Порпорой, который кричал мне почти над гробом моего супруга: "В ближай-
шую субботу ты выступишь в "Забавных музыкантах"!"
- Да, таковы превратности жизни актрисы! - сказала принцесса, смахи-
вая слезу, потому что Порпорина рыдала, кончая свою историю. - Но ты да-
же не упомянула, дорогая Консуэло, о самом прекрасном поступке в твоей
жизни, о том, что мне с восторгом рассказал Сюпервиль. Чтобы не огорчать
старую канониссу и не изменить своему романтическому бескорыстию, ты от-
казалась от титула, от наследства, от имени. Ты потребовала соблюдения
тайны от Сюпервиля и Порпоры, единственных свидетелей этой поспешной
свадьбы, и приехала сюда такой же бедной, как прежде, такой же цыганоч-
кой, какой была всегда.
- И актрисой до конца своих дней! - добавила Консуэло. - Я хочу ска-
зать - независимой, девственной и мертвой для какой бы то ни было любви.
Словом, такой, какою Порпора постоянно рисовал мне идеальный тип жрицы
муз! Он победил, мой грозный учитель! И вот я дошла до той ступени, на
которой он хотел меня видеть. Но, право, не стала от этого ни более
счастливой, ни более талантливой. С тех пор как я никого не люблю и уже
не чувствую себя способной любить, во мне больше нет ни огня, ни вдохно-
вения. Этот ледяной климат, эта гнетущая дворцовая атмосфера повергают
меня в какое-то мрачное уныние. Отсутствие Порпоры, ощущение заброшен-
ности и прихоть короля, который затягивает мой ангажемент вопреки моей
воле... ведь вам, принцесса, я могу признаться в этом, не так ли?
- Как я могла не угадать этого прежде? Бедное дитя, все думают, что
ты гордишься предпочтением короля, а в действительности ты его пленница
и раба, как я, как вся его семья, как его любимцы, его солдаты, его па-
жи, как его собачки. Да, таково обаяние королевского титула, таков оре-
ол, окружающий великих государей! Как тяжко это бремя для тех, кто тра-
тит жизнь, доставляя им лучи света и блеск! Однако, милая Консуэло, ты
должна еще многое рассказать мне, и кое-что живо меня интересует. Наде-
юсь, ты откровенно скажешь мне, какие отношения связывают тебя с моим
братом, и для этого буду откровенна сама. Считая тебя его любовницей и
думая, что ты сможешь добиться помилования Тренка, я искала встречи с
тобой, чтобы передать наше дело в твои руки. Теперь, когда - благодаре-
ние небу! - мы уже не нуждаемся в тебе для этой цели и я счастлива, что
могу любить тебя ради тебя самой, мне кажется, ты можешь сказать мне
все, не боясь скомпрометировать себя, - тем более что, по-видимому, брат
не слишком преуспел в своих ухаживаниях за тобой...
- Ваш тон и ваши выражения, принцесса, повергают меня в трепет, - от-
ветила Консуэло, побледнев. - Прошла всего неделя с тех пор, как я впер-
вые услышала, как люди вокруг меня с серьезным видом перешептываются по
поводу мнимой склонности нашего повелителя короля к его печальной и роб-
кой подданной. До того я никогда не предполагала, что между ним и мною
возможно что-либо, кроме оживленной беседы, благосклонной с его стороны,
почтительной - с моей. Он выказывал мне дружеское расположение и призна-
тельность, каких вовсе не заслуживала вполне естественная с моей стороны
услуга, которую я случайно оказала ему в Росвальде. Но отсюда до любви -
целая пропасть, и, надеюсь, даже мысленно он никогда не переступит ее!
- А я уверена в обратном. Он резок, насмешлив и фамильярен с тобой,
разговаривает с тобой, как с мальчишкой, гладит тебя по голове, как гла-
дят своих борзых. Вот уже несколько дней, как он убеждает своих друзей,
будто ты ему безразлична. Все это доказывает, что он готов влюбиться в
тебя. Я хорошо его знаю и ручаюсь, что очень скоро тебе придется дать
ему ответ. Если ты окажешь сопротивление - ты погибла. Если уступишь -
тем более. Что ты выберешь, когда наступит эта минута?
- Ни то, ни другое, принцесса. Я поступлю так, как его рекруты, -
попросту сбегу.
- Это нелегко, и к тому же я вовсе этого не хочу. Я так сильно привя-
залась к тебе, что, пожалуй, готова была бы еще раз послать за тобой
вербовщиков. Лучше поищем другой выход. Твое положение весьма серьезно,
и надо хорошенько поразмыслить. Расскажи мне все, что произошло после
смерти графа Альберта.
- Несколько странных, необъяснимых событий на фоне унылой, однообраз-
ной жизни. Я расскажу их вам, и, может быть, ваше высочество поможет мне
понять их.
- Попробую, но с условием, что ты будешь называть меня Амалией, как
вначале. Сейчас еще нет полуночи, и я не хочу превращаться в высочество
до завтрашнего утра.
Порпорина продолжала свой рассказ.
- Я уже говорила госпоже фон Клейст, когда она впервые удостоила меня
своим посещением, что, уезжая из Чехии, я была внезапно разлучена с Пор-
порой на прусской границе. Я до сих пор не знаю, в чем причина, - в том
ли, что у моего учителя оказались не в порядке бумаги, или же в том, что
король опередил нас, послав приказ, долетевший с чудодейственной быстро-
той и запретивший Порпоре въезд в его владения. Эта мысль, быть может,
предосудительная, сразу пришла мне в голову, едва я вспомнила, как резко
и с какой вызывающей откровенностью маэстро защищал честь Тренка и осуж-
дал жестокость короля. - Это произошло во время ужина у графа Годица в
Моравии, после того, как король, выдававший себя за барона фон Крейца,
сообщил нам о мнимой измене Тренка и о его заточении в крепость Глац.
- Ах вот как! - вскричала принцесса. - Значит, маэстро Порпора навлек
на себя королевскую немилость из-за Тренка?
- Король ни разу не заговаривал со мной об этом, а я боюсь напоминать
ему, но ясно одно: несмотря на все мои просьбы и на обещания его вели-
чества, Порпора так и не был приглашен в Берлин.
- И никогда не будет, - сказала Амалия. - Король ничего не забывает и
никогда не прощает откровенности, если она уязвляет его самолюбие. Се-
верный Соломон ненавидит и преследует каждого, кто сомневается в непог-
решимости его решений, и особенно в тех случаях, когда его приговор яв-
ляется лишь явным притворством, лишь возмутительным предлогом, чтобы из-
бавиться от врага. Итак, похорони эту мечту, дитя мое, ты никогда не
увидишь Порпору в Берлине.
- Как я ни огорчена его отсутствием, у меня уже нет желания видеть
его здесь, принцесса. И я не буду больше добиваться для него прощения
короля. Сегодня утром я получила от моего учителя письмо, где он сообща-
ет, что его опера принята к постановке в венском императорском театре.
После тысячи злоключений он наконец добился своего, и его творение нако-
нец-то будет репетироваться. Теперь я предпочла бы сама переехать к нему
в Вену, но боюсь, что я так же не вольна уехать отсюда, как не вольна
была отказаться от приезда сюда.
- Что ты хочешь этим сказать?
- На границе, увидев, что моего учителя заставляют снова сесть в ко-
ляску и повернуть обратно, я решила уехать с ним и порвать ангажемент с
Берлином. Меня до того возмутили грубость и явная недоброжелательность
подобного приема, что я готова была уплатить неустойку и работать в поте
лица, только бы не ехать в страну, где господствует такой деспотизм. Но
стоило мне заикнуться о своем намерении, как полицейский чиновник прика-
зал мне сесть в другую почтовую карету, заложенную и поданную в мгнове-
ние ока, меня окружили солдаты, которые не задумались бы усадить меня
силой, и я со слезами обняла своего учителя, решившись ехать в Берлин,
куда прибыла в полночь, разбитая усталостью и горем. Меня привезли в
принадлежащий королю хорошенький домик, который находился совсем близко
от дворца и неподалеку от оперного театра. Судя по его устройству, он
был предназначен для меня одной. Там я нашла слуг, готовых исполнять мои
распоряжения, и накрытый для ужина стол. Оказывается, господин фон
Пельниц заранее получил приказание приготовить все к моему приезду. Не
успела я немного прийти в себя, как явился человек и спросил, могу ли я
принять барона фон Крейца. Я поспешила ответить согласием, сгорая от не-
терпения пожаловаться на прием, оказанный Порпоре, и попросить загладить
это оскорбление. Я решила не узнавать в бароне фон Крейце Фридриха Вто-
рого. Ведь это могло быть мне неизвестно. Дезертир Карл, сообщив по сек-
рету о своем намерении убить его, как прусского обер-офицера, не сказал
мне, кто он, эту тайну я узнала от графа Годица лишь после того, как ко-
роль покинул Росвальд. Он вошел с таким приветливым и веселым видом, ка-
кого я ни разу не видела, когда он жил инкогнито. Нося чужое имя, в чу-
жой стране он чувствовал себя несколько стесненно, в Берлине он, по-ви-
димому, обрел все величие, подобающее его высокому положению, другими
словами - отеческую доброту и великодушную мягкость, какими он так хоро-
шо умеет при случае украсить свое всемогущество. Он подошел ко мне и,
протягивая руку, спросил, помню ли я, что мы уже встречались прежде.
"Да, господин барон, - ответила я, - и я помню также, что вы обещали
прийти мне на помощь, если она мне понадобится в Берлине".
Тут я с горячностью рассказала ему все, что произошло со мной на гра-
нице, и спросила, не может ли он передать королю просьбу о том, чтобы
оскорбление, нанесенное прославленному музыканту, и насилие над моей во-
лей были заглажены.
"Заглажены! - повторил король с иронической улыбкой. - Не более того?
Уж не собирается ли господин Порпора вызвать прусского короля на поеди-
нок? А мадемуазель Порпорина потребует, пожалуй, чтобы король встал пе-
ред ней на колени?"
Эта язвительная насмешка усилила мою досаду.
"Его величество король, - ответила я, - может добавить к тому, что я
уже перестрадала, свою иронию, но я предпочла бы иметь возможность бла-
гословлять его, а не бояться".
Король резко стиснул мою руку.
"Ах так! Вы хотите меня перехитрить, - сказал он, устремив на меня
испытующий взор. - Я считал вас прямодушной и бесхитростной, а вы, ока-
зывается, отлично знали в Росвальде, кто я".
"Нет, государь, - ответила я. - Я вас не знала, и лучше бы мне никог-
да не знать вас!"
"Я не могу сказать того же, - мягко возразил он. - Ведь если бы не
вы, я, может быть, остался бы лежать в каком-нибудь рве росвальдского
парка. Успех в сражениях отнюдь не защищает от пули убийцы, и я никогда
не забуду, что если судьба Пруссии еще находится в моих руках, то этим я
обязан одной доброй душе, которая не терпит подлых заговоров. Итак, ми-
лая Порпорина, ваше дурное настроение не сделает меня неблагодарным.
Прошу вас, успокойтесь и расскажите более вразумительно, что именно выз-
вало ваше недовольство, ибо пока что я не совсем понял, о чем идет
речь".
Возможно, что король только делает вид, будто ничего не знает, а мо-
жет быть, его полицейские чиновники действительно обнаружили какую-ни-
будь неправильность в бумагах моего учителя, но он выслушал меня с
большим вниманием и затем сказал спокойным тоном судьи, не желающего
высказывать необдуманное решение:
"Я все проверю и сообщу вам. Было бы очень странно, если бы мои люди
придрались без достаточных оснований к путешественнику, у которого все в
порядке. Тут какое-то недоразумение. Не тревожьтесь, я выясню, в чем де-
ло, и, если кто-нибудь превысил свои полномочия, он будет наказан".
"Государь, я прошу не об этом. Я прошу вызвать Порпору сюда".
"И я обещаю вам сделать это, - ответил он. - А теперь перестаньте
хмуриться и расскажите, каким образом вы открыли тайну моего инкогнито".
Я непринужденно беседовала с королем, и он показался мне таким доб-
рым, таким приветливым, таким интересным собеседником, что все мои пре-
дубеждения рассеялись, и я лишь восхищалась его умом, здравым и вместе с
тем блестящим, мягкой благосклонностью его обращения, - я не обнаружила
этого качества у Марии-Терезии, - и, наконец, тонкостью чувств, которая
проявлялась во всех его суждениях, какой бы темы он ни коснулся.
