отправилась пешком по направлению к Вене. Итак, на рассвете я оказалась
одна, почти без средств, в незнакомой стране, стремясь как можно быстрее
убежать от любви этих двух людей - любви, казавшейся мне одинаково ги-
бельной. Однако, должна сказать, что по прошествии нескольких часов
призрак вероломного Андзолето навсегда изгладился в моей душе, а чистый
образ моего благородного Альберта сопутствовал мне как символ защиты и
обещание светлого будущего во всех опасностях и тяготах моего путешест-
вия.
- Но почему же ты направилась в Вену, а не в Венецию?
- Незадолго до этого туда приехал маэстро Порпора - мой учитель, по
приглашению нашего посланника. Тот хотел помочь ему поправить денежные
дела и восстановить былую славу, которая померкла и отвернулась от него
на фоне успехов более удачливых и более современных мастеров. К счастью,
я встретилась с одним чудесным юношей. Это был настоящий музыкант, и его
ждало большое будущее. Когда он проходил по Богемскому Лесу, до него
дошли слухи обо мне, и он решил меня разыскать, чтобы попросить моего
покровительства перед маэстро Порпорой. Мы вместе отправились пешком в
Вену, нередко испытывая по дороге усталость, но не теряя при этом ни ве-
селости, ни взаимной братской дружбы. Меня особенно привлекло к нему то,
что он не вздумал ухаживать за мной, - мне и в голову не приходило его
остерегаться. Я переоделась в мужское платье и так хорошо сыграла роль
подростка, что это вызвало множество забавных недоразумений, причем одно
из них чуть не оказалось роковым для нас обоих. Чтобы не затягивать свое
повествование, обойду молчанием все остальное и расскажу только об этом
приключении, ибо знаю, что оно заинтересует ваше высочество больше, чем
вся моя дальнейшая история.
VIII
- Догадываюсь, что сейчас ты расскажешь мне о нем, - сказала принцес-
са, облокачиваясь на стол и отодвигая подальше свечи, чтобы лучше видеть
рассказчицу.
- Когда мы шли вдоль берега Влтавы, на баварской границе нас схватили
вербовщики вашего брата короля, и нам обоим - мне и Гайдну - предстояла
блестящая перспектива стать флейтистом и барабанщиком славной армии его
величества.
- Ты - барабанщик! - со смехом вскричала принцесса. - Ах, если бы фон
Клейст увидела тебя в таком костюме, ты бы вскружила ей голову, могу по-
ручиться. Брат сделал бы тебя своим пажом, и одному богу известно, какие
бури вызвала бы ты в сердцах наших красавиц. Но ты упомянула имя Гайдна?
Мне оно знакомо. Недавно мне прислали музыку какого-то Гайдна, и, нас-
колько я помню, она хороша. Уж не тот ли это мальчик, о котором ты гово-
ришь?
- Простите, принцесса, но этому мальчику двадцать лет, хотя на вид
ему не более пятнадцати. Он был моим дорожным спутником, искренним и
верным другом. На опушке одного леска наши похитители расположились по-
завтракать, и мы убежали. За нами погнались, но мы мчались, как зайцы, и
нам посчастливилось догнать карету, в которой ехали благородный красавец
Фридрих фон Тренк и бывший сердцеед граф Годиц фон Росвальд.
- Муж моей тетушки маркграфини фон Кульмбах? - воскликнула принцесса.
- Вот еще один брак по любви, фон Клейст! Впрочем, это единственный
честный и умный поступок в жизни моей толстухи тетки. Каков же он, этот
граф Годиц?
Консуэло начала было рисовать ей портрет владельца замка Росвальд, но
принцесса то и дело перебивала ее, задавая уйму вопросов о Тренке, о
том, какое платье было на нем в тот день, обо всем, что его касалось, а
когда Консуэло рассказала ей, как Тренк поспешил на ее защиту, как его
едва не настигла пуля, как в конце концов он обратил злодеев в бегство и
освободил одного несчастного дезертира, которого те везли связанным по
рукам и ногам в своей повозке, Амалия потребовала, чтобы она рассказала
ей все сначала, еще более подробно, чтобы она повторила все его слова,
даже самые незначительные. Радость и умиление принцессы дошли до преде-
ла, когда она узнала, что Тренк, сидя вместе с графом Годицем и двумя
путешественниками в карете, не уделил Консуэло ни малейшего внимания и
без конца смотрел, вздыхая, на портрет, спрятанный у него на груди, не
переставая рассказывать графу о своей тайной любви к некоей высокопос-
тавленной особе, составляющей счастье и горе всей его жизни.
Получив наконец позволение перейти к дальнейшему, Консуэло рассказа-
ла, как граф Годиц, угадавший в Пассау, что она женщина, хотел было по-
лучить за свое покровительство чересчур высокую плату и как они с Гайд-
ном сбежали, возобновив свое короткое, но полное приключений путешествие
на лодке, плывшей вниз по Дунаю.
Затем она рассказала, как они зарабатывали на хлеб, играя - она на
свирели, а Гайдн на скрипке, - как крестьяне плясали под их музыку и
как, наконец, однажды вечером они набрели на живописное маленькое аб-
батство, где Консуэло, все еще переодетая мальчиком, назвалась синьором
Бертони, цыганом и странствующим музыкантом.
- Каноником этого аббатства, - продолжала Консуэло, - был страстный
любитель музыки, человек умный и необыкновенно добрый. Он принял нас, в
особенности меня, очень радушно и даже хотел меня усыновить, обещая хо-
рошую бенефицию в случае, если бы я согласилась принять хотя бы низший
сан. Принадлежность к мужскому полу начинала мне надоедать. Карьера свя-
щенника так же мало прельщала меня, как карьера барабанщика, но одно не-
обыкновенное происшествие вынудило меня немного продлить пребывание у
нашего любезного хозяина. Некая путешественница, ехавшая на почтовых,
внезапно почувствовала предродовые схватки у самых ворот аббатства и
произвела на свет девочку, которую покинула на следующее же утро и кото-
рую, под влиянием моих уговоров, добрый каноник решил удочерить вместо
меня. Ее назвали Анджелой по имени ее отца, Андзолето, и госпожа Корил-
ла, ее мать, уехала в Вену, чтобы домогаться там ангажемента в придвор-
ный театр. Она получила этот ангажемент, отняв его у меня. Князь фон Ка-
униц представил ее императрице Марии-Терезии как почтенную вдову, а я
была отвергнута, ибо меня заподозрили в недозволенной связи с Иосифом
Гайдном, который брал уроки у Порпоры и жил в том же доме, что и мы.
Консуэло подробно описала свое свидание с великой императрицей. Прин-
цесса с любопытством слушала ее рассказ об этой необыкновенной женщине,
в чью добродетель никто не желал верить в Берлине, считая ее любовниками
князя фон Кауннца, доктора ВанСвитена и поэта Метастазио.
Консуэло рассказала далее о своем примирении с Кориллой, - оно прои-
зошло из-за Анджелы, - и о своем дебюте в главной роли на сцене импера-
торского театра, дебюте, который устроила все та же Корилла, эта стран-
ная девушка, почувствовавшая угрызения совести и охваченная внезапным
порывом великодушия. Она рассказала также о благородной и нежной дружбе,
завязавшейся у нее с бароном фон Тренком в доме посланника в Венеции, и
подробнейшим образом описала, как, прощаясь с молодым человеком, она
придумала условный знак, с помощью которого они могли бы в будущем под-
держивать связь друг с другом, если бы преследования прусского короля
вызвали необходимость в конспирации. Этим условным знаком, сказала она,
явилась некая нотная тетрадь, причем страницы ее должны были служить
оберткой и заменять подпись на тех письмах, которые Тренк собирался по-
сылать Порпорине для передачи их предмету его любви. Вот каким образом,
объяснила она, одна из этих страниц и помогла ей понять всю важность та-
инственного послания, полученного ею для передачи принцессе.
Разумеется, эти подробности заняли больше времени, нежели весь ос-
тальной рассказ. И под конец, описывая свой отъезд из Вены вместе с Пор-
порой и встречу в Моравни, в роскошном замке Росвальд, с прусским коро-
лем, переодетым в мундир простого офицера и носившим имя барона фон
Крейца, Консуэло вынуждена была упомянуть о важной услуге, которую она
оказала монарху, не имея ни малейшего понятия, кому она ее оказывает.
- Вот это мне особенно интересно, - сказала госпожа фон Клейст. - Фон
Пельниц, страшный болтун, по секрету сообщил мне, что за ужином нес-
колько дней назад его величество объявил своим гостям, будто его дружес-
кое расположение к прекрасной Порпорине имеет более глубокие корни, не-
жели мимолетное увлечение.
- А между тем я не сделала ничего необыкновенного, - возразила графи-
ня Рудольштадт. - Я только воспользовалась своим влиянием на одного нес-
частного фанатика и помешала ему убить короля. Карл - тот самый чешский
великан, которого барон фон Тренк вырвал из рук вербовщиков одновременно
со мной, - поступил в услужение к графу Годицу. Он узнал короля и решил
отомстить ему за смерть жены и ребенка, погибших от нужды и горя после
того, как его самого увезли вторично. К счастью, этот человек не забыл,
что я тоже способствовала его спасению и когда-то дала его жене немного
денег. Он поддался моим уговорам, и мне удалось отнять у него ружье. Ко-
роль, скрывавшийся в соседней беседке, слышал все - он рассказал мне об
этом впоследствии - и, опасаясь, как бы на убийцу снова не нашел приступ
ярости, уехал другой дорогой, не той, где намеревался ждать его Карл.
Король ехал верхом один - его сопровождал только господин фон Будденб-
рок, и весьма вероятно, что такой искусный стрелок, как Карл, попал бы в
цель; на празднестве, которое в то самое утро устроил в нашу честь граф
Годиц, он трижды попал на моих глазах в голубя на шесте.
- Кто знает, - задумчиво произнесла принцесса, - какие изменения выз-
вало бы это несчастье в европейской политике и в судьбах отдельных лиц!
А теперь, дорогая Рудольштадт, я, кажется, знаю конец твоей истории
вплоть до кончины графа Альберта. В Праге ты встретилась с бароном - его
дядей, который привез тебя в замок Исполинов, и Альберт при тебе умер от
чахотки, успев перед этим обвенчаться с тобой на смертном одре. А ты,
стало быть, так и не смогла его полюбить?
- Увы, принцесса, я полюбила его слишком поздно и была жестоко нака-
зана за свои колебания и страсть к театру. Порпора, мой учитель, утаил
последние письма Альберта, обманул меня относительно его намерений, и
вот, решив, что граф уже излечился от своей роковой любви, я по настоя-
нию маэстро выступила в Вене, поддалась обаянию сцены и, ожидая пригла-
шения в Берлин, начала играть в Вене с чувством, похожим на опьянение.
- И с блестящим успехом! - вставила принцесса. - Мы знаем об этом.
- С жалким и гибельным успехом, - возразила Консуэло. - Ваше высо-
чество знает не все. Ведь Альберт тайно прибыл в Вену, он видел мою иг-
ру; следя, словно незримая тень, за каждым моим шагом, он услышал однаж-
ды, как я сказала за кулисами Гайдну, что не смогла бы отказаться от
своего искусства без горьких сожалений. А между тем я любила Альберта!
Клянусь богом, я поняла, что отказаться от него мне было бы еще труднее,
чем от своего призвания, и написала ему об этом, но Порпора, считавший
любовь химерой и безумием, перехватил мое письмо и сжег его. Я застала
Альберта погибающим от скоротечной чахотки. Я отдала ему свою руку, но
не смогла вернуть к жизни. Я видела, как он лежал на роскошной постели в
костюме средневекового вельможи, прекрасный в объятиях смерти, с челом,
спокойным как у ангела Всепрощения, но мне не пришлось проводить его в
последний путь. Я оставила его на катафалке в часовне замка Исполинов
под охраной Зденко, этого жалкого безумного пророка. Он протянул мне ру-
ку, смеясь и радуясь тому, что Альберт спит так спокойно. Именно он, бо-
лее почтительный, "более верный друг, чем я, поставил гроб в усыпальницу
предков Альберта, не понимая, что тот уже никогда не встанет с этого ло-
жа успокоения! А я - я уехала, увлекаемая маэстро Порпорой, другом пре-
данным, но суровым, человеком с сердцем отеческим, но непреклонным, с
