Люблю незнакомца, человека, лица которого не видела, голоса которого
не слышала. Ты скажешь, что я безумна, и будешь прав: ведь любовь - это
и есть безумие. Выслушай меня, Иосиф, и не сомневайся в моем счастье -
оно превосходит все мечты моей первой любви в Венеции. Это счастье столь
упоительно, что даже мешает мне ощущать стыд, когда я думаю, что приняла
его так быстро, так бездумно, мешает ощущать страх, когда я думаю, что
могла ошибиться в своем выборе, больше того - что, быть может, моя лю-
бовь безответна... Но нет, я любима - я чувствую это. Уверяю тебя, тут
нет ошибки, на этот раз я люблю по-настоящему, посмею ли сказать? - люб-
лю страстно. А почему бы и нет? Любовь приходит к нам от бога. Не в на-
шей власти зажечь ее в своей груди, как зажигают светильник на алтаре.
Все мои старания полюбить Альберта (рука моя дрожит, когда я пишу это
имя) не помогли мне раздуть в душе священный и жгучий пламень. Потеряв
его, я полюбила память о нем больше, чем любила его самого, живого. Как
знать - быть может, я смогла бы полюбить его совсем по-иному, если б он
был возвращен мне..."
Едва успев написать последнюю фразу, Консуэло поспешно зачеркнула ее
- пожалуй, не такой уж жирной чертой, чтобы совсем нельзя было ее разоб-
рать, но все же зачеркнула, и это немного облегчило ее душу. Она была
сильно взволнована, и лихорадка любви невольно поднимала со дна ее су-
щества самые сокровенные мысли. Тщетно пыталась она продолжать письмо,
стремясь лучше уяснить себе самой тайну собственного сердца. Желая выра-
зить тончайшие оттенки своих чувств, она нашла только эти страшные сло-
ва: "Как знать - быть может, я смогла бы полюбить Альберта совсем
по-иному, если б он был возвращен мне".
Консуэло не умела лгать. Прежде ей казалось, что чувство, которое она
питала к памяти умершего, было любовью, но теперь живая жизнь переполни-
ла ее грудь и страсть истинная затмила воображаемую.
Чтобы прояснить свои блуждающие мысли, она попыталась перечитать на-
писанное. Но, читая письмо, она запуталась еще больше и, убедившись, что
не в состоянии отчетливо выразить их, скомкала листок и бросила на стол,
собираясь потом сжечь его. Вся дрожа, словно совершив что-то греховное,
с пылающим лицом, она в волнении ходила по комнате, ничего не понимая
или понимая лишь одно - что она любит и уже не может сомневаться в этом.
В эту минуту кто-то постучался в дверь спальни. Она пошла открывать,
вошел Карл. Увидев его разгоряченное лицо, мутный взгляд, услышав нес-
вязную речь, она решила, что от усталости он заболел, но по его ответам
быстро поняла, что утром его угостили и он выпил лишнего - вина или пи-
ва. Это был единственный недостаток бедного Карла. Небольшая доза алко-
голя делала его чересчур доверчивым, доза побольше могла сделать опас-
ным. К счастью, на сей раз он ограничился такой порцией, которая сделала
его болтливым и добродушным, и кое-что от этих качеств еще осталось,
хоть он и проспал после этого целый день. Он был без ума от господина
рыцаря и не мог говорить ни о чем другом. Господин рыцарь так добр, так
отзывчив, так приветлив с простым людом! Он не позволил Карлу прислужи-
вать за столом, а усадил его напротив себя, заставил поужинать вместе с
ним, подливая ему лучшего вина, чокался с ним каждым стаканом и пил с
ним наравне, как настоящий славянин.
- Какая жалость, что он всего лишь итальянец! - говорил Карл. - Он
вполне заслуживает быть чехом - вино он пьет ничуть не хуже меня.
- Ну, это еще небольшая заслуга, - возразила Консуэло, не испытывая
особого восторга при мысли о том, что рыцарь так хорошо умеет пить с ла-
кеями.
Но она тут же раскаялась - имела ли она право после всех услуг, ока-
занных ей Карлом, считать его ниже себя и своих друзей? Что касается ры-
царя, то, по всей вероятности, он только для того и искал общества этого
преданного слуги, чтобы порасспросить о ней. Болтовня Карла подтвердила
ее предположение.
- Ах, синьора, - простодушно сказал он, - этот достойный молодой че-
ловек безумно вас любит. Для вас он готов на преступление, даже на ни-
зость!
- Боже избави! - ответила Консуэло, которой сильно не понравились эти
выражения, хотя, разумеется, Карл не понимал хорошенько, что говорит. -
Не можешь ли ты объяснить мне, Карл, - добавила она, чтобы переменить
разговор, - почему меня держат здесь взаперти?
- Увольте, синьора, если бы даже я и знал это, то скорее откусил бы
себе язык, чем сказал вам. Ведь я дал рыцарю честное слово не отвечать
ни на один ваш вопрос.
- Очень тебе благодарна, Карл! Значит, ты больше любишь рыцаря, чем
меня?
- Ну уж нет! Этого я не говорил. Но раз он доказал мне, что все это
делается для вас же самих, я обязан вам служить, даже не слушаясь вас.
- А каким образом он доказал тебе это?
- Не знаю. Но уверен, что это правда. И еще он приказал мне, синьора,
запирать вас, следить за вами - словом, держать вас под замком до тех
пор, пока мы не приедем на место.
- Так мы не останемся здесь?
- Сегодня же ночью мы снова двинемся в путь. Теперь мы будем путе-
шествовать только по ночам, чтобы не утомлять вас, и еще по каким-то
причинам, но я их не знаю.
- И все это время ты будешь моим тюремщиком?
- Именно так, синьора. Я поклялся на Евангелии.
- Господин рыцарь, я вижу, большой шутник. Ну что ж. Согласна. Лучше
уж мне иметь дело с тобой, Карл, чем со Шварцем.
- И я лучше устерегу вас, чем он, - с добродушным смехом ответил
Карл. - А для начала, синьора, пойду приготовлю вам обед.
- Но я не голодна. Карл.
- Этого не может быть. Вы должны пообедать, и пообедать как можно
лучше - такова инструкция. Да, такова инструкция, как говаривал папаша
Шварц.
- Если ты хочешь подражать ему во всем, не принуждай меня есть. Он
бывал очень доволен, когда брал с меня деньги за вчерашний обед, до ко-
торого я не дотронулась и который он добросовестно оставлял мне на сле-
дующий день.
- Что ж, он зарабатывал деньги. Со мной будет по-другому. Деньги -
дело господина рыцаря. Уж этот-то не скуп - золото так и течет у него
между пальцев. Хорошо, если он богат. Не то его капиталы скоро иссякнут.
Консуэло велела принести свечу и прошла в соседнюю комнату, чтобы
сжечь свое письмо. Но она напрасно искала листок - он исчез.
XXIII
Через несколько минут опять явился Карл. Он принес Консуэло письмо,
написанное незнакомым почерком. Вот его содержание:
"Я расстаюсь с вами и, быть может, никогда больше вас не увижу. Я от-
казываюсь от трех дней, которые мог бы еще провести рядом с вами, от
трех дней, которые, может быть, никогда не повторятся в моей жизни! И
отказываюсь добровольно. Я должен это сделать. Наступит день, когда вы
оцените святость моей жертвы.
Да, я вас люблю, я тоже люблю страстно? И, однако же, я знаю вас не
больше, чем вы знаете меня. Поэтому не питайте ко мне никакой призна-
тельности за то, что я для вас сделал. Я повиновался тем, кто стоит выше
меня, я выполнял возложенную на меня обязанность. Забудьте обо всем,
кроме моей любви к вам, - любви, которую я могу доказать только тем, что
расстаюсь с вами. Эта любовь столь же неистова, сколь почтительна. Она
будет столь же длительна, сколь внезапно и безрассудно было ее возникно-
вение. Я почти не видел вашего лица, ничего не знаю о вашей жизни, но
чувствую, что душа моя принадлежит вам, и притом навсегда. Даже если бы
оказалось, что ваше прошлое так же запятнано, как чисто ваше чело, я не
стал бы меньше любить и уважать вас. Я уезжаю, преисполненный гордости,
радости и горечи. Вы любите меня! Хватит ли у меня сил перенести мысль о
возможности потерять вас, если грозная сила, управляющая вами и мною,
осудит меня на это?.. Не знаю. В эту минуту, несмотря на весь мой ужас,
я не могу чувствовать себя несчастным, я чересчур опьянен нашей взаимной
любовью. Даже если мне придется тщетно разыскивать вас всю жизнь, я не
буду жаловаться на то, что встретил вас и вкусил в одном-единственном
поцелуе блаженство, о котором буду помнить вечно. Но я не смогу потерять
надежду, что когда-нибудь найду вас. И пусть наша встреча длилась всего
одно мгновение, пусть у меня не останется иного доказательства вашей
любви, кроме того священного поцелуя, я все-таки буду во сто раз счаст-
ливее, чем был до того, как узнал вас.
А ты, святая девушка, бедное смятенное создание, ты тоже вспоминай
без стыда и страха те краткие и дивные минуты, когда ты ощущала, как моя
любовь проникает в твое сердце. Ты сказала сама - любовь приходит к нам
от бога, и не в нашей власти погасить ее или зажечь помимо него. Если
даже я и недостоин тебя, внезапное наитие, толкнувшее тебя ответить на
мое объятие, не стало от этого менее священным. Однако, тебе покрови-
тельствует провидение - оно не пожелало, чтобы сокровище твоей привязан-
ности упало в тину эгоистического и холодного сердца. Окажись я неблаго-
дарным, с твоей стороны это все равно было бы проявлением благородного,
но сбившегося с пути инстинкта, святого, но впавшего в ошибку увлечения.
Но нет, я обожаю тебя, и, каков бы я ни был, ты, во всяком случае, не
ошиблась, считая себя любимой. Ты не была осквернена биением моего серд-
ца, опорой моих рук, движением моих уст. Наше взаимное доверие, наш
властный порыв подарили нам миг такого самозабвения, какое возвышает и
освящает лишь длительная страсть. К чему сожалеть об этом? Я знаю, есть
что-то пугающее в роковой силе, толкнувшей нас друг к другу. Но это
перст божий! И мы не можем противиться ему. Я уношу с собой нашу огром-
ную тайну. Храни ее и ты, не открывай ее никому. Быть может, Беппо тоже
не понял бы ее. Кто бы ни был этот друг, один я могу уважать твое безу-
мие и почитать твою слабость, потому что сам разделяю эти чувства. Про-
щай! И, быть может, навсегда! А ведь, по мнению света, я свободен и, ка-
жется, ты тоже. Я не могу любить другую и вижу, что ты любишь только ме-
ня... Но судьбы наши более не принадлежат нам. Я связан вечным обетом,
и, по-видимому, очень скоро то же самое случится с тобой. Во всяком слу-
чае, ты во власти Невидимых, а эта власть не знает пощады. Прощай же...
Сердце мое разрывается, но бог даст мне силу принести эту жертву и дру-
гие, еще более тягостные, если только они существуют. Прощай... Прощай!
О, милосердный бог, сжалься надо мною!"
Это письмо без подписи было написано неразборчивым или измененным по-
черком.
- Карл! - вскричала бледная и дрожащая Консуэло. - Это письмо дал те-
бе рыцарь?
- Да, синьора.
- И он писал его сам?
- Да, синьора, но с большим трудом. У него ранена правая рука.
- Ранена? И опасно?
- Может, и так. Рана глубокая, хотя он, кажется, совсем не обращает
на нее внимания.
- Но где же это случилось?
- Прошлой ночью, недалеко от границы. Когда мы меняли лошадей, одна
из них чуть было не понесла, а форейтор еще не успел сесть на свою ло-
шадь. Вы сидели в карете одна, мы с ним стояли в нескольких шагах. Ры-
царь удержал лошадь с дьявольской силой и львиным мужеством... Конь был
поистине страшен...
- Да, да, меня ужасно трясло. Но ведь потом ты сказал, что все благо-
получно.
- Я не заметил, что господин рыцарь поранил себе кисть о пряжку
сбруи.
- И все из-за меня! Скажи мне, Карл, рыцарь уже уехал?
- Нет еще, синьора, но я уже уложил его чемодан, и ему седлают ло-
шадь. Он сказал, что теперь вам нечего бояться - человек, который должен
его заменить, уже прибыл. Надеюсь, что скоро мы увидимся с рыцарем, а
если нет - мне будет очень жаль. Но он ничего не обещает и на все вопро-
сы отвечает: "Может быть!"
- Карл, где рыцарь сейчас?
- Не знаю, синьора. Его комната здесь, рядом.
Если желаете, я могу пойти и сказать ему, что вы...
- Нет, не говори ничего, я напишу ему. Впрочем... скажи, что я хочу
