- Мельком, при свете фонаря. Это было в тот миг, когда я переносил
вас в лодку. Он очень красив, синьора. Я никогда не видел никого краси-
вее. Настоящий король.
- Неужели, Карл? Он еще молод?
- Лет тридцати.
- На каком языке он говорит?
- На самом настоящем чешском - истинном языке христиан! Он и ска-
зал-то мне всего несколько слов, но какое удовольствие доставил бы мне
звук родного языка, не случись это в такую дурную минуту: "Не убивайте
его - в этом нет необходимости". Ох, он ошибся, это было более чем необ-
ходимо, - не так ли, синьора?
- А что он сказал тебе, когда ты совершил это страшное дело?
- Я думаю - да простит мне бог! - что он ничего не заметил. Он кинул-
ся в лодку, где вы лежали как мертвая, и, видно, опасаясь, как бы кто не
причинил вам вреда, заслонил вас своим телом. А когда мы оказались в бе-
зопасности посреди пруда, он приподнял вас, закутал в отличный плащ, ко-
торый, должно быть, и принес специально для вас, а потом все время при-
жимал к сердцу, словно мать, охраняющая свое дитя. Да, он очень сильно
любит вас, синьора! Не может быть, чтобы вы не знали его.
- Возможно, что знаю, но мне ни разу не удалось увидеть его лицо, и
я...
- Как странно, что он скрывает его от вас! Впрочем, ничто не должно
казаться странным со стороны этих людей.
- Каких людей? Скажи мне. Карл.
- Да тех, кого называют рыцарями, черными масками. Невидимыми. О них
я знаю не больше, чем вы, синьора, хотя вот уже два месяца, как они во-
дят меня на помочах и шаг за шагом учат, что я должен делать, чтобы по-
мочь вам и спасти.
В это время послышался конский топот, приглушенный мягкой травою. Ло-
шадей перепрягли в две минуты, форейтор тоже оказался новый, не состояв-
ший на королевской службе. Он торопливо обменялся несколькими словами с
незнакомцем, после чего последний подал Консуэло руку и вместе с ней во-
шел в карету. Здесь он занял место в глубине, как можно дальше от спут-
ницы, и торжественная тишина ночи была нарушена лишь в два часа, когда
прозвонили его часы. До рассвета было еще далеко, хотя перепелки уже
кричали в вереске, а издалека, с какой-то фермы, доносился собачий лай.
Стояла великолепная ночь, созвездие Большой Медведицы широко раскинулось
на небосклоне. Стук колес заглушал мелодичные голоса природы; путники
повернулись спиной к крупным северным звездам, и Консуэло поняла, что
направляется к югу. Карл, сидя на козлах, пытался отогнать призрак Мейе-
ра, который чудился ему на всех лесных перепутьях, у подножия крестов и
под всеми высокими елями, попадавшимися по дороге. Поэтому он не обращал
ни малейшего внимания на то, в какую сторону увлекает его счастливая или
несчастная звезда.
XXI
Убедившись, что ее спутник твердо решил не обращаться к ней ни с еди-
ным словом, Консуэло сочла за лучшее подчиниться странному обету молча-
ния, которого, по-видимому, он придерживался, следуя примеру древних
странствующих рыцарей. Чтобы избавиться от мрачных образов и грустных
размышлений, навеянных рассказом Карла, она попыталась обратить свои ду-
мы на неведомое будущее, открывавшееся перед нею, и понемногу погрузи-
лась в блаженные мечты. Лишь немногие избранные натуры обладают даром
распоряжаться ходом своих мыслей в минуты созерцательного бездействия. У
Консуэло не раз бывала возможность (особенно в продолжение трех месяцев
одиночества, проведенных в Шпандау) упражнять этот дар, который, впро-
чем, реже бывает уделом счастливцев мира сего, нежели тех, чья жизнь
полна труда, преследований и опасностей. Ибо следует признать, что су-
ществует некая таинственная благодать, ниспосылаемая провидением стра-
дальцам, - иначе ясность духа некоторых из них показалась бы невероятной
тому, кто сам не испытал горя.
К тому же обстоятельства, в которых оказалась наша беглянка, были
настолько необычны, что действительно могли дать пищу для самых фантас-
тических воздушных замков. Эта тайна, словно облако окутывавшая все вок-
руг нее, этот рок, увлекавший ее в какой-то волшебный мир, эта странная,
похожая на отеческую, любовь, окружавшая ее чудесами, - все это вполне
могло поразить молодое воображение, склонное к поэзии. Консуэло вспоми-
нала слова священного писания, которые она положила на музыку в дни за-
точения:
"Я пошлю к тебе одного из ангелов, и он в объятиях своих понесет те-
бя, да не преткнешься о камень ногою твоею".
"Я блуждаю во мраке, но не испытываю страха, ибо со мной господь".
Отныне эти слова приобрели для нее более ясный, даже божественный
смысл. Когда мы перестаем верить в непосредственное явление и прямое
откровение божества, покровительство и помощь неба проявляются через
посредство дружбы и преданности нам подобных. Как сладостно вручить свою
судьбу тем, кто нас любит, и ощущать, если можно так выразиться, что те-
бя несут на руках! Это счастье столь велико, что оно быстро развратило
бы нас, когда б мы сами не прилагали усилий к тому, чтобы не слишком им
злоупотреблять. Это счастье ребенка, чьи золотые грезы не нарушаются ни-
какими тревогами жизни, пока он покоится на груди у матери.
Все эти мысли, нахлынувшие на Консуэло после того, как она так неожи-
данно избавилась от своих злоключений, убаюкивали ее, преисполняя ка-
кой-то невинной негой, и в конце концов она задремала, впав в то состоя-
ние покоя души и тела, в котором смешалось все и которое можно было бы
назвать небытием, но небытием, полным отрады. Она совершенно забыла о
своем безмолвном спутнике, как вдруг, проснувшись, увидела, что сидит
совсем рядом с ним и что голова ее лежит на его плече. В первую минуту
она и не подумала изменить положение - ей только что снилось, будто она
едет на тележке с матерью, и поддерживающая ее рука казалась ей рукой
Цыганки. Проснувшись совсем и обнаружив свою оплошность, она смутилась,
но рука незнакомца превратилась в какую-то волшебную цепь, обвившуюся
вокруг нее. Консуэло осторожно попробовала освободиться, но тщетно;
должно быть, незнакомец тоже уснул и, засыпая, бессознательно заключил в
объятия свою спутницу, когда, сморенная усталостью и покачиванием каре-
ты, она склонила голову ему на грудь. Обе его руки были сомкнуты вокруг
стана Консуэло, словно, перед тем как уснуть, он заранее позаботился о
том, чтобы она не могла упасть. Но сон ничуть не ослабил силы его спле-
тенных пальцев, и, чтобы разомкнуть их, пришлось бы окончательно его
разбудить. Консуэло не решалась на это. Она надеялась, что он сам неча-
янно отпустит ее и ей удастся сесть на прежнее место, не показав вида,
что она заметила все эти щекотливые подробности их пребывания наедине в
карете.
Однако, дожидаясь минуты, когда незнакомец заснет покрепче, Консуэло,
успокоенная его ровным дыханием и неподвижностью, заснула опять - пере-
житые потрясения оказались сильнее ее. Когда она проснулась, лицо незна-
комца было обращено к ней, его маска развязалась щека прикасалась к ее
щеке, их дыхание смешалось. Сделав резкое движение, она попыталась отод-
винуться, даже не догадавшись взглянуть ему в лицо, что, впрочем, было
бы нелегко, ибо кругом, а особенно в глубине кареты, еще царила тьма.
Незнакомец прижал Консуэло к себе, и жар его груди чудодейственным обра-
зом воспламенил ее, отняв силу и желание отстраниться. И, однако, в неж-
ном и жгучем объятии этого человека не было ничего чувственного, ничего
грубого. Его ласка не испугала и не осквернила целомудренной чистоты
Консуэло; словно под влиянием каких-то чар, она забыла свою сдержан-
ность, забыла девственную холодность, которая не покидала ее даже в
объятиях неистового Андзолето, и ответила на восторженный, жаркий поце-
луй незнакомца, приникшего к ее губам.
Все было так странно и необычно в этом таинственном существе, что не-
вольный порыв Консуэло, казалось, ничуть не удивил его, не придал дер-
зости, не опьянил его. Он снова медлительным движением прижал ее к серд-
цу и, несмотря на исключительную силу этого объятия, Консуэло не ощутила
боли, какую оно могло бы причинить слабому созданию. Она не испытала ни
страха, ни смущения - хотя после минутного размышления эти чувства были
бы так естественны после подобного беспримерного забвения ее обычной
стыдливости. Никакая посторонняя мысль не потревожила блаженного спо-
койствия этого чудесного мгновения - мгновения разделенной любви. Она
любила, любила впервые в жизни. Ей подсказал это инстинкт, вернее - го-
лос свыше. И чувство ее было таким полным, таким глубоким, таким божест-
венным, что, казалось, ничто и никогда не могло бы нарушить его очарова-
ния. Незнакомец был для Консуэло каким-то неземным существом, каким-то
ангелом, чья любовь только освящала ее. Кончиками пальцев он легко,
словно лепестками цветка, коснулся век Консуэло, и она тотчас же вновь
заснула, как по волшебству. Он же теперь бодрствовал и казался совершен-
но спокойным, словно был неуязвим, словно стрелы соблазна не могли про-
никнуть сквозь его броню. Он бодрствовал, увлекая Консуэло в неведомые
края, подобно архангелу, уносящему под своим крылом юного серафима,
обессиленного и изнемогшего от соприкосновения с лучезарным божеством.
Зарождающийся день и утренний холод наконец вывели Консуэло из ее
странного, почти летаргического состояния. Она увидела, что находится в
карете одна, и спросила себя, уж не пригрезилось ли ей, что она полюби-
ла. Она попробовала опустить одно из жалюзи, но все они оказались запер-
ты снаружи, а она не знала, каким образом их открыть. Сквозь щели жалюзи
она видела неясные контуры убегающей дороги, то белые, то зеленые края
ее, но совершенно не могла разглядеть местность, а стало быть, не могла
понять, куда ее везут. В покровительстве незнакомца было нечто своев-
ластное, нечто деспотическое. Все это походило на похищение, и в сердце
ее закрались страх и тревога.
С исчезновением незнакомца бедная грешница испытала наконец все муки
стыда и чувство глубочайшего изумления. Пожалуй, немногие "девицы из
Оперы" (так называли тогда певиц и танцовщиц) стали бы терзаться из-за
поцелуя, подаренного в темноте какому-то незнакомцу, который держал себя
весьма скромно, а главное, судя по заверениям Карла, был молод, красив и
изящен. Однако подобное безумство было столь чуждо нравам и убеждениям
добродетельной и благоразумной Консуэло, что она почувствовала себя глу-
боко униженной в собственных глазах. Она мысленно попросила прощения у
праха Альберта и покраснела до корней волос, вспомнив, что сердце ее из-
менило его памяти столь внезапно, столь недостойно и безрассудно. "Долж-
но быть, - думала она, - трагические обстоятельства этого вечера и ра-
дость освобождения заставили меня на минуту потерять рассудок. В против-
ном случае разве могла бы я вообразить, будто люблю человека, который не
сказал мне ни единого слова, не открыл мне своего имени и даже не пока-
зал своего лица! Это напоминает самые постыдные приключения маскарадов,
те нелепые проявления чувственности, в которых мне каялась Корилла и ко-
торые казались мне возможными лишь у таких женщин, как она! Как должен
презирать меня этот человек! Если он не злоупотребил моим смятением, я
обязана этим тому, что нахожусь под защитой его чести. А может быть, он
связан клятвой, выполняя более серьезные обязанности. Скорее всего он
просто пренебрег мною! Ах, если бы он понял или угадал, что с моей сто-
роны то был лишь приступ горячки, припадок лихорадочного бреда!"
Консуэло тщетно упрекала себя - она не могла отделаться от чувства
горечи, которая была еще сильнее угрызений совести, и причиной этой го-
речи было сожаление о том, что она потеряла своего дорожного спутника.
Она не имела права, да и не в силах была заставить себя его проклинать,
не могла в чем-либо обвинить его. В глубине ее сознания он продолжал
