состоянии... Кажется, я совсем потеряла голову.
Хорошенько закрой двери, фон Клейст, но прежде взгляни, не мог ли
кто-нибудь подслушать меня в передней. Что касается этой девушки, - до-
бавила принцесса, указывая на Порпорину, - посмотри на ее лицо и скажи,
возможно ли сомневаться в ней. Нет, нет! Я не так неосторожна, как ка-
жется, дорогая Порпорина. Не думайте, что я открыла вам сердце лишь в
минуту смятения и что буду раскаиваться в этом, когда приду в себя. У
меня безошибочный инстинкт, дитя мое. Глаз еще никогда не обманывал ме-
ня. Это у нас в роду, но мой брат король, который всегда похваляется
своим чутьем, не может со мной сравниться в этом отношении. Нет, вы не
предадите меня, я вижу, я знаю это!.. Вы не захотите обмануть женщину,
снедаемую несчастной любовью, женщину, которая испытывает такие муки,
каких никто не может даже вообразить себе.
- О нет, принцесса, никогда! - сказала Порпорина, опускаясь перед ней
на колени и словно призывая бога в свидетели своей клятвы. - Ни вас, ни
Фридриха фон Тренка, спасшего мне жизнь, да и вообще никого в мире!
- Он спас тебе жизнь? О, я уверена, что не тебе одной! Он такой храб-
