жалась к фонтану и очень походила на одну из фантастических личностей -
"ночных прачек", легенды о которых распространены почти во всех суевер-
ных странах. Озабоченность или безразличие, с каким она принялась напол-
нять водой кувшин, не выказывая при виде пришельцев ни удивления, ни
страха, заключали в себе на первый взгляд нечто торжественное и стран-
ное. Но вскоре громкий крик и уроненный ею при этом на дно бассейна кув-
шин доказали им, что в ней не было ничего сверхъестественного. У доброй
женщины просто с годами ослабело зрение, а как только она заметила нез-
накомых людей, то страшно перепугалась и бросилась, бежать к дому, при-
зывая на помощь пресвятую деву Марию и всех святых.
- Что случилось, тетка Бригита? - раздался из дома мужской голос. -
Уж не встретились ли вы с какойнибудь нечистой силой?
- Два дьявола, или, скорее, два вора, стоят там у фонтана, - ответила
женщина, подбегая к своему собеседнику, который, появившись на пороге
двери, простоял там несколько минут с нерешительным и недоверчивым ви-
дом.
- Наверное, еще один из ваших обычных страхов. Разве в такой час ка-
кие-нибудь воры покусятся на нас?
- Клянусь вам своим вечным спасением, что там стоят две черные фигу-
ры, неподвижные, как статуи! Да разве вы сами не видите их отсюда? Смот-
рите же, они все еще там и не уходят. Пресвятая дева Мария! Побегу,
спрячусь в погреб.
- Действительно, я что-то вижу, - проговорил мужчина, стараясь гово-
рить грубым голосом. - Сейчас позвоню, вызову садовника, и вместе с его
двумя помощниками мы легко справимся с этими плутами, которые могли
пробраться сюда только перелезши через стенку, так как я сам запер все
ворота.
- Пока что запрем дверь, - заметила старуха, - а потом ударим в на-
бат.
Дверь закрылась, а наши двое юношей продолжали стоять в недоумении,
не зная, что им предпринять. Бежать - значило подтвердить мнение, кото-
рое составилось о них, а оставаться - значило подвергнуться грубому на-
падению. Совещаясь, они увидели слабый луч, пробивавшийся сквозь ставню
нижнего этажа. Луч расширился, и малиновая шелковая занавеска, из-за ко-
торой лился мягкий свет лампы, стала медленно приподниматься. У края за-
навески появилась рука, казавшаяся при ярком лунном свете белой и пол-
ной. Рука осторожно поддерживала бахрому занавески, в то время как
чей-то незримый глаз, должно быть, рассматривал то, что делалось вне до-
ма.
- Давай петь: это единственный выход, - сказала своему товарищу Кон-
суэло, - я начну, а ты мне вторь. Нет, возьми скрипку и сыграй любую ри-
турнель в любом тоне.
Иосиф повиновался, и Консуэло запела во весь голос, одновременно имп-
ровизируя и музыку и слова - нечто вроде ритмического речитатива на не-
мецком языке:
"Нас двое бедных пятнадцатилетних детей; мы малы и не сильнее и не
злее тех соловушек, чьим сладким песням подражаем".
- Ну, Иосиф, - прошептала она, - еще аккорд, чтобы оттенить речита-
тив.
Затем она продолжала:
"Измученные усталостью, подавленные мрачным одиночеством ночи, мы
увидели издали этот дом, он показался нам необитаемым, и мы перекинули
через стену одну ногу, а потом и другую".
- Иосиф, еще аккорд в ля минор!
"Очутились мы в заколдованном саду, среди плодов, достойных земли
обетованной. Мы умирали от жажды, умирали от голода, и всетаки если не
хватит хоть единого красного яблочка на шпалерах, если сорвали мы хоть
единую ягодку с виноградной лозы, пусть нас выгонят и проучат как злоде-
ев".
- Теперь, Иосиф, модуляцию, чтобы вернуться в до мажор.
"А между тем нас подозревают, нам грозят; но мы не хотим бежать, не
хотим прятаться, ибо не совершили ничего дурного... если только не счи-
тать, что мы вошли в дом божий, перелезши через стену. Но когда дело
идет о том, чтобы забраться в рай, то все дороги хороши, и кратчайшие -
наилучшие".
Консуэло завершила свой речитатив одним из тех красивых хоралов на
простонародном латинском языке, известном в Венеции как "latino di
frate" [27], которые народ распевает вечерами перед статуями мадонны.
Когда она кончила, две белые руки, постепенно высунувшиеся из-за занаве-
сей, бурно зааплодировали, и голос, показавшийся ей не совсем незнако-
мым, крикнул из окна:
- Добро пожаловать, ученики муз! Входите, входите! Вас ждет здесь
гостеприимство!
Юные музыканты приблизились, а минуту спустя лакей в красной с лило-
вым ливрее вежливо распахнул перед ними двери.
- Я принял было вас за жуликов, прошу извинить меня, друзья мои, -
смеясь, сказал он. - Но вы сами виноваты, что не запели раньше. С таким
паспортом, как голос и скрипка, вы можете рассчитывать на самый радушный
прием у моего хозяина. Пожалуйте. По-видимому, он уже знает вас.
С этими словами приветливый слуга поднялся впереди них по двенадцати
ступенькам очень пологой лестницы, покрытой прекрасным турецким ковром.
Не успел еще Иосиф спросить имя хозяина, как лакей открыл дверь, тот-
час бесшумно за ним закрывшуюся, и, проведя их через уютную переднюю,
ввел в столовую, где любезный хозяин этого счастливого обиталища, сидя
перед жареным фазаном и двумя бутылками старого золотистого вина, начи-
нал переваривать первое блюдо, уже принявшись с благодушным и одновре-
менно величественным видом за второе. Вернувшись с вечерней прогулки, он
приказал привести себя в порядок и освежить себе лицо, что и было испол-
нено его камердинером. Он был напудрен и выбрит, седеющие кудри мягко
вились вокруг его почтенной головы, блестя ирисовой, чудесно пахнущей
пудрой. Красивые руки покоились на коленях, обтянутых короткими черными
шелковыми панталонами с серебряными застежками. Ноги прекрасной формы,
которыми он немного гордился, туго обтянутые прозрачными лиловыми шелко-
выми чулками, отдыхали на бархатной подушке. Его статное, дородное тело,
облаченное в запашный из превосходного красного шелка стеганный на вате
халат, утопало в большом, крытом ковровой тканью кресле, где локоть ниг-
де не рисковал наткнуться на угол, до того кресло это было хорошо набито
волосом и везде закруглено. Экономка Бригита, сидя у пылающего и потрес-
кивающего камина за креслом хозяина, со священнодействующим видом варила
кофе. Второй лакей, не уступавший первому ни в выправке, ни в приветли-
вости, стоя у стола, осторожно отрезал крылышко дичи, спокойно и терпе-
ливо ожидаемое благочестивым отцом.
Иосиф и Консуэло низко поклонились, узнав в хозяине старшего каноника
собора святого Стефана, в присутствии которого они прошлым утром служили
обедню.
LXXVII
Не было на свете человека, жизнь которого сложилась бы так спокойно и
удобно, как жизнь господина каноника. Благодаря многочисленным покрови-
телям, принадлежавшим к королевскому дому, он был в возрасте семи лет
объявлен совершеннолетним; хоть человек в эти годы еще и не отличается
большим умом, однако, согласно церковному уставу, он в скрытом виде об-
ладает им настолько, чтобы получать и тратить доходы с бенефиция.
Вследствие такого постановления тонзурированного юнца возвели в канони-
ки, несмотря на то, что он был побочным сыном короля. Сделано это было в
полном соответствии с церковными уставами: ребенок, видите ли, считается
законнорожденным, если он получает доходы с церковного имущества и нахо-
дится под покровительством королевского дома. Те же самые канонические
постановления требовали, чтобы каждый претендент на церковное имущество
происходил от бесспорного и законного брака, в противном случае его мог-
ли объявить "неправоспособным", а в случае надобности - даже "недостой-
ным" и "бесчестным". Но существует столько средств для соглашения с не-
бом! А потому в некоторых случаях каноническое право устанавливало, что
подкинутый ребенок может считаться законнорожденным, на том, впрочем,
истинно христианском основании, что в случае неизвестного происхождения
должно-де скорее предполагать хорошее, чем плохое. Итак, маленький кано-
ник в качестве совершеннолетнего стал получать прекрасный доход с цер-
ковного имущества. Дожив до пятидесяти лет и имея за собой сорок лет
якобы действительной службы в капитуле, он был признан каноником, отслу-
жившим "юбилейный срок", то есть каноником в отставке. Ему предоставля-
лось жить где заблагорассудится, не исполнять никакой работы при капиту-
ле, пользуясь, однако, всеми выгодами, доходами и привилегиями каноника-
та. Правда, достойный каноник с юных лет оказывал капитулу очень большие
услуги. Он объявил себя "отсутствующим", что на языке каноническом озна-
чает право - под более или менее благовидным предлогом - жить вдали от
капитула, не теряя при этом доходов с церковного имущества, связанных со
службой. Достаточно было чумной эпидемии в его резиденции, чтобы это
послужило основанием для "отсутствия". Могло быть причиной "отсутствия"
слабое или расстроенное здоровье. Но самым надежным и уважительным пово-
дом являлась ссылка на научные занятия. Для этого предпринимался и
объявлялся какой-нибудь объемистый труд на темы о морали, об отцах церк-
ви, о таинствах или, того лучше, об устройстве капитула, к которому при-
надлежишь, о принципах, на которых он основан, о почетных и материальных
выгодах, имеющих отношение к службе при капитуле, о требованиях, которые
могли бы быть предъявлены другим капитулам, о процессе, который велся
или будет вестись против соперничающей общины по поводу какой-нибудь
земли, права попечительства или дома, данного по бенефицию. И такого ро-
да сутяжные и финансовые хитросплетения были настолько интереснее духов-
ному сословию, чем комментарии к учению и разъяснению догматов, что сто-
ило только какому-нибудь видному члену капитула предложить заняться исс-
ледованием и наведением справок в правительственных учреждениях относи-
тельно старинных документов, набросать записки о судопроизводстве, наст-
рочить жалобы и даже пасквили на богатых противников, как ему предостав-
ляли выгодное и приятное право вернуться к частной жизни и проедать свои
доходы либо путешествуя, либо сидя в своем бенефициальном доме у
собственного камелька. Так и поступил наш каноник.
Человек умный, одаренный красноречием и изящным слогом, он дал себе
слово - и давал его всю жизнь - написать книгу о правах, льготах и при-
вилегиях своего капитула. Окруженный запыленными фолиантами, которые он
ни разу не раскрыл, он своей книги не написал, не писал ее и теперь, да
и вообще ему не суждено было когда-либо ее написать. Два секретаря,
приглашенные им за счет капитула, занимались тем, что опрыскивали его
особу духами и готовили ему трапезы. О пресловутой книге много было тол-
ков; ее ожидали, на силе ее аргументов строили тысячи воздушных замков,
мечтая о славе, мести и золоте. Эта несуществующая книга уже создала
своему автору репутацию человека образованного, упорного в труде и крас-
норечивого, чему он вовсе не спешил представить доказательства. И проис-
ходило это не потому, что он был неспособен оправдать высокое мнение
своих собратий, но потому, что жизнь коротка, а за обедами и ужинами за-
сиживаешься долго, приводить себя в порядок тоже необходимо, ну и doice
far niente [28] так восхитительно. Затем у нашего каноника были две не-
винные, но неутолимые страсти: он обожал садоводство и музыку. Где же
было ему при таком количестве дел и занятий найти время для написания
книги? Наконец, так приятно говорить о книге, которую не пишешь, и, нап-
ротив, так неприятно слышать разговоры о труде, который уже написан.
Бенефиции его святой особы представлял собою весьма доходное имение,
приобщенное к приории, где каноник жил восемь-девять месяцев в году,
предаваясь разведению цветов и ублажению своей утробы. Жилище было об-
ширным и романтическим. Каноник обставил его не только комфортабельно,
но даже роскошно. Предоставляя медленно разрушаться корпусу, где жили
