ту символическую Богемию, в которую как будто послала меня судьба вместе
со множеством мне подобных, а в несчастную рыцарскую страну чехов, на
родину Гуса и Жижки, в Бемервальд [6], словом - в замок Исполинов, где
мне оказало самый радушный прием все семейство Рудольштадтов.
- Почему ты поехала именно к ним? - спросила принцесса, слушавшая ее
с большим вниманием. - Помнили они о том, что видели тебя ребенком?
- Нет. И я тоже совершенно забыла об этом.
Лишь много времени спустя случайно граф Альберт вспомнил сам и напом-
нил мне об этом маленьком приключении. Дело в том, что мой учитель Пор-
пора, в бытность свою в Германии, очень дружил там с главой семьи - дос-
топочтенным Христианом Рудольштадтом. А молодой баронессе Амалии, его
племяннице, требовалась гувернантка, или, вернее, компаньонка, которая
бы делала вид, что учит ее музыке, и разгоняла скуку суровой и унылой
жизни обитателей Ризенбурга [7]. Ее благородные и добрые родные приняли
меня по-дружески, почти по-родственному. Несмотря на все мое желание, я
ничему не научила мою хорошенькую и капризную ученицу, и...
- И граф Альберт влюбился в тебя, как того и следовало ожидать.
- Увы, принцесса, я не могу так легко говорить об этой серьезной и
печальной истории. Граф Альберт считался помешанным. Благородная душа,
восторженный ум сочетались в нем с большими странностями, с необъяснимы-
ми, болезненными причудами воображения.
- Сюпервиль рассказывал мне об этом, но сам он ничему не верит, и я
ничего не поняла. Молодому графу приписывали какие-то сверхъестественные
свойства, дар пророчества, ясновидения, способность делаться невиди-
мым... Его семья рассказывала самые невероятные вещи... Но ведь все это
невозможно, и, надеюсь, ты тоже этому не веришь?
- Избавьте меня, принцесса, от мучительной необходимости высказывать
мнение о том, что недоступно моему пониманию. Я видела непостижимые ве-
щи, и порой граф Альберт казался мне каким-то неземным существом. А бы-
вало и так, что я видела в нем лишь несчастного человека, который именно
вследствие избытка своих добродетелей был лишен светоча разума. Но ни-
когда он не был в моих глазах обыкновенным смертным. В лихорадочном бре-
ду и в спокойном состоянии, в порыве восторга и в припадке уныния, всег-
да он был самым лучшим, самым справедливым, самым мудрым и просвещенным,
самым поэтическивдохновенным из всех людей в мире. Словом, я никогда не
смогу думать о нем или произносить его имя иначе, как с трепетом глубо-
кого уважения, глубокого умиления, но также и некоторого страха: ведь
невольной, но не вполне безвинной причиной его смерти являюсь именно я.
- Осуши свои прекрасные глаза, дорогая графиня, соберись с духом и
продолжай. Поверь, что я слушаю тебя без малейшей иронии и без пошлого
легкомыслия.
- Он полюбил меня, но я долго не подозревала об этом. Он никогда не
обращался ко мне ни с единым словом и, казалось, даже не замечал моего
присутствия в замке. Пожалуй, он впервые обратил на меня внимание в ту
минуту, когда услышал мое пение. Надо вам сказать, что сам он был заме-
чательным скрипачом, и невозможно даже вообразить себе, как совершенна
его игра. Впрочем, я уверена, что была единственной в Ризенбурге, кому
довелось слышать игру графа Альберта, ибо его семейство даже не подозре-
вало о несравненном таланте графа. Так что его любовь ко мне родилась в
порыве восторга и родства душ, вызванном любовью к музыке. Его кузина
баронесса Амалия - он был помолвлен с ней в течение двух лет, но не лю-
бил ее - рассердилась на меня, хотя тоже не любила его. Она высказала
мне свою досаду откровенно, но без злобы, так как, несмотря на свои не-
достатки, обладала некоторым великодушием. Холодность Альберта, грусть,
царившая в замке, - все это наскучило ей, и в одно прекрасное утро она
покинула нас, похитив, если можно так выразиться, барона Фридриха - сво-
его отца, брата графа Христиана; барон был человек добрый, но ограничен-
ный, с ленивым умом и бесхитростным сердцем, покорный раб своей дочери и
страстный охотник.
- Но ты ничего не говоришь о способности графа Альберта становиться
невидимым, о его исчезновениях на две-три недели, после которых он нео-
жиданно появлялся снова, думая при этом или делая вид, что думает, будто
не выходил из дому, а потом не мог или не хотел открыть, что же с ним
происходило в то время, когда его искали во всех окрестностях замка.
- Ну, раз уж господин Сюпервиль рассказал вам об этом странном и, ка-
залось бы, необъяснимом явлении, я открою вам эту тайну - ведь сделать
это могу только я одна, потому что о ней не знал никто, кроме нас двоих.
Вблизи замка Исполинов находится гора под названием Шрекенштейн [8]. В
глубине ее есть пещера, а за ней несколько потайных комнат. Это старин-
ное подземное сооружение существует со времен гуситов. Альберт, изучив-
ший целый ряд весьма смелых, даже мистических философских и религиозных
течений, в душе оставался гуситом, или, вернее, таборитом. Потомок по
материнской линии короля Георга Подебрада, он сохранил и развил в себе
то стремление к национальной независимости и к евангельскому равенству,
которое проповеди Яна Гуса и победы Яна Жижки, так сказать, привили жи-
телям Чехии...
- Как она рассуждает об истории и философии! - воскликнула принцесса,
взглянув на госпожу фон Клейст. - Могла ли я думать, что актриса разби-
рается в подобных предметах не хуже, чем я, всю жизнь изучавшая их по
книгам? Недаром я говорила тебе, фон Клейст, что среди этих созданий - а
ведь ходячая молва причисляет их к низшим слоям общества - есть выдающи-
еся умы, равные тем, которые мы с таким старанием и с такими затратами
выращиваем в первых его рядах, а быть может, даже и превосходящие их.
- Увы, принцесса! - возразила Порпорина. - Я очень невежественна и до
пребывания в Ризенбурге никогда ничего не читала, но там так много гово-
рилось об этих предметах, и мне, чтобы понять, что же происходит в уме
Альберта, пришлось так много размышлять, что в конце концов у меня сло-
жилось о них определенное представление.
- Да, конечно, но ты и сама стала мистиком и немного потеряла рассу-
док, дорогая Порпорина! Можешь восхищаться походами Яна Жижки и респуб-
ликанским духом Чехии - быть может, я и сама не меньшая поборница рес-
публиканских идей, потому что и мне любовь открыла понятия, противопо-
ложные всему тому, что внушали мне наставники по поводу прав народа и
значения отдельных индивидуумов. Но я не разделяю твоего преклонения пе-
ред фанатизмом таборитов и перед их исступленным стремлением к христи-
анскому равенству. Все это нелепо, неосуществимо и ведет к жестокости и
насилию. Пусть ниспровергают троны, я согласна и даже... готова спо-
собствовать этому, если понадобится! Пусть создаются республики, такие,
как в Спарте, Афинах, Риме или в старой Венеции, - это я еще могу допус-
тить. Но твои кровожадные и неопрятные табориты так же не привлекают ме-
ня, как недоброй памяти вальденсы, как отвратительные мюнстерские ана-
баптисты и пикарты древней Германии.
- Я слышала от графа Альберта, что все это не совсем одно и то же, -
скромно возразила Консуэло, - но не смею спорить с вашим высочеством,
так как вы основательно изучали этот предмет. У вас есть здесь историки
и ученые, которые много занимаются подобными важными материями, и вы
лучше меня можете судить, насколько их мнение мудро и справедливо.
И все-таки мне кажется, что, даже будь у меня возможность учиться у
самых образованных профессоров, я все равно не изменила бы своим симпа-
тиям. Однако продолжу мой рассказ.
- Да, прости, что я тебя перебила своими скучными рассуждениями. Про-
должай. Итак, граф Альберт, увлеченный подвигами своих предков (что
вполне понятно и вполне простительно), влюбленный в тебя, что, впрочем,
еще более естественно и законно, не мог допустить, чтобы тебя не считали
равной ему перед богом и людьми. Он был вполне прав, но это еще не при-
чина убегать из родительского дома и доводить до отчаяния всех родных.
- Как раз к этому я и подхожу, - сказала Консуэло. - Он уже давно на-
чал посещать пещеру гуситов, скрытую в недрах Шрекенштейна. Он любил
мечтать и размышлять там, и ему особенно нравилось то, что только он да
еще один бедный помешанный крестьянин, ходивший туда вместе с ним, знали
о существовании этих подземных жилищ. Альберт привык уединяться там вся-
кий раз, как вследствие какой-нибудь семейной неприятности или сильного
волнения он терял власть над своими поступками. Чувствуя приближение та-
кого припадка и не желая огорчать родных зрелищем своего безумия, он
убегал в Шрекенштейн через обнаруженный им подземный ход; ход этот начи-
нался в колодце, находившемся посреди цветника, разбитого близ его поко-
ев. Оказавшись в своей любимой пещере, Альберт забывал о времени, не за-
мечал, как проходят часы, дни, недели. Находясь на попечении крестьянина
Зденко, мечтателя с душой поэта, в чьей экзальтации было нечто общее с
его собственной, он вспоминал о том, что надо вернуться к дневному свету
и родным лишь тогда, когда припадок затихал, и, к несчастью, эти припад-
ки становились все сильнее и продолжительнее. Но вот однажды Альберт от-
сутствовал так долго, что все сочли его погибшим, и тогда я решила ра-
зыскать его убежище. Это стоило мне больших опасностей и мучений. Я
спустилась в тот колодец, откуда однажды ночью - я это видела из укром-
ного места - вышел Зденко. Не зная дороги, я едва не погибла в этих под-
земных переходах. Наконец я нашла Альберта, мне удалось рассеять его бо-
лезненное забытье, я привела его к родным и заставила поклясться, что он
никогда не вернется без меня в эту роковую пещеру. Он уступил, но сказал
мне, что это значит осудить его на смерть. И его предсказание сбылось!
- Что ты говоришь! Ведь, напротив, это значило вернуть его к жизни!
- Нет, принцесса, для этого я должна была суметь его полюбить, а не
сделаться для него источником горя.
- Как! Значит ты не любила его? Ты спустилась в колодец, ты рисковала
жизнью в этом подземном странствии...
- Во время которого безумец Зденко - он не понимал цели моих поисков
и, подобно верному глупому псу, оберегая безопасность своего хозяина,
едва меня не убил. Я чуть не погибла в бушующем потоке. Альберт не сразу
узнал меня и чуть не заразил меня своим безумием: страх и волнение дела-
ют человека восприимчивым к галлюцинациям. Затем припадок у него повто-
рился, он снова привел меня в подземелье и едва не покинул там одну. И
все это я вынесла без любви к Альберту.
- Так, может быть, чтобы избавить его от болезни, ты дала обет своей
богоматери Утешения?
- Да, действительно, нечто вроде того, - ответила Перпорина с груст-
ной улыбкой. - Чувство искреннего сострадания к его семье, глубокая сим-
патия к нему самому, возможно - романтический ореол истинной дружбы, но
ни малейшей искры любви, во всяком случае - ничего похожего на мою преж-
нюю слепую, отуманивающую и сладостную любовь к неблагодарному Андзоле-
то, которая преждевременно иссушила мне сердце... Что еще сказать вам,
принцесса? После этого ужасного приключения у меня сделалась горячка, и
я была на волосок от смерти. Меня спас Альберт - ведь он не только ис-
кусный музыкант, но также искусный врач. Мое медленное выздоровление и
его неусыпные заботы породили у нас обоих чувство братской близости.
Рассудок полностью вернулся к нему. Его отец дал мне свое благословение
и стал обращаться как с любимой дочерью. Даже старая горбатая тетка
Альберта, канонисса Венцеслава, ангел доброты, но при этом полная пред-
рассудков аристократка, примирилась с мыслью принять меня в свою семью.
Альберт молил меня о любви. Граф Христиан превратился теперь в адвоката
своего сына. Я была взволнована, испугана. Альберта я любила, как любят
