придется удовольствоваться и подобной пищей, для меня это будет не таким
уж лишением.
- Но ведь вы привыкли жить хорошо? Я полагаю, у вас был хороший стол?
- Разумеется.
- В таком случае, - продолжал Шварц вкрадчивым тоном, - почему бы вам
не заказать приличную еду за свой счет?
- А разве это дозволено?
- Ну конечно! - вскричал Шварц, и глаза его заблестели при мысли, что
желанная сделка состоится; он боялся, что девушка окажется чересчур бед-
ной либо чересчур неприхотливой. - Если ваша милость позаботились, входя
сюда, припрятать немного денег... тогда мне не запрещается доставлять
вам пищу по вкусу. Жена прекрасно готовит, и посуда у нас очень чистая.
- Весьма любезно с вашей стороны, - сказала Консуэло, которой неприк-
рытая алчность господина Шварца внушала больше омерзения, чем удовольст-
вия. - Однако прежде всего надо посмотреть, есть ли у меня деньги. При
входе сюда меня обыскали. Мне оставили распятие - я очень дорожу им, -
но забрали у меня кошелек или нет, этого я не заметила.
- Не заметили?
- Нет, вас это удивляет?
- Но, без сомнения, ваша милость знает, сколько денег было в ко-
шельке?
- Приблизительно знаю.
С этими словами Консуэло осмотрела свои карманы и не нашла ни гроша.
- Господин Шварц, - сказала она с веселым мужеством, - я вижу, что
мне не оставили ничего. Придется мне удовлетвориться обычным питанием
узников. Так что не обольщайтесь на этот счет.
- Хорошо, сударыня, - ответил Шварц, сделав над собой явное усилие, -
сейчас я вам докажу, что семья у нас честная и что вы имеете дело с по-
рядочными людьми. Ваш кошелек у меня в кармане. Вот он!
И он показал Порпорине кошелек, после чего спокойно положил его об-
ратно в карман.
- Что ж, пусть он пойдет вам на пользу! - сказала Консуэло, удивлен-
ная его бесстыдством.
- Погодите! - продолжал жадный и мелочный Шварц. - Вас обыскивала моя
жена. Ей приказано не оставлять узникам денег, чтобы они не могли подку-
пить тюремщиков. Но когда тюремщики неподкупны, эта предосторожность из-
лишня. Поэтому жена решила, что не обязана отдавать ваши деньги комен-
данту. Однако существует инструкция, которой мы должны добросовестно
подчиняться, и ваш кошелек не может быть возвращен вам.
- Так оставьте его у себя, - сказала Консуэло, - раз такова ваша во-
ля.
- Разумеется, я оставлю его у себя, и вы сами поблагодарите меня за
это. Отныне я ваш казначей, и ваши деньги пойдут на ваши нужды. Я буду
приносить вам вкусные блюда, хорошенько протапливать вашу печку, смогу
даже поставить вам кровать получше и почаще менять постельное белье.
Свои расходы я буду подсчитывать ежедневно и брать из ваших денег, пока
они не кончатся.
- В добрый час! - сказала Консуэло. - Я вижу, что с господином Швар-
цем можно сговориться, и отдаю должное его честности. Но, скажите, когда
эта сумма - а она не очень велика - будет исчерпана, вы, надеюсь, найде-
те способ раздобыть для меня еще денег?
- Не надо говорить так! Ведь это значило бы для меня нарушить свой
долг, а на это я не согласен. Но вы не пострадаете, ваша милость. Вам
стоит только указать мне в Берлине или в любом другом месте лицо, кото-
рое распоряжается вашими деньгами, и я буду посылать ему счета, чтобы
оно аккуратно платило по ним. Против этого инструкция не возражает.
- Отлично. Вы нашли способ исправлять непоследовательность своей
инструкции - ведь она разрешает вам хорошо обращаться с нами, а у нас
отнимает возможность просить вас об этом. Когда мои золотые придут к
концу, я постараюсь что-нибудь сделать. Для начала принесите мне чашку
шоколада, к обеду подайте цыпленка и какой-нибудь зелени. Днем раздо-
будьте книги, а вечером свечу.
- Шоколад ваша милость получит через пять минут. Обед будет подан
вовремя. К нему я добавлю хороший суп, сладкие блюда, к которым так не-
равнодушны дамы, и кофе, весьма полезный в этом сыром помещении. Что до
книг и до свечи - не могу. Меня немедленно уволят, да и совесть запреща-
ет мне нарушать инструкцию.
- Но ведь изысканные блюда и сладости тоже запрещены?
- Нет. Нам разрешено угождать дамам, а особенно вашей милости, во
всем, что связано со здоровьем и хорошим самочувствием.
- Но ведь скука тоже вредит здоровью!
- Ошибаетесь, ваша милость. Если человек хорошо питается и дает отдых
уму, он здесь всегда полнеет. Я мог бы назвать вам одну даму, которая
пришла сюда такой же стройной, как вы, а через двадцать лет, выходя от-
сюда, весила не менее ста восьмидесяти ливров.
- Очень вам благодарна, господин Шварц, но мне совсем не нужна такая
чудовищная полнота. Надеюсь, вы все-таки не откажете мне в книгах и ос-
вещении.
- Смиренно прошу прощения, ваша милость, но я не стану нарушать свои
обязанности. Впрочем, ваша светлость не будет скучать, - у вас будет
здесь клавесин и ноты.
- В самом деле! И этим утешением я обязана вам, господин Шварц?
- Нет, синьора, таково распоряжение его величества, и у меня есть
приказ коменданта пропустить и поставить в вашей комнате вышеназванные
предметы.
Обрадовавшись возможности заниматься музыкой, Консуэло уже не стала
просить ни о чем другом. Она с удовольствием выпила шоколад, меж тем как
господин Шварц расставлял мебель - бедную кровать, два соломенных стула
и еловый столик.
- Вашей милости понадобится комод, - сказал он тем мягким, ласковым
тоном, какой появляется у людей, когда они собираются окружить нас забо-
тами и вниманием за наши деньги. - И, кроме того, я доставлю вам более
удобную кровать, ковер, письменный стол, кресло и туалет.
- Согласна на комод и на туалет, - ответила Консуэло, решив, что надо
быть бережливее. - Об остальном не беспокойтесь. Я не такая неженка, и
поэтому доставляйте мне лишь то, о чем вас попрошу.
Почтенный Шварц покачал головой с удивленным и почти презрительным
видом, но воздержался от ответа.
- Она неплохая девушка, - сказал он своей достойной супруге, придя
домой, - но денег у нее мало. На ней не очень-то поживишься.
- Что она может себе позволить? - ответила, пожимая плечами, госпожа
Шварц. - Это ведь не знатная дама! Говорят, она просто актриса.
- Актриса! - вскричал Шварц. - Какая удача для нашего Готлиба!
- Еще что скажешь! - нахмурившись, возразила госпожа Шварц. - Уж не
хочешь ли ты сделать из него комедианта?
- Ты не понимаешь, жена. Он будет священником. Во что бы то ни стало.
Для этого он учился, и вообще в нем есть все, что для этого требуется.
Но ведь ему придется читать проповеди, а пока что он не слишком красно-
речив, - так вот эта самая актриса и будет давать ему уроки декламации.
- Неплохо придумано. Лишь бы она не вздумала вычитать плату за уроки
из наших счетов!
- Успокойся. Для этого она слишком проста, - ответил Шварц, ухмыляясь
и потирая руки.
XV
Клавесин прибыл днем. Тот самый, который Консуэло брала напрокат в
Берлине. Она очень обрадовалась, что ей не придется привыкать к другому
инструменту, быть может менее приятному и не такого верного тона. Со
своей стороны, король, любивший вникать в мельчайшие деловые подробнос-
ти, осведомился, отдавая приказ перевезти инструмент в крепость, являет-
ся ли он собственностью примадонны, и, узнав, что клавесин был взят на
прокат, велел передать владельцу, что ручается за возврат клавесина, но
что пользование им по-прежнему будет оплачиваться самой заключенной.
Владелец позволил себе заметить, что у него не будет возможности
предъявлять иск особе, сидящей в тюрьме, особенно в случае, ежели она
там умрет. На что фон Пельниц, которому были поручены эти важные перего-
воры, ответил, смеясь:
- Не станете же вы, милейший, ссориться с королем из-за таких пустя-
ков. Впрочем, это ни к чему бы не привело. Ваш клавесин арестован и се-
годня же будет отправлен в Шпандау.
Ноты и партитуры Порпорины были также доставлены в тюрьму, и она уже
начала удивляться столь приятному тюремному распорядку, когда к ней
явился комендант крепости и сообщил, что она по-прежнему будет выполнять
свои обязанности примадонны придворного театра. - Такова воля его вели-
чества, - сказал он. - Всякий раз, как в недельной программе Оперы будет
значиться ваше имя, карета в сопровождении конвойных будет отвозить вас
к назначенному часу в театр, а потом привозить обратно в крепость сразу
после представления. Эти переезды будут производиться с величайшей пунк-
туальностью и со всеми подобающими вам знаками уважения. Надеюсь, маде-
муазель, что вы не вынудите нас попыткой к бегству сделать ваше заточе-
ние более суровым. По приказу короля мы поместили вас в теплой комнате,
и вам разрешено будет прогуливаться по крепостному валу - вот он виден
отсюда - сколько вам будет угодно. Словом, мы отвечаем не только за вас
самих, но также за ваше здоровье и за ваш голос. Вам придется испытать
здесь только одно неудобство: полное одиночество и невозможность об-
щаться с кем бы то ни было ни в самой тюрьме, ни вне ее стен. Дам у нас
мало, и на все это здание достаточно одного сторожа, так что вы будете
избавлены от досадной необходимости принимать услуги людей грубых. Чест-
ная физиономия и хорошие манеры господина Шварца должны были успокоить
вас на этот счет. Вам придется немного поскучать, но это будет
единственной неприятностью, которую вам придется здесь переносить. Ко-
нечно, я понимаю, что в вашем возрасте и после того блестящего положе-
ния, которое вы занимали...
- Не беспокойтесь, господин комендант, - ответила Консуэло с оттенком
гордости, - я никогда не скучаю, если могу заниматься делом. И прошу
только об одном одолжении - дать мне принадлежности для письма и свечи,
чтобы я могла играть по вечерам.
- Это совершенно невозможно. Мне очень жаль, что я не в силах испол-
нить единственную просьбу столь мужественной особы. Зато я могу разре-
шить вам петь в любое время дня и ночи. Ваша комната - единственное жи-
лое помещение во всей этой уединенной башне. Правда, под вами живет сто-
рож, но господин Шварц чересчур хорошо воспитан и не станет жаловаться,
что слышит такой прекрасный голос; я же весьма сожалею, что живу далеко
и не смогу им насладиться.
После этого диалога, происходившего в присутствии почтенного Шварца,
старый офицер удалился с низким поклоном, в полном убеждении благодаря
спокойному тону певицы, что она попала сюда из-за какого-то нарушения
театральной дисциплины и самое большее на несколько недель. Консуэло и
сама не знала, за что ее заточили в крепость: за то ли, что сочли участ-
ницей политического заговора, за услугу, оказанную Фридриху фон Тренку,
- а это тоже считалось преступлением, - или просто за то, что она была
тайной наперсницей принцессы Амалии.
В течение двух или трех дней наша пленница испытывала уныние, печаль
и тревогу, хотя ей не хотелось признаться в этом даже самой себе. Длин-
ные ночи, продолжавшиеся в это время года по четырнадцать часов, каза-
лись ей особенно тягостными, пока она надеялась добиться от Шварца осве-
щения, чернил и перьев, но вскоре она убедилась, что этот предупреди-
тельный тюремщик совершенно непреклонен. Шварц был человек не злой и, в
противоположность большинству людей его профессии, не любил причинять
страдания. По-своему он был даже благочестив и набожен, считая, что слу-
жит богу и спасает душу, поскольку выполняет лишь те служебные обязан-
ности, от которых уж никак нельзя уклониться. Правда, иной раз ему слу-
чалось делать исключения, но это бывало редко, лишь тогда, когда шанс
заработать на узнике был менее велик, нежели опасность потерять место.
- До чего она глупа, - сказал Шварц жене, рассказывая о Консуэло. -
Воображает, что я стану рисковать службой, чтобы заработать несколько
грошей на ее свечках!
- Смотри будь осторожен, - ответила ему жена, вдохновительница его
