кам, где его изящная нога мягко ступала по мелкому, пройденному граблями
песку, Консуэло не сомневалась, что такое счастливое существо, с такой
чистой совестью, столь удовлетворенное во всех своих желаниях, будет в
восторге от возможности совершить доброе дело. Едва она заговорила, пе-
редавая просьбу бедной Кориллы, как появилась Бригита и перебила ее.
- Там у ворот, - начала старуха, - бродяга, певица из театра; выдает
себя за знаменитость, а вид у нее и разговор распутной девки. Она уверя-
ет, что сейчас родит, а кричит и бранится, как тридцать чертей вместе
взятых. Хочет родить в вашем доме. Подумайте, подходящее ли это для вас
дело?
У каноника вырвался жест отвращения, - очевидно, он собирался отка-
зать.
- Господин каноник, - обратилась к нему Консуэло, - кто бы ни была
эта женщина, она страдает, жизнь ее, быть может, в опасности, так же как
и жизнь невинного создания, которого бог призывает в этот мир, - и рели-
гия повелевает вам принять его по-христиански и по-отечески. Не правда
ли, вы не покинете несчастную, не допустите, чтобы она погибла, стеная,
у вашей двери?
- А что, она замужняя? - холодно спросил каноник после минутного раз-
думья.
- Этого я не знаю; возможно. Но что до того? Господь посылает ей
счастье быть матерью. Он один имеет право ее судить...
- Она сказала свое имя, господин каноник, - энергично вмешалась Бри-
гита, - наверное, вы должны ее знать, вы же водитесь со всеми комедиан-
тами Вены. Ее зовут Корилла.
- Корилла! - воскликнул каноник. - Она бывала в Вене, и я много о ней
слышал; говорят, у нее прекрасный голос.
- Ну вот, ради ее голоса прикажите открыть ворота! Она лежит на пес-
ке, на самой дороге, - настаивала Консуэло.
- Но ведь это женщина легкого поведения, - возразил каноник. - Два
года тому назад у нее была скандальная история в Вене.
- Помните, господин каноник, у вас есть немало завистников. Роди
только в вашем доме погибшая женщина... в этом, поверьте, не усмотрят
случайности, а дела милосердия и того меньше. Вам ведь известно, что у
каноника Герберта есть виды на юбилярство и он уже отставил от должности
одного молодого собрата под предлогом, будто тот небрежно относился к
церковным службам ради дамы, которая всегда в эти часы у него исповедо-
валась. Господин каноник, такой бенефиции, как ваш, легче потерять, чем
добыть.
Эти слова вдруг оказали решающее действие. Каноник воспринял их в
святилище своего благоразумия, хотя притворился, что пропустил мимо
ушей.
- В двухстах шагах отсюда есть постоялый двор, - проговорил он, -
пусть эту даму отвезут туда. Она найдет там все, что ей надо, и ей будет
там гораздо удобнее и приличнее, чем у холостяка. Ступайте, скажите ей
это, Бригита, и, прошу вас, держите себя с ней вежливо, как можно вежли-
вее. Укажите форейторам, где находится постоялый двор. А вы, дети мои, -
обратился он к Консуэло и Иосифу, - пойдемте со мной разбирать фугу Ба-
ха, пока нам готовят завтрак.
- Господин каноник, - начала взволнованно Консуэло, - неужели вы по-
кинете...
- Ах! - воскликнул огорченно каноник. - Зачахла самая красивая из мо-
их волкамерии! Говорил же я садовнику, что он недостаточно часто ее по-
ливает. Самое редкое, самое дивное растение моего сада! Это нечто роко-
вое! Взгляните, Бригита! Позовите-ка садовника, я его проберу.
- Раньше всего я прогоню знаменитую Кориллу, - ответила, удаляясь,
Бригита.
- И вы согласны с этим? Вы это приказываете, господин каноник? -
воскликнула с негодованием Консуэло.
- Не могу поступить иначе, - ответил он кротко, но спокойным тоном,
говорившим о непоколебимой решимости, - и желаю, чтобы об этом больше не
было речи. Идемте же, я вас жду, начнем музицировать!
- Никакой музыки здесь для нас не может быть! - возбужденно ответила
Консуэло. - Вы бесчувственный человек и неспособны понять Баха. Пусть
погибнут ваши цветы и ваши плоды! Пусть пропадут от мороза жасмин и ваши
красивейшие деревья! Эта плодородная земля, приносящая вам все в таком
изобилии, не должна была бы ничего родить, кроме терний, потому что вы
бессердечны, вы похищаете дары неба и не умеете использовать их для гос-
теприимства!
В то время как Консуэло изливала свое возмущение, пораженный каноник
озирался кругом, словно боясь, как бы проклятие небес, призываемое этой
пылкой душой, не обрушилось на его драгоценные волкамерии и любимые ане-
моны. Высказав все, Консуэло бросилась к воротам, которые по-прежнему
были на запоре, перелезла через них и последовала за каретой Кориллы,
направлявшейся шагом к жалкому кабаку, без всякого основания награжден-
ному каноником званием постоялого двора.
LXXIX
Иосиф Гайдн уже привык подчиняться внезапным решениям своего друга,
но, более предусмотрительный и спокойный, чем Консуэло, он догнал ее
лишь после того, как сбегал в дом за дорожной котомкой, нотами, а глав-
ное - за скрипкой, источником существования, утешительницей и веселой
спутницей их путешествия.
Кориллу положили на скверную кровать в немецкой харчевне, такую ко-
роткую, что либо голова, либо ноги должны были висеть в воздухе. К нес-
частью, в этой жалкой лачуге не было женщин: хозяйка ушла на богомолье
за шесть миль, а работница погнала корову на пастбище. Дома были старик
и мальчик. Скорее испуганные, чем польщенные честью принимать у себя та-
кую богатую путешественницу, они всецело предоставили свой домашний очаг
в распоряжение приезжих, не думая о вознаграждении, которое могли за это
получить. Старик был глух; пришлось ребенку отправиться за акушеркой в
соседнюю деревню, отстоявшую чуть ли не на расстоянии мили; форейторы
гораздо больше беспокоились о своих лошадях, которых нечем было накор-
мить, чем о путешественнице. Предоставленная попечениям горничной, окон-
чательно потерявшей голову, - она кричала почти так же громко, как ее
госпожа, - роженица оглашала воздух стонами, напоминавшими скорее рыча-
ние львицы, чем вопли женщины.
Консуэло, охваченная ужасом и жалостью, решила не покидать несчаст-
ную.
- Иосиф, - сказала она своему товарищу, - вернись в приорию, хотя бы
тебе и пришлось встретить там плохой прием: не следует быть гордым, ког-
да просишь за других. Скажи канонику, что сюда нужно прислать белья,
бульона, старого вина, матрацев, одеял - словом, все необходимое больно-
му человеку. Поговори с ним кротко, но решительно и обещай, если понадо-
бится, что мы придем к нему играть, лишь бы он оказал помощь этой женщи-
не.
Иосиф отправился в приорию, а бедной Консуэло пришлось быть невольной
свидетельницей отвратительной сцены, когда женщина без веры и сердца,
богохульствуя и проклиная, переносит священные муки материнства. Цело-
мудренная и благочестивая девушка содрогалась, видя эти муки, которых
ничто не могло смягчить, ибо вместо святой радости и набожного упования
сердце Кориллы было полно злобы и горечи. Она не переставая проклинала
свою судьбу, путешествие, каноника с его экономкой и даже ребенка, кото-
рого производила на свет. Она была так груба со своей горничной, что у
той все валилось из рук. Наконец, совсем выйдя из себя, Корилла крикнула
ей:
- Ну, погоди, я так же буду за тобой ухаживать, когда придет твой че-
ред! Ведь я прекрасно знаю, что ты тоже беременна, и отправлю тебя ро-
жать в больницу. Прочь с глаз моих! Ты меня только беспокоишь и раздра-
жаешь.
София, в ярости и отчаянии, со слезами выбежала из комнаты, а Консуэ-
ло, оставшись наедине с возлюбленной Андзолето и Дзустиньяни, старалась
успокоить и облегчить ее страдания. Неистовствуя и испытывая адские му-
ки, Корилла все же сохранила какое-то звериное мужество, дикую силу, в
которых сказывалась вся нечестивость ее пылкой, здоровой натуры. Когда
боли на минуту отпускали ее, она снова делалась бодрой и веселой.
- Черт возьми! - обратилась она вдруг к Консуэло, совершенно не узна-
вая ее, так как видела девушку только издали или на сцене в костюмах,
совсем не похожих на тот, который был на ней теперь. - Вот так приключе-
ние! А многие не поверят мне, если я расскажу, что родила в кабаке с та-
ким доктором, как ты. Ты похож на цыганенка со своей смуглой мордочкой и
большущими черными глазами. Кто ты? Откуда ты взялся? Как ты здесь очу-
тился? И почему ты меня обихаживаешь? Ах, нет, не отвечай мне, я все
равно не услышу, уж слишком я страдаю! Ah misera me! [29] Только бы не
умереть! О нет, я не умру! Не хочу умирать! Цыганенок, ты ведь не бро-
сишь меня? Не уходи! Не уходи! Не дай мне умереть! Слышишь?
И вновь возобновились крики, прерываемые новым богохульством.
- Проклятый ребенок! - говорила она. - Так и вырвала бы тебя из утро-
бы и швырнула б подальше!
- Ох! Нет! Не говорите так! - воскликнула, вся похолодев от ужаса,
Консуэло. - Вы будете матерью, будете счастливы, когда увидите своего
ребенка, не пожалеете, что страдали.
- Я? - проговорила с циничным хладнокровием Корилла. - Ты вообража-
ешь, что я буду любить этого ребенка? Ах! Как ты ошибаешься! Великое
счастье быть матерью, нечего сказать! Как будто я не знаю, что это зна-
чит: страдать рожая, работать, чтобы кормить этих несчастных, не призна-
ваемых отцами, видеть, как сами они страдают, не знать, что с ними де-
лать, страдать, бросая их... ведь в конце-то концов все-таки их лю-
бишь... но этого я любить не буду. О! Клянусь богом! Я буду ненавидеть
его, как ненавижу его отца!..
И Корилла, исступление которой, несмотря на внешнее хладнокровие и
презрение, все возрастало, закричала в неистовой злобе, вызываемой у
женщины жестокими страданиями:
- Ах! Проклятый! Да будь он трижды проклят, отец этого ребенка!
Она задыхалась, вопила, издавая нечленораздельные звуки, разорвала в
клочки косынку, которая прикрывала ее грудь, клокотавшую от муки и злос-
ти; схватив за руку Консуэло, впившись в нее пальцами, судорожно сжатыми
от боли, она не прокричала, а скорее прорычала:
- Да будь он проклят! Проклят! Проклят! Подлый, бесчестный Андзолето!
В эту минуту вернулась София и через четверть часа, умудрившись при-
нять у своей госпожи ребенка, бросила на колени Консуэло первую попавшу-
юся тряпку из театрального гардероба, выхваченную из наспех открытого
сундука. Это был бутафорский плащ из выцветшего атласа, отделанный ми-
шурной бахромой. В эту импровизированную пеленку благородная, целомуд-
ренная невеста Альберта завернула дитя Андзолето и Кориллы.
- Ну, синьора, успокойтесь, - проговорила добрым, искренним голосом
бедная горничная, - родили вы благополучно, и у вас хорошенькая крошеч-
ная дочка.
- Девочка или мальчик - мне все равно, но я больше не страдаю, - от-
ветила Корилла, приподнимаясь на локте и даже не глядя на ребенка. - По-
дай мне большой стакан вина!
Иосиф как раз принес из приории вина, и притом самого лучшего. Кано-
ник великодушно исполнил просьбу Консуэло, и вскоре у больной было в
изобилии все, что нужно в таких случаях. Корилла подняла своей сильной
рукой поданный ей серебряный кубок и осушила его с непринужденностью
маркитантки; затем, бросившись на чудесные подушки каноника, заснула с
глубокой беспечностью, присущей железному организму и ледяной душе. Пока
она спала, ребенка как следует спеленали, а Консуэло сходила на соседний
луг за овцой, которая и стала первой кормилицей новорожденной. Мать,
проснувшись, приподнялась с помощью Софии, выпила стакан вина и на мину-
ту призадумалась. Консуэло, держа на руках дитя, ждала пробуждения мате-
ринской нежности, но у Кориллы было на уме совсем иное. Взяв до мажор,
она с серьезным видом пропела гамму в две октавы и захлопала в ладоши.
- Браво, Корилла! - воскликнула она. - Голос у тебя ничуть не постра-
дал, можешь рожать детей, сколько тебе заблагорассудится!
Затем она расхохоталась, поцеловала Софию и, сняв со своей руки брил-
