стал восхищаться ею, снова почувствовал к ней нежность. Бедняга, возле
него не было талантливых учеников, а к каждому новому лицу он относился
с недоверием. Сколько же давно не испытанной радости доставило ему ис-
полнение Консуэло, понявшей своей прекрасной душой его мысли и передав-
шей их своим красивым голосом! Он был до того растроган, прослушав, как
его талантливая и всегда покорная Порпорина исполняет созданные им про-
изведения именно так, как он их задумал, что даже заплакал радостными
слезами и, прижимая ее к сердцу, воскликнул:
- О, ты первая певица в мире! Голос твой стал вдвое крепче и сильнее,
и ты сделала такие успехи, словно я ежедневно в течение всего этого года
занимался с тобой. Еще, еще, дочка, пропой мне эту тему. Ты мне даешь
минуты давно не испытанного счастья!
Они скудно пообедали за маленьким столиком у окошка. Порпора был
очень плохо устроен. Его комната, мрачная, темная, всегда в беспорядке,
выходила на угол узкой и пустынной улицы. Консуэло, видя, что он пришел
в хорошее расположение духа, решилась заговорить с ним об Иосифе Гайдне.
Единственно, что она скрыла от учителя, это свое длинное пешее путешест-
вие с молодым человеком и странные приключения, породившие между ними
такую нежную, чистую дружбу. Она знала, что ее учитель, по своему обык-
новению, отнесется недоброжелательно ко всякому желающему брать у него
уроки, о ком отзовутся с похвалой. И потому она с самым равнодушным ви-
дом рассказала Порпоре, что, подъезжая к Вене, разговорилась в экипаже с
одним бедным юношей и он с таким почтением и восторгом говорил о школе
Порпоры, что она почти обещала ему замолвить о нем словечко перед самим
маэстро.
- А кто этот молодой человек? - спросил Порпора. - К чему он готовит
себя? Конечно, в артисты, раз он бедняк? Благодарю за таких клиентов!
Больше я не намерен учить никого, кроме сынков аристократов. Эти по
крайней мере платят, хоть и ничему не выучиваются, но зато гордятся на-
шими уроками, воображая, что выходят из наших рук с какими-то познания-
ми. А артисты все неблагодарные подлецы, предатели, лгуны... Лучше и не
заикайся мне об этом. Не желаю, чтобы кто-либо из них переступил порог
этой комнаты. А случись это, я моментально вышвырну его за окно!
Консуэло пробовала было рассеять его предубеждение, но старик так
упорно стоял на своем, что она отказалась от своего намерения и, высу-
нувшись немного из окна в тот момент, когда учитель повернулся к ней
спиной, сделала сначала один, а потом другой знак рукой. Иосиф, бродив-
ший по улице в ожидании условленного сигнала, понял на основании первого
знака, что надо отказаться от какой-либо надежды попасть в число учени-
ков Порпоры; второй знак говорил о том, что ему не следовало появляться
раньше, чем через полчаса.
Консуэло перевела разговор на другое, чтобы Порпора забыл об ее сло-
вах. Прошло полчаса, и Иосиф постучал в дверь. Консуэло пошла отпирать
и, притворяясь, будто не знает Иосифа, вернулась доложить маэстро, что к
нему явился наниматься слуга.
- Покажись-ка! - крикнул Порпора дрожавшему юноше. - Подойди сюда.
Кто тебе сказал, что я нуждаюсь в слуге? Никакого слуги мне не нужно.
- Если вы не нуждаетесь в слуге, - ответил Иосиф, совсем растеряв-
шись, но стараясь, по совету Консуэло, держаться молодцом, - это крайне
для меня прискорбно, сударь, ибо я очень нуждаюсь в хозяине.
- Можно подумать, что я один могу дать тебе заработок! - возразил
Порпора. - Ну посмотри на мою квартиру и мебель - считаешь ли ты, что
мне нужен лакей для уборки?
- Да, конечно, сударь, он очень был бы нужен вам, - ответил Гайдн,
разыгрывая доверчивого простака, - ведь здесь ужасный беспорядок!
С этими словами он тут же принялся за дело и стал убирать комнату с
такой аккуратностью и хладнокровием, что Порпора расхохотался. Иосиф все
поставил на карту, ибо, не рассмеши он своим усердием хозяина, тот, по-
жалуй, заплатил бы ему палочными ударами.
- Вот чудак, хочет служить мне помимо моей воли! - проговорил Порпо-
ра, глядя на его старание. - Говорят тебе, идиот, у меня нет средств
платить слуге. Ну что? Будешь еще продолжать усердствовать?
- За этим, сударь, дело не станет. Лишь бы вы мне давали свои обноски
да ежедневно по куску хлеба. Вот мне и довольно. Я так беден, что почту
себя счастливым, если мне не придется просить милостыню.
- Но почему же тебе не поступить в богатый дом?
- Немыслимо, сударь: находят, что я слишком мал ростом и слишком
уродлив. К тому же я ничего не смыслю в музыке, а знаете, теперь все
вельможи хотят, чтобы их лакеи умели немного играть на скрипке или флей-
те для домашнего обихода. Я же никогда не мог вбить себе в голову ни
единой музыкальной ноты.
- Ага! Ага! Ты ничего не смыслишь в музыке? Ну, так мне именно такой
человек и нужен. Если ты удовольствуешься пищей и моими обносками, я те-
бя беру. Вот и дочери моей тоже понадобится старательный малый для пору-
чений. Посмотрим, на что ты годен. Умеешь чистить платье, мести пол,
докладывать о посетителях и провожать их?
- Да, сударь, я все умею.
- Ну, хорошо, так начинай. Приготовь мне вот тот костюм, что лежит на
кровати, так как я через час отправляюсь к посланнику. Консуэло, ты бу-
дешь меня сопровождать. Я хочу представить тебя синьору Корнеру, - ты
его знаешь. Он только что вернулся с целебных вод со своей синьорой. У
меня есть еще одна маленькая комнатка, я тебе ее уступаю; пойди туда,
приоденься немного, пока я буду собираться.
Консуэло повиновалась, прошла через переднюю в предоставленную ей
темную комнатку и облеклась в свое вечное черное платье с неизменной бе-
лой косынкой, прибывшее сюда на плечах Иосифа.
"Не очень-то роскошный туалет для посещения посольства, - подумала
она, - но ведь в нем я дебютировала в Венеции, и, однако, это не помеша-
ло мне хорошо петь и иметь успех".
Переодевшись, она вышла в переднюю, где нашла Гайдна, с важностью за-
вивавшего парик Порпоры, посаженный на палку. Взглянув друг на друга,
оба чуть не прыснули.
- Как же это ты справляешься с таким великолепным париком? - спросила
она тихо, чтобы не услышал Порпора, одевавшийся в соседней комнате.
- Ничего, - ответил Иосиф, - само собой выходит. Я часто видел, как
это делает Келлер. А кроме того, сегодня он дал мне урок и еще поучит,
чтобы я - и в завивке и в расчесывании волос достиг совершенства.
- Мужайся, бедный мой мальчик, - сказала Консуэло, пожимая ему руку,
- учитель в конце концов смягчится. Дороги, ведущие к искусству, полны
терний, но иногда удается срывать и прекрасные цветы.
- Спасибо за метафору, дорогая сестрица Консуэло. Будь уверена, я не
паду духом, только бы ты, проходя мимо меня по лестнице или в кухне,
бросала мне время от времени дружеское, подбадривающее словечко, и я все
вынесу с радостью.
- А я помогу тебе выполнять твои обязанности, - сказала, улыбаясь,
Консуэло. - Что же, ты думаешь, я не начинала, как ты? Девочкой я часто
прислуживала Порпоре. Не раз я исполняла его поручения, взбивала для не-
го шоколад, гладила брыжи. Вот для начала я поучу тебя, как надо чистить
костюм, - я вижу, ты в этом ровно ничего не смыслишь: ломаешь пуговицы и
мнешь отвороты.
Тут она взяла из его рук щетку и, действуя ею проворно и ловко, пока-
зала, как надо чистить. Но, услышав, что идет Порпора, она быстро пере-
дала Иосифу щетку и в присутствии хозяина важно проговорила:
- Ну же, мальчик, поторапливайтесь!
LXXXIII
Не в венецианское посольство повел Порпора Консуэло, а к посланнику,
вернее, в дом его возлюбленной. Вильгельмина была красивой женщиной, ув-
лекавшейся музыкой и находившей больше всего удовольствия и удовлетворе-
ния своему тщеславию в том, чтобы собирать у себя интимный кружок артис-
тов и дилетантов, не компрометируя при этом чрезмерной пышностью сан
дипломата, знатного синьора Корнера. Появление Консуэло в первую минуту
вызвало удивление, даже сомнение, но стоило присутствующим убедиться,
что это действительно Zingarela, прошлогоднее чудо из Сан-Самуэле, как
их сомнение тотчас сменилось радостными возгласами. Вильгельмина, знав-
шая Консуэло совсем ребенком, когда та приходила к ней с Порпорой, за
которым следовала по ногам, словно маленькая собачка, неся его ноты,
впоследствии очень охладела к девушке, видя, каким огромным успехом
пользуется юная артистка в аристократичесясих гостиных и как забрасывают
ее венками на сцене. И не потому, что возлюбленная Корнера была женщиной
недоброй или снизошла до зависти к девушке, так долго слывшей уродом. Но
Вильгельмина, как все выскочки, любила разыгрывать из себя знатную даму.
Она пела у Порпоры самые прославленные арии; учитель считал ее только
талантливой дилетанткой и разрешал исполнять все, что ей было угодно, в
то время как бедная Консуэло корпела над пресловутым кусочком картона,
заключавшим в себе весь метод пения знаменитого маэстро, на котором он
по пять-шесть лет держал учеников, серьезно относившихся к занятиям.
Итак, Вильгельмина не представляла себе, что можно питать к Консуэло
иное чувство, кроме снисходительного участия. Угостив когда-то девочку
конфетами или дав ей посмотреть книжку с картинками, чтобы та не скучала
в ее передней, Вильгельмина теперь почитала себя одной из самых дея-
тельных покровительниц юного таланта. И она находила очень странным и
даже неприличным, что Консуэло, мгновенно поднявшись на вершину славы,
не держала себя по отношению к ней смиренно, не заискивала и не была
преисполнена благодарности. Она рассчитывала, что Консуэло мило и без-
возмездно будет служить украшением ее маленьких собраний для избранных,
распевая для нее и вместе с ней так часто и так долго, как ей заблаго-
рассудится; Вильгельмина хотела представить девушку своим друзьям, на-
мекнув на помощь, оказанную ею при первых шагах Консуэло, и на то, что
та чуть ли не ей обязана своим пониманием музыки. Но все сложилось ина-
че: Порпоре куда больше хотелось сразу предоставить Консуэло достойное
положение в артистическом мире, чем угождать своей покровительнице
Вильгельмине, - он втихомолку подсмеивался над претензиями этой особы.
Он запретил Консуэло принимать от госпожи посланницы "с левой руки"
приглашения, сперва уж слишком бесцеремонные, затем слишком повели-
тельные. Маэстро сумел найти тысячу причин, чтобы не водить ее туда, и
Вильгельмина, проникнувшись величайшей неприязнью к начинающей певице,
принялась даже распространять мнение, будто Консуэло при своей наружнос-
ти никогда не сможет иметь бесспорного успеха; да и голос у нее, хоть и
приятный в гостиной, недостаточно звучен для сцены, а как оперная певица
она не оправдала надежд, возлагавшихся на нее с детства, и много еще
других пакостей в подобном роде, известных во все времена и у всех наро-
дов.
Но вскоре восторженные клики публики заглушили все эти нашептывания,
и Вильгельмина, чванившаяся тем, что она такой тонкий ценитель музыки,
такая просвещенная ученица Порпоры и такая великодушная женщина, не пос-
мела продолжать тайную борьбу против самой блестящей ученицы маэстро,
кумира публики. Она присоединила свой голос к голосу настоящих любителей
музыки, восторгавшихся пением Консуэло, и если ей случалось порицать пе-
вицу за гордость и тщеславие, проявившиеся в том, что она не предостави-
ла своего голоса в распоряжение "госпожи посланницы", то "госпожа пос-
ланница" позволяла себе шептать об этом на ухо лишь очень немногим.
Теперь, когда она увидела Консуэло в скромном платьице прежних дней и
когда Порпора официально представил ей свою ученицу, чего никогда раньше
не делал, тщеславная и пустая Вильгельмина все простила и стала играть
роль великодушной покровительницы. Целуя Консуэло в обе щеки,
