именно уголке Германии она находится, - ведь там столько прекрасных пей-
зажей и высоких гор. Только более пышная для этого времени года расти-
тельность и более теплый, чем в Пруссии климат, сказали ей, что она нем-
ного продвинулась к югу. "О мой добрый каноник, где вы? - подумала Кон-
суэло, созерцая заросли белой сирени, кусты роз и целое поле нарциссов,
гиацинтов, фиалок. - О Фридрих Прусский, да благословит вас бог - ведь
длительные лишения и горести, которые я испытала из-за вас, научили меня
по-настоящему наслаждаться прелестями такого убежища, как это! А вы,
всемогущие Невидимые, держите меня, вечно держите в этом сладком плену -
я согласна на это от всей души... особенно если рыцарь..." Консуэло не
решилась выразить точнее свое желание. Выйдя из состояния летаргии, она
еще ни разу не вспомнила о незнакомце. Но теперь это жгучее воспоминание
проснулось в ней и заставило задуматься над смыслом угрожающих надписей,
сделанных на всех стенах, на всех предметах волшебного дворца и даже на
украшениях, которые она так простодушно надела на себя.
XXIV
Самым сильным из всех чувств Консуэло была теперь жажда свободы, пот-
ребность в свободе, столь естественные после долгих дней неволи. Поэтому
она испытала ни с чем не сравнимое наслаждение, выбежав на простор и
увидев широкие аллеи, которые казались еще обширнее благодаря искусному
расположению густых кустарников и тропинок. Но после двухчасовой прогул-
ки одиночество и тишина, царившие в этих прекрасных уголках природы, на-
веяли на нее грусть. Она уже много раз обошла их, не заметив на тонком,
расчищенном граблями песке ни единого следа человека. Высокие стены, за-
маскированные густой зеленью, не давали ей заблудиться на незнакомых до-
рожках. Она уже изучила все те, которые перекрещивались на ее пути.
Кое-где стены расступались, чтобы дать место широким, наполненным водой
рвам, и тогда взгляд мог порадоваться красивым лужайкам, переходящим в
холмы и заканчивающимся лесом, или входом в таинственные и прелестные
аллеи, которые, извиваясь, терялись вдали под сенью густых кустов. Когда
Консуэло смотрела из окна, вся природа, казалось, принадлежала ей. Вбли-
зи сад представлял собой замкнутое, огороженное со всех сторон прост-
ранство, и все изощренные выдумки его владельца не могли заставить ее
забыть, что она в тюрьме. Она взглянула на заколдованный особняк, где
проснулась утром. Это было маленькое строение в итальянском вкусе, рос-
кошно убранное внутри, изящно отделанное снаружи и живописно прильнувшее
к отвесной скале, но оно представляло собой надежнейшую естественную
крепость, более непроницаемую для глаза, нежели самые высокие стены и
самые толстые ограды Шпандау. "Моя крепость красива, - думала Консуэло,
- но от этого она еще более неприступна".
Она присела отдохнуть на террасе, где стояли цветы в вазах и бил не-
большой фонтан. Это было очаровательное местечко, и, хотя отсюда можно
было разглядеть лишь часть сада да кое-где, в просветах, большой парк и
высокие горы, чьи синие вершины царили над верхушками деревьев, это зре-
лище было пленительно и чудесно. И все-таки Консуэло, невольно напуган-
ная тем, что кто-то с таким старанием водворил ее, и, быть может, надол-
го, в эту новую тюрьму, отдала бы все цветущие биньонии и пестрые клумбы
за уголок настоящей, безыскусственной природы, с деревенским домиком,
неровными дорогами и с широким видом на окружающий мир, который можно
было бы рассматривать и изучать сколько душе угодно. С террасы, где она
сидела, трудно было различить что-либо между высокими зелеными стенами
ограды и неясными зубчатыми контурами деревьев, уже терявшимися в вечер-
ней дымке. Восхитительно пели соловьи, но ни один звук человеческого го-
лоса не возвещал близости жилья. Консуэло поняла, что ее домик, располо-
женный на границе большого парка и, быть может, огромного леса, является
лишь частью более обширных владений. Этот доступный глазу кусочек парка
возбуждал у нее желание разглядеть его получше. Никто не гулял там.
Только стада ланей и косуль бродили по склонам холмов так доверчиво,
словно приход человека был для них совершенно неведомым явлением. Нако-
нец вечерний ветерок раздвинул завесу тополей, скрывавшую одну сторону
сада, и при последних лучах заходящего солнца Консуэло увидела на расс-
тоянии четверти лье белые башенки и остроконечные крыши большого замка,
полускрытого лесистым холмом. Несмотря на все свое желание не думать бо-
лее о рыцаре, Консуэло решила, что, конечно, он там, и взор ее жадно
приковался к этому, быть может, лишь почудившемуся ей замку, к которому
ей, должно быть, все равно не разрешили бы подойти близко и который пос-
тепенно исчез из ее глаз, скрытый вечерней мглой.
Когда мрак сгустился, Консуэло заметила, что отблеск света, зажженно-
го в нижнем этаже ее домика, упал на соседние кусты, и поспешила сойти
вниз, надеясь встретить наконец в своем жилище хоть одно человеческое
лицо. Но она не получила этого удовольствия - лицо слуги, зажигавшего
свечи и подававшего ужин, было, как и лицо доктора, закрыто черной мас-
кой, которая, очевидно, являлась неотъемлемой принадлежностью Невидимых.
Это был старый лакей в очень гладком парике и в опрятной ливрее оранже-
вого цвета.
- Я смиренно прошу прощения, - сказал он надтреснутым голосом, - что
являюсь перед госпожой в маске. Таков приказ, и не мне судить о том,
насколько это необходимо. Надеюсь, что вы, сударыня, привыкнете к моему
виду и соблаговолите не бояться меня. Я в полном вашем распоряжении. Ме-
ня зовут Маттеус. В этом домике я и сторож, и главный садовник, и дво-
рецкий, и камердинер. Мне сказали, что вы, сударыня, много путешествова-
ли, а потому привыкли многое делать сами и, может быть, обойдетесь без
женской прислуги. Мне было бы очень трудно найти женщину, так как я не
женат, а посещение этого дома строго запрещено всем служанкам замка.
Правда, одна из них будет приходить сюда каждое утро помогать мне по хо-
зяйству, а подручный садовника будет время от времени поливать цветы и
расчищать дорожки. Но при этом, сударыня, я должен смиреннейшим образом
вас предупредить, что, если кого-либо из слуг (ко мне это не относится)
заподозрят в том, что вы сказали ему хотя бы одно слово или сделали ка-
койлибо знак, он будет немедленно уволен, что нанесет ему большой ущерб,
ибо это хороший дом и послушание оплачивается здесь очень высоко. Наде-
юсь, госпожа слишком великодушна и справедлива, чтобы подвергать этих
бедных людей...
- Будьте спокойны, господин Маттеус, - ответила Консуэло, - я недос-
таточно богата, чтобы возместить убытки, которые они могли бы понести,
да и не в моем характере отвращать кого бы то ни было от исполнения сво-
его долга.
- К тому же я не спущу с них глаз, - вставил Маттеус, как бы разгова-
ривая сам с собой.
- Можете избавить себя от этих предосторожностей. Я слишком многим
обязана лицам, которые меня сюда привезли, и, очевидно, также и хозяевам
этого дома, чтобы отважиться вызвать их неудовольствие.
- Стало быть, сударыня, вы находитесь здесь по доброй воле? - спросил
Маттеус, которому любопытство запрещалось, как видно, не столь строго,
как откровенность.
- Прошу вас считать меня добровольной узницей, верной своему слову.
- Так я и думал. Мне еще ни разу не приходилось служить особам, кото-
рые жили бы здесь на других условиях. Однако мне часто приходилось ви-
деть, как узники, верные своему слову, плакали и терзались, словно сожа-
лея о том, что дали его. А ведь бог свидетель, им было здесь хорошо! Но
в таких случаях им всегда возвращали слово по первому требованию - здесь
никого не держат насильно. Сударыня, ужин подан.
Предпоследняя фраза дворецкого в ливрее оранжевого цвета чудо-
действенным образом вернула аппетит его новой госпоже, и ужин показался
ей таким вкусным, что она расхвалила повара. Последний был весьма
польщен тем, что его оценили по заслугам, и Консуэло заметила, что заво-
евала его уважение, хотя это не сделало его ни более откровенным, ни ме-
нее подозрительным. Это был прекрасный человек, наивный и в то же время
с хитрецой. Консуэло быстро разгадала его характер, видя, как добродушно
и ловко он предупреждает ее вопросы, чтобы не попасть впросак и успеть
обдумать свои ответы. Таким образом она узнала от него все, о чем спра-
шивала, и все-таки ничего не узнала. "Его господа - люди богатые, могу-
щественные, щедрые, но весьма строгие, особенно, когда речь идет о соб-
людении тайны. Этот домик составляет часть прекрасного имения, где живут
то сами хозяева, то охраняющие его верные слуги, которые получают
большие деньги и умеют держать язык за зубами. Местность здесь прекрас-
ная, земля плодородная, хозяева распоряжаются отлично, и обитатели не
имеют обыкновения жаловаться на своих господ, что, впрочем, было бы бес-
полезно, ибо дядюшка Маттеус чтит законы, чтит лиц, облеченных властью,
и терпеть не может нескромных болтунов". Консуэло так надоели его тонкие
намеки и услужливые предостережения, что после ужина она сказала ему с
улыбкой:
- Знаете, господин Маттеус, я боюсь и сама показаться нескромной, ес-
ли буду злоупотреблять вашей приятной беседой. Сегодня мне ничего больше
не нужно, и я желаю вам доброй ночи.
- Пусть госпожа соблаговолит позвонить мне, если ей что-либо понадо-
бится, - продолжал он. - Я живу за домом, под скалой, в маленьком флиге-
ле с садом, где выращиваю превосходные дыни. Я охотно показал бы их вам,
сударыня, чтобы услышать вашу похвалу, но мне особенно строго запретили
открывать эту калитку.
- Понимаю, Маттеус. Мне разрешается гулять только по саду, и вы тут
ни при чем - такова воля хозяев дома. Хорошо, я подчиняюсь.
- Тем более что вам, сударыня, было бы очень трудно открыть эту
дверь. Она такая тяжелая... А главное, там замок с секретом, и, не зная
его, вы могли бы повредить себе руки.
- Мое слово крепче всех ваших замков, господин Маттеус. Идите и спите
спокойно. Я тоже собираюсь лечь.
Прошло несколько дней, а хозяева замка все еще не подавали никаких
признаков жизни, и она не видела ни одного человеческого лица, если не
считать черной маски Маттеуса, которая, быть может, была приятнее его
настоящей физиономии. Этот достойный лакей прислуживал ей с усердием и
пунктуальностью, не знающими себе равных, но страшно надоел своей бол-
товней, которую она вынуждена была терпеть, ибо он стоически отказывался
от всех ее подарков и у нее не оставалось иного способа выразить ему
свою благодарность. Разговаривать - было его страстью, и тем более уди-
вительной казалась необычайная, никогда не изменявшая ему скрытность,
ибо он ухитрялся, затрагивая множество тем, ни разу не коснуться запре-
щенных. Консуэло узнала от него, какое количество моркови и спаржи дает
ежегодно огород замка, сколько оленей рождается в парке, он рассказал ей
историю каждого лебедя в пруду, каждого птенца на фазаньем дворе, каждо-
го ананаса в теплице. Но она так и не могла понять, где она находится,
живут ли хозяева или хозяин в своем замке, предстоит ли ей когда-нибудь
встретиться с ними, или она должна навсегда остаться в одиночестве в
этом домике.
Словом, ни одна из тех вещей, которые по-настоящему интересовали ее,
не сорвалась с языка словоохотливого, но весьма осторожного Маттеуса. Из
деликатности она не подходила к садовнику и служанке даже на такое расс-
тояние, откуда могла бы услышать их голоса, а впрочем, они приходили
ранним утром и исчезали, как только она вставала с постели. И она огра-
ничивалась тем, что изредка поглядывала в сторону парка, никого там не
видя да и не в состоянии будучи увидеть на таком расстоянии, и созерцая
конек крыши замка, освещавшийся по вечерам редкими огнями, которые всег-
