- Объяснитесь, Консуэло! - обратился к ней страшно взволнованный
Альберт. - Я ничего не понимаю из того, что он мне говорит. Зденко ут-
верждает, что не он провел вас сюда, но что вы якобы сами прошли недос-
тупными подземельями, куда слабая женщина никогда бы не отважилась проб-
раться, да просто и не смогла бы этого сделать. Он говорит (чего только
не болтает этот несчастный), что вас вела судьба и что архангел Михаил
(которого он называет гордецом и властолюбцем) провел вас через воды и
бездну.
- Возможно, - улыбаясь, ответила Консуэло, - что в это дело и вмешал-
ся архангел Михаил, ибо я действительно шла по руслу источника, опереди-
ла несшийся за мною поток, раза два-три уже считала себя погибшей, про-
ходила по каким-то пещерам и каменоломням, где на каждом шагу могла за-
дохнуться или провалиться... и все-таки эти опасности были не так ужас-
ны, как ярость Зденко в ту минуту, когда случай или провидение вывели
меня на верную дорогу.
Тут Консуэло, все время говорившая с Альбертом по-испански, рассказа-
ла ему в немногих словах о своей встрече с его "миролюбивым" Зденко, о
том, как он пытался похоронить ее заживо, что и было бы приведено им в
исполнение, если бы она не догадалась укротить его странным еретическим
приветствием. Холодный пот выступил на лбу Альберта, когда он узнал эти
невероятные подробности; слушая Консуэло, он не раз бросал на Зденко
грозные взгляды, точно собираясь уничтожить его. Заметив это, Зденко
принял странно вызывающий, презрительный вид. Консуэло дрожала, боясь,
как бы эти два безумца не набросились друг на друга. Для нее теперь было
ясно, что, несмотря на возвышенный ум и утонченность чувств, рассудок
Альберта испытал тяжелые потрясения, от которых, пожалуй, никогда не оп-
равится вполне. Она попыталась примирить двух безумцев, ласково говоря с
обоими, но Альберт встал и, подав Зденко ключи от своего тайного убежи-
ща, очень холодно сказал ему несколько слов. Тот немедленно подчинился,
взял фонарь и, распевая непонятные песни, удалился.
- Консуэло, - сказал Альберт, когда Зденко скрылся из виду, - если бы
это верное животное, лежащее у ваших ног, взбесилось - да, да, если бы
мой бедный Цинабр невольно своей яростью подверг опасности вашу жизнь,
мне пришлось бы его убить. Поверьте, рука моя не дрогнула бы, хотя мне
никогда не приходилось проливать кровь даже тех существ, которые стоят
ниже человека. Будьте же спокойны, вам теперь больше не грозит ни малей-
шей опасности.
- О чем вы говорите, Альберт? - спросила Консуэло, встревоженная этим
неожиданным намеком. - Теперь мне нечего бояться! Зденко все-таки чело-
век, хотя и потерявший рассудок по своей, а может быть, отчасти и по ва-
шей вине. Не говорите ни о крови, ни о наказании! Вы обязаны вернуть его
на путь истинный, излечить его, а не поддерживать его бред. А теперь
идемте! Я дрожу при мысли, что рассветет раньше, чем мы успеем вер-
нуться.
- Ты права, - проговорил Альберт, снова пускаясь в путь. - Сама муд-
рость говорит твоими устами, Консуэло. Мое безумие оказалось зарази-
тельным для этого несчастного, и ты явилась вовремя, чтобы отвести нас
обоих от бездны, куда мы с ним катились. Исцеленный тобою, я постараюсь
исцелить и Зденко... Но если это мне не удастся, если его безумие будет
грозить твоей жизни, то, хотя Зденко и божий человек и ангельски добр ко
мне, хотя он единственный настоящий друг, которого я имел до сих пор на
земле... будь уверена, Консуэло, я сумею вырвать его из своего сердца, и
больше ты его никогда не увидишь.
- Довольно, довольно, Альберт, - прошептала Консуэло, уже не в силах
после всех пережитых ужасов испытывать еще новые. - Не останавливайте
своих мыслей на подобных предположениях! Я готова лучше сто раз умереть,
чем внести в вашу жизнь необходимость такого поступка и такое отчаяние.
Но Альберт не слушал ее; казалось, он совсем лишился рассудка. Он уже
не помнил, что ее надо поддерживать, не замечал, что она шатается от ус-
талости и чуть не падает на каждом шагу. Всецело поглощенный мыслями об
опасностях, пережитых ею ради него, с ужасом рисуя себе все это, охва-
ченный каким-то восторженно-благодарным чувством, он мчался вперед, что-
то отрывисто выкрикивая и не обращая внимания на то, что она с трудом
тащится за ним.
В этом отчаянном положении Консуэло вспомнила о Зденко, который был
позади и мог вернуться, вспомнила о потоке, который он все еще, так ска-
зать, держал в своих руках и который мог спустить в тот миг, когда она,
лишенная помощи Альберта, стала бы одна подниматься к водоему, - потому
что Альберт, во власти какого-то нового бреда, полагал, что она идет
впереди, и, несясь за этим обманчивым призраком, оставлял ее во мраке.
Это было слишком для женщины, даже для такой, как Консуэло. Цинабр бежал
так же быстро, как и его хозяин, он со всех ног мчался вперед, унося в
зубах фонарь. Свой же фонарь Консуэло оставила в убежище Альберта. Доро-
га то и дело поворачивала, вследствие чего свет поминутно исчезал. Натк-
нувшись впотьмах на какой-то выступ, Консуэло упала и не нашла сил под-
няться. Смертельный холод охватил ее. Еще одна страшная мысль про-
мелькнула в ее мозгу: вероятно, Зденко получил приказание через опреде-
ленное время открыть шлюзы, чтобы, напустив воду, скрыть лестницу и вы-
ход из колодца; даже независимо от своей ненависти к ней, он должен был
по привычке выполнить эту необходимую предосторожность.
"Итак, все кончено! - подумала Консуэло, тщетно силясь ползти. - Я
жертва неумолимого рока! Мне не выйти из этого рокового подземелья, гла-
зам моим не увидеть больше дневного света!.."
Уже пелена, гуще окружавшего ее густого мрака, стала заволакивать ей
взор, руки окоченели, какая-то апатия, похожая на последний предсмертный
сон, заглушила страх... И вдруг она почувствовала, что чьи-то могучие
руки поднимают ее, сжимают, уносят по направлению к колодцу... чья-то
пылающая грудь трепещет у самой ее груди, согревая ее; чей-то дружеский,
ласковый голос шепчет ей нежные слова. Цинабр прыгает перед нею с качаю-
щимся фонарем. Это Альберт, придя в себя, уносит, спасает ее со страстью
матери, потерявшей было и вновь нашедшей своего ребенка. За три минуты
они дошли до канала, из которого только что ушла вода, достигли арки и
лестницы колодца. Цинабр, привыкший к этому опасному подъему, бросился
вперед, словно боясь, что помешает хозяину, путаясь под его ногами.
Альберт, держа одной рукой Консуэло, а другой хватаясь за цепь, поднялся
по винтовой лестнице в тот момент, когда вода уже бурлила на дне колод-
ца. Эта опасность была не меньше других, перенесенных ею раньше, но Кон-
суэло уже не ощущала страха. Альберт вообще обладал такой физической си-
лой, пред которой сила Зденко казалась игрушечной, а в данную минуту,
под влиянием невероятного возбуждения, сила эта стала просто сверхъес-
тественной. Когда при свете занимающейся зари он опустил свою драгоцен-
ную ношу на закраину колодца, Консуэло наконец облегченно вздохнула и,
оторвавшись от тяжело дышавшей груди Альберта, вытерла его высокий вспо-
тевший лоб своим шарфом.
- Друг, - нежно сказала она, - если б не вы, я была бы мертва; вы
отплатили за все, сделанное мною для вас; я чувствую сейчас вашу уста-
лость больше, чем вы сами, и мне кажется, что на вашем месте я бы не вы-
держала.
- О моя маленькая Zingarella! - с восторгом воскликнул Альберт, целуя
шарф, которым она вытирала его лицо. - Ты не тяжелее для меня, чем в тот
день, когда я нес тебя со Шрекенштейна в этот самый замок.
- Замок, откуда вы, Альберт, не выйдете больше без моего разрешения;
не забывайте своих клятв!
- А ты своих! - ответил он, опускаясь перед ней на колени.
Он закутал Консуэло шарфом и провел ее в свою комнату, откуда она ти-
хонько проскользнула к себе. Замок просыпался. В нижнем этаже уже слы-
шался сухой, резкий кашель канониссы - признак, что она проснулась. Кон-
суэло посчастливилось: никто не видел и не слышал, как она добралась до
своей комнаты. Дрожащей рукою сняла она с себя разорванную и испачканную
одежду и, заперев ее в сундук, вынула из замка ключ. У нее еще нашлись
силы скрыть все следы своего таинственного путешествия; но едва положила
она свою измученную голову на подушку, как ее охватил тяжелый, лихора-
дочный сон, полный фантастических видений и кошмаров, и она вытянулась
на постели во власти неумолимой горячки.
XLVII
Между тем канонисса Венцеслава, посвятив полчаса молитве, поднялась
по лестнице, и, как всегда, первая мысль ее была о дорогом племяннике.
Она направилась к дверям его комнаты и приложила ухо к замочной скважи-
не, хотя меньше чем когда-либо надеялась услышать легкий шорох, говоря-
щий об его возвращении. Каковы же были ее удивление и радость, когда до
нее донеслось ровное дыхание спящего! Осенив себя крестом, она решилась
тихонько отворить дверь и на цыпочках войти в комнату. Альберт спокойно
спал на своей постели, а Цинабр, свернувшись клубком, - на соседнем
кресле. Не разбудив ни того, ни другого, она побежала к графу Христиану,
который, распростершись в своей часовне, молился с обычным смирением о
возвращении ему сына на небесах или на земле.
- Братец, - тихо сказала Венцеслава, опускаясь на колени рядом с ним,
- оставьте ваши молитвы и ищите в сердце своем самые горячие благодаре-
ния: господь услышал вас!
Больше ей ничего не нужно было объяснять. Старик, повернувшись к
сестре и прочтя в ее маленьких светлых оживленных глазах глубокую, со-
чувственную радость, поднял к алтарю свои иссохшие руки и угасшим голо-
сом воскликнул:
- Боже! Ты возвратил мне сына! И оба в едином религиозном порыве ста-
ли поочередно произносить вполголоса слова прекрасной молитвы Симеона
Богоприимца: "Ныне отпущаеши раба твоего, владыко..."
Решено было не будить Альберта. Призвали барона, капеллана, всех слуг
и благоговейно прослушали в домовой церкви замка благодарственное мо-
лебствие. Амелия искренне обрадовалась, узнав о возвращении двоюродного
брата, но решила, что совершенно напрасно ради благочестивого празднова-
ния этого счастливого события ее подняли в пять часов утра и заставили
промучиться целую длинную обедню, во время которой ей пришлось подавить
не один зевок.
- Почему ваша подруга, добрейшая Порпорина, не пришла поблагодарить
бога вместе с нами? - спросил граф Христиан племянницу, когда служба
кончилась.
- Я пробовала ее разбудить, - ответила Амелия, - звала, тормошила,
прибегала ко всяким способам, но мне не удалось ни втолковать ей что-ли-
бо, ни заставить ее открыть глаза. Если бы она не пылала в жару и не бы-
ла красна, как огонь, я, право, подумала бы, что она мертва. Должно
быть, она очень плохо спала эту ночь, и сейчас ее лихорадит.
- Так, видимо, она больна, эта достойная особа! - проговорил граф. -
Дорогая сестра Венцеслава, вам бы следовало пойти взглянуть на нее и
сделать все, что требует ее состояние. Избави бог, чтобы такой радостный
день был омрачен болезнью этой благородной девушки!
- Хорошо, братец, - ответила канонисса, бросая вопросительный взгляд
на капеллана (в последнее время она ничего не предпринимала по отношению
к Консуэло, не посоветовавшись с ним). - Но вы не беспокойтесь, Христи-
ан, ничего страшного нет, просто синьора Нина очень нервна и, наверно,
скоро выздоровеет... Но разве не удивительно, - обратилась она к капел-
лану, отведя его в сторону, - что эта девушка с такой уверенностью
предсказала возвращение Альберта? Господин капеллан, уж не ошиблись ли
мы с вами относительно нее? Может, она и вправду вроде святой и у нее
бывают откровения?
- Святая присутствовала бы на обедне, а не лежала в такую минуту в
лихорадке, - глубокомысленно изрек капеллан.
Это мудрое замечание вызвало глубокий вздох у канониссы. Однако она
