действий, он знает только результаты их.
- И он пользуется ими, не заботясь об остальном, - в тон ему с неу-
держимым негодованием заметила Консуэло. - О! Я прекрасно знаю, господин
барон, короли никогда не бывают виноваты, они не повинны ни в чем, что
делается им в угоду!
- А плутишка не так глуп! - смеясь, воскликнул граф. - Но будьте ос-
торожны, мой милый маленький барабанщик, и не забывайте, что говорите в
присутствии старшего офицера полка, куда вы должны были, по-видимому,
попасть.
- Я умею молчать, господин граф, и никогда не ставлю под сомнение
скромность других.
- Слышите, барон. Он обещает вам молчать, а вы и не помышляли просить
его об этом. Ну, право, прелестный мальчик!
- И я всем сердцем полагаюсь на него, - проговорил барон. - Граф, -
продолжал он, - вам бы следовало завербовать его и предложить в пажи ее
высочеству.
- Готов, если он согласен, - смеясь, сказал граф. - Хотите занять эту
должность, гораздо более приятную, чем прусская служба? Да, дитя мое,
тут не придется ни дуть в медные трубы, ни отбивать на барабане сбор, ни
получать тумаки, ни есть хлеб из толченого кирпича, а только поддержи-
вать шлейф и носить веер прелестнейшей дамы, жить в волшебном замке,
принимать участие в играх и веселье и выступать в концертах, не уступаю-
щих концертам Фридриха. Что? Вас это не соблазняет? Уж не принимаете ли
вы меня за второго Мейера?
- А кто же эта величественная и прелестная дама? - спросила, улыба-
ясь, Консуэло.
- Вдовствующая маркграфиня Байрейтская, княгиня Кульмбахская, а ныне
моя прославленная супруга и владетельница замка Росвальд в Моравии, -
ответил граф Годиц.
Много раз приходилось слышать Консуэло рассказы канониссы Венцеславы
фон Рудольштадт о генеалогии, браках и всяких происшествиях в княжеских
и аристократических родах, больших и малых, как Германии, так и соседних
с нею государств. Некоторые из биографий поразили Консуэло, и среди них
была биография графа Годица-Росвальда, богатейшего моравского вельможи.
Изгнанный и отверженный отцом, разгневанным его распутством, граф-аван-
тюрист был известен всем европейским дворам; наконец он стал обер-штал-
мейстером и любовником вдовствующей маркграфини Байрейтской, потом тайно
обвенчался с ней и увез ее сначала в Вену, а затем в Моравию; здесь он
унаследовал состояние отца, и его супруга оказалась обладательницей ог-
ромного богатства. Канонисса часто возвращалась к этой истории, находя
ее весьма скандальной, ввиду того, что маркграфиня была владетельной
принцессой, а граф - обыкновенным дворянином. Для нее это был повод об-
рушиться на неравные браки и на браки по любви. Консуэло, стремясь по-
нять кастовые предрассудки дворянства и познакомиться с ними, извлекала
пользу из этих рассказов и не забывала их. Когда граф Годиц впервые наз-
вал себя, ей сразу показалось, что с его именем у нее связаны какие-то
смутные воспоминания; теперь же перед нею ясно встали все обстоятельства
жизни и романтического брака знаменитого авантюриста. Но о бароне фон
Тренке ей никогда не приходилось слышать. Тогда только начиналась его
нашумевшая опала, и ему не дано было предугадать свое ужасное будущее.
Итак, она слушала рассказы графа, не без хвастовства рисовавшего кар-
тину своего богатства. Бывая при дворах, в маленьких и надменных гер-
цогствах Германии, где над ним с презрением насмехались, Годиц не раз
краснел, чувствуя, что на него смотрят как на бедняка, разбогатевшего
благодаря жене. Унаследовав огромные имения, кичась царственной роскошью
своего моравского графства, он отныне считал честь свою восстановленной
и любил подчеркивать свои новые преимущества на зависть мелким властите-
лям, более бедным, чем он. Полный внимания и нежнейшей заботливости к
маркграфине, он, однако, не считал необходимой безупречную верность по
отношению к супруге, которая была гораздо старше его. А принцесса - по-
тому ли, что она отличалась устойчивостью взглядов и утонченным тактом,
свойственным ее эпохе и заставлявшем закрывать глаза на многое, или по-
тому, что считала исключенным, чтобы возвеличенный ею супруг мог когда-
либо заметить увядание ее красоты, - не препятствовала его похождениям.
Проехав несколько миль, путники сделали привал в местечке, где зара-
нее все было приготовлено для приема знатных гостей. Консуэло и Иосиф,
выйдя из кареты, хотели здесь проститься со своими избавителями, но те
воспротивились, ссылаясь на возможность новых посягательств на них со
стороны снующих в этой местности вербовщиков.
- Вы не знаете, - сказал им Тренк (и он нисколько не преувеличивал),
- до чего ловко и страшно это отродье. В какое бы место просвещенной Ев-
ропы вы ни попали, если вы бедны и беззащитны, если вы физически сильны
или у вас есть какие-нибудь дарования, - вы рискуете попасть в лапы этих
плутов и насильников. Им известны все переходы через границу, все горные
тропинки, все проселочные дороги, все подозрительные притоны, все мер-
завцы, на поддержку и помощь которых они могут рассчитывать в случае на-
добности. Они знают все языки, все наречия, так как всюду побывали и пе-
репробовали все профессии. Они бесподобно правят лошадьми, бегают, пла-
вают, перепрыгивают через пропасти, как истые бандиты. Они почти все по-
головно смельчаки, не знают усталости, ловки, бесстыжи, мстительны, из-
воротливы и жестоки. Это изверги рода человеческого; вот из таких-то по-
донков военная организация покойного короля Вильгельма Толстого и набра-
ла самых ценных агентов своего могущества, лучших столпов дисциплины.
Они настигнут дезертира в дебрях Сибири, отправятся разыскивать его под
пулями вражеских войск - исключительно ради удовольствия доставить его
обратно в Пруссию, чтобы там его повесили в назидание остальным. Они вы-
тащили из алтаря священника, служившего обедню, только потому, что он
был ростом в пять футов и десять дюймов; выкрали врача у супруги велико-
го курфюрста; неоднократно приводили в ярость старого маркграфа Бай-
рейтского, угоняя его полк, состоящий из двадцати - тридцати человек,
причем он не дерзал даже открыто высказать свое возмущение; они обратили
в пожизненного солдата французского дворянина, ехавшего куда-то под
Страсбург на свидание с женой и детьми; хватали подданных царицы Елиза-
веты, уланов маршала Саксонского, пандуров Марии-Терезии, венгерских
магнатов, польских вельмож, итальянских певцов и, наконец, женщин всех
национальностей - этих новых сабинянок, которых они насильно выдавали
замуж за солдат. Они берут все, что попадется; помимо щедрого вознаграж-
дения и путевых издержек, они получают известную премию с каждой головы,
да нет, что я говорю, - с каждого дюйма.
- Да, - проговорила Консуэло, - они поставляют человеческое мясо по
столько-то за унцию! Ах, ваш великий король - настоящее чудовище! Но
будьте покойны, господин барон, можете говорить свободно: вы совершили
огромное благодеяние, освободив бедного дезертира, и я предпочел бы вы-
нести пытки, предназначенные ему, чем вымолвить слово, могущее вам пов-
редить.
Тренк, человек по натуре горячий, не признавал осторожности, к тому
же он был так озлоблен непонятной для него суровостью и несправедли-
востью Фридриха, что ему доставляло горькое удовольствие разоблачать пе-
ред графом Годицем беззакония того самого государственного строя, свиде-
телем и соучастником злодеяний которого он был сам в дни своего благо-
денствия, когда взгляды его были не столь справедливы и строги. Теперь
же, хоть он и получил, несмотря на тайные преследования, важное поруче-
ние к Марии-Терезии, очевидно благодаря доверию короля, барон начинал
ненавидеть своего повелителя и слишком откровенно выказывал свои
чувства. Он обрисовал графу страдания, рабство и отчаяние многочисленной
прусской армии, очень ценной во время войны, но настолько опасней в мир-
ное время, что пришлось для обуздания ее прибегнуть к системе беспример-
ного террора и жестокости. Рассказал и об эпидемии самоубийств, сви-
репствующей в армии, и о преступлениях, совершаемых солдатами, даже
честными и набожными, с единственной целью добиться смертного приговора
и избавиться таким путем от ужасов жизни, на которую их обрекли.
- Поверите ли, - говорил он, - солдаты страстно стремятся попасть в
ряды "поднадзорных". Надо вам сказать, что "поднадзорные" пополняются за
счет рекрутов-иностранцев (главным образом похищенных), а также за счет
прусской молодежи. В начале своей военной карьеры, кончающейся для них
только вместе с жизнью, все они, особенно в первые годы, предаются без-
мерному отчаянию. Их разбивают на ряды и, как в мирное, так и в военное
время, заставляют маршировать впереди ряда людей более покорных - или
более решительных, - получивших приказ стрелять в каждого идущего перед
ним при малейшей попытке к бегству или неповиновению. Если же ряд, кото-
рому поручена эта экзекуция, не выполнит ее, то следующий за ним ряд,
составленный из людей еще более бесчувственных и более жестоких (а такие
встречаются среди старых, очерствелых солдат и добровольцев, почти пого-
ловных негодяев), обязан стрелять в оба передних, и так далее, в случае
если и третий оплошает при выполнении экзекуции. Таким образом, каждый
ряд солдат имеет во время сражения врага перед собой и врага позади се-
бя, но близких - товарищей или братьев по оружию - нет ни у кого. Повсю-
ду насилие, смерть и ужас. Только таким образом, говорит великий Фрид-
рих, создаются непобедимые солдаты. Так вот в этих именно рядах и домо-
гается юный прусский солдат желанного места, а добившись его и потеряв
всякую надежду на спасение, он бросает оружие и бежит, чтобы навлечь на
себя пули своих товарищей. Этот отчаянный порыв спасает некоторых; им
порой ценою риска и невероятных опасностей удается бежать, а иногда и
перейти к врагу. Король прекрасно знает, с каким ужасом относятся в ар-
мии к его железному ярму. И вам, быть может, известна острота, которую
он сказал своему племяннику, герцогу Брауншвейгскому, присутствовавшему
на одном из его больших смотров и не перестававшему восхищаться прекрас-
ней выправкой солдат и вообще чудесными маневрами.
"Вас удивляет, - обратился к нему Фридрих, - такое сборище красавцев
и полное их единодушие, а меня несравненно больше удивляет нечто дру-
гое".
"Что же?" - спросил молодой герцог.
"Да то, что нам с вами не грозит среди них опасность", - ответил ко-
роль.
- Барон, дорогой барон! - возразил граф Годиц. - Это оборотная сторо-
на медали. Чудес люди не творят. Мог ли Фридрих быть величайшим полко-
водцем своего времени, отличайся он голубиной кротостью?.. Знаете что?
Не говорите больше о нем. А то, пожалуй, вы вынудите меня, естественного
врага Фридриха, защищать короля против вас, его адъютанта и любимца!
- По тому, как он обращается со своими любимцами, когда на него най-
дет каприз, можно судить о том, как он относится к рабам. Но вы правы:
не будем больше говорить о нем, а то у меня является дьявольское желание
вернуться в лес и собственными руками передушить его усердных поставщи-
ков человеческого мяса, которых я пощадил из-за глупого и трусливого
благоразумия!
Великодушная горячность барона пришлась по сердцу Консуэло. Она с ин-
тересом слушала его живые рассказы о прусской военной жизни, но не зна-
ла, что в смелом негодовании барона есть доля личного недовольства, тог-
да как ей он казался человеком исключительно благородным. Правда, в душе
Тренка было несомненное благородство. Гордый молодой красавец не был
рожден для низкопоклонства. Он очень отличался от своего новоприобретен-
ного в дороге друга, надменного богача Годица. Граф, приводивший ребен-
ком в ужас и отчаяние своих воспитателей, был наконец предоставлен само-
му себе, и хотя теперь он уже вышел из возраста буйных шалостей, все же
