И Филипп, беспощадный ко всякой посредственности, делал исключение
только для Соланж. Он попросту воздерживался от всяких суждений о ней.
Семь или восемь лет назад он вернулся из Америки в Париж, куда еще
раньше дошла его слава, поамерикански шумная, но прочная и бесспорно
заслуженная. Помощь его неизменной попечительницы Соланж, благодаря ко-
торой к наглым долларам прибавилось покровительство власть имущих, рас-
чистила ему путь, несмотря на тройной барьер, воздвигнутый людской кос-
ностью, завистью и справедливыми притязаниями тех, кто давно ждал своей
очереди выдвинуться. Бесспорны были их права или нет - Филипп шагнул че-
рез них. Он не принял бы незаслуженных почестей и преимуществ. Но, соз-
навая, что они им заслужены, он не останавливался ни перед чем, чтобы их
добиться. Филипп настолько презирал людей, что не стеснялся в случае не-
обходимости пользоваться их же презренным оружием для того, чтобы побе-
дить их. Он не брезгал газетной рекламой, раздирающей уши, как вой мед-
ных труб, которым некогда сопровождалось появление зубодеров на дере-
венских ярмарочных подмостках. Он стал неизменным посетителем модных
выставок, генеральных репетиций, вернисажей, официальных торжеств. Не
уклонялся от сенсационных интервью, писал и сам (защищать свои интересы
лучше всего самому) и двумя-тремя выступлениями в печати доказал своим
оппонентам, что владеет пером не хуже, чем ланцетом. Предостережение лю-
бителям! Никаких недомолвок! Филипп так протягивал человеку руку, словно
хотел спросить: "Союз или война? ". Он не давал ему никакой возможности
прикрыться нейтралитетом.
И в то же время - бешеная работа, никаких поблажек ни себе, ни дру-
гим, никакого страха перед риском, блестящие достижения, которых нельзя
было отрицать и которые всех врачей больницы сделали его горячими сто-
ронниками; смелые доклады в академии, возбуждавшие ожесточенное недове-
рие уравновешенных умов, которые не любят, чтобы их будоражили; гомери-
ческие битвы, в которых почти всегда последнее, решающее слово остава-
лось за ним.
Филипп внушал ужас робким. Он ни во что не ставил человеческую лич-
ность, когда ему казалось, что дело касается интересов науки или челове-
чества. Он готов был экспериментировать на преступниках, уничтожать уро-
дов, кастрировать ненормальных, производить опасные опыты над живыми
людьми. Он ненавидел всякую сентиментальность, не сочувствовал пациен-
там, не позволял им ныть и жаловаться. Их стоны и оханье его не трогали.
Но когда человека можно было спасти, он спасал его, хотя бы и жестокими
способами: чтобы исцелить, резал по живому месту. У него было суровое
сердце и нежные руки. Его боялись, но все непременно хотели лечиться у
него. А он драл большие деньги с богатых, бедных же лечил бесплатно.
Филипп жил теперь широко, войдя во вкус роскоши. Он мог бы без сожа-
ления в любой момент отказаться от нее, но считал, что, пока можно, надо
все брать от жизни. На жену он смотрел, как на часть этой роскоши, и,
наслаждаясь и той и другой, не требовал от них больше, чем они могут
дать. Он не ждал от Ноэми участия в его умственной жизни и не пытался
вовлечь ее в эту жизнь. Ноэми тоже за этим не гналась: она считала, что,
владея всем, кроме его мыслей, владеет львиной долей. Филипп же был того
мнения, что мужчина обязан отводить женщине не больше места в своей жиз-
ни, чем он отводил Ноэми: мыслящая жена - все равно что громоздкая ме-
бель.
Но чем же в таком случае его сразу пленила Аннета?
Тем, что Аннета походила на него.
Тем, что у них было общего и что он один мог прочесть в ее душе. Ког-
да они в первый раз скрестили взгляды, как клинки, когда прозвучали пер-
вые слова, как удар стали о сталь, Филипп сказал себе:
"Она смотрит на всех этих людей так же, как я. Мы с ней одной поро-
ды".
Одной породы? Факты говорили другое: Аннета спустилась вниз по соци-
альной лестнице из тех сфер, куда Филипп как раз взбирался, напрягая все
силы, и они встретились на одной из ступенек. Правда, в этот момент они
оказались на одном уровне: оба чувствовали себя чужими в своей среде, ее
врагами, оба как бы принадлежали к другой расе, некогда владевшей миром,
а ныне лишенной власти, рассеянной по всему свету, почти уже исчезнув-
шей. В конце концов кому ведомы тайны поколений, их смены на земле, тай-
ны той тысячелетней борьбы, в которой человечество как будто идет к
окончательному торжеству посредственности?.. Но бывают внезапные
подъемы, когда былой властитель мира на один день снова овладевает своей
собственностью. Его ли это была собственность, или нет, Филипп предъяв-
лял на нее права. Он признал Аннету своей и решил ею завладеть.
Аннета вернулась домой в плохом настроении, с тяжестью в голове и, не
разговаривая с Марком, тотчас легла. Она чувствовала себя опустошенной.
Уснуть она не могла. Приходилось быть настороже и все время отгонять
один образ: как только она впадала в сонное оцепенение, он появлялся пе-
ред ней. Чтобы забыть о нем, она пыталась думать о делах, но они утрати-
ли для нее интерес. Ища спасения от грозной опасности, она призвала на
помощь союзника, о котором в другое время боялась и вспоминать, так как
он мог расшевелить в ее душе пережитые волнения. Союзником этим был
Жюльен и те мысли, которыми тоска и мечта окружили ими возлюбленного, -
скорее воображаемого, чем действительного. Однако мысли о Жюльене воз-
никли лишь на мгновение и были холоднее льда. Аннета хотела непременно
удержать их. Но в руках у нее остался лишь пучок увядших цветов. Внезап-
но выглянувшее яркое солнце выпило из них все соки. Пытаясь их оживить,
Аннета своими лихорадочно горячими руками только окончательно засушила
их. Она металась в постели, то и дело переворачивая подушку. Однако надо
было поспать - утром ее ожидала работа. Она приняла порошок и погрузи-
лась в забытье. Но, когда она через несколько часов проснулась, тревога
все еще была тут, с нею. Аннете казалось, что и во время сна она ее не
оставляла.
Волнение Аннеты не улеглось ни в тот день, ни в следующие. Она уходи-
ла и приходила, давала уроки, разговаривала, смеялась - все было, как
всегда. Хорошо заведенная машина продолжала работать сама. Но душа была
неспокойна.
В один серенький день, когда она шла по Парижу, все вдруг озарилось
светом... По другой стороне улицы прошел Филипп Виллар... Аннета верну-
лась домой, окрыленная радостью.
Когда она попробовала отдать себе отчет в том, что вызвало эту ра-
дость, она так пала духом, как будто открыла у себя раковую опухоль...
Значит, опять, опять попалась! "Любовь? Любовь к мужчине, который будет
для нее новым источником ненужных мучений, к человеку, ей почти незнако-
мому, но несомненно опасному и недоброму, мужу другой женщины... И ведь
она его не любит, нет, потому что любит другого! Другого? Ну да, она все
еще любит Жюльена! Как же она, любя Жюльена, могла влюбиться в другого?
А она влюблена, это ясно... Но как же, как же сердце может принадлежать
двоим сразу? Нет, отдаться можно лишь одному целиком, безраздельно!"
Так она думала, ибо когда сердце Аннеты отдавалось, то отдавалось
все... И сейчас она - казалась себе хуже проститутки: та отдает тело, а
она сердце отдала двум сразу, - разве это не позорнее?
Была ли Аннета искренна, честна с самой собой? Несомненно. Она не по-
нимала, что у нее не одно сердце, что в ней живет не одно существо. В
дремучем лесу человеческой души растут рядом и высокие, строевые деревья
мыслей и густые заросли желаний - двадцать различных пород. В обычное
время, когда они дремлют, их и не различишь. Но стоит ветру пролететь по
лесу, и ветви их сталкиваются... Столкновение страстей давно уже разбу-
дило в Аннете ее многоликость. Она была человеком долга и неуемной гор-
дости, и страстно любящей матерью, и страстно влюбленной женщиной, влюб-
ленной не в одного, а во многих... Она была как лес в бурю, разметавший
руки по всему огромному небу, во все стороны... Но, униженная, почти уг-
нетенная присутствием в себе этой силы, которая распоряжалась ею помимо
ее воли, Аннета думала:
"К чему было укреплять в себе волю и бороться долгие годы, если дос-
таточно одного мгновения, чтобы все рухнуло? И откуда она, эта сила?"
Аннета яростно отвергала эту неизвестную силу, как что-то чуждое. Не-
ужели она не узнала в ней себя, свою подлинную натуру? Да, узнала, и это
было всего тяжелее: от самой себя как убежишь?
Но Аннета была не такая женщина, чтобы покорно уступить роковой внут-
ренней силе, которую она презирала. Она решила задушить в себе унизи-
тельную страсть. И напряженная работа помогла бы ей этого добиться, если
бы не Ноэми.
Аннета получила от нее письмецо - эта миниатюрная женщина писала
крупным почерком, в котором под светской изысканностью чувствовались су-
хость и решительность. В нескольких любезных словах Ноэми приглашала Ан-
нету к обеду. Аннета вежливо отказалась, написав, что очень занята. Ноэ-
ми вторично пригласила ее и на этот раз написала, что очень хочет уви-
деться с ней и просит прийти в любой вечер, когда Аннете удобно. Аннета,
твердо решив не подвергать себя опасности, которую она предчувствовала,
снова отклонила приглашение, ссылаясь на сильную усталость после рабоче-
го дня. Она думала, что теперь окончательно отделалась от Ноэми. Но ма-
ленький Пандар, который в часы скуки и коварных проказ надевает одну из
тысячи личин Амура, не давал покоя Ноэми, пока она не ввела Аннету в
свою овчарню. И раз вечером, когда Аннета, вернувшись с уроков, готовила
обед (именно этот час всегда выбирают для своих посещений люди празд-
ные), явилась Ноэми и принялась щебетать, пересыпая болтовню уверениями
в вечной дружбе. Аннета, сконфуженная тем, что ее застали в такой обста-
новке, и невольно подкупленная нежностями той, в которой она бессозна-
тельно искала как бы отражения другого человека, решительно отказалась
обедать у Вилларов, но вынуждена была обещать, что навестит Ноэми; при
этом она осторожно спросила, в какое время наверняка можно застать Ноэми
одну. Ноэми подметила нежелание Аннеты встречаться с ее супругом. Она
объяснила это застенчивостью Аннеты и антипатией к Филиппу. Это еще
больше расположило ее к новой приятельнице. Вернувшись домой, она имела
Неосторожность рассказать Филиппу о своем посещении и с милым коварством
всех верных подружек усердно расписала ему все, что, по ее мнению, могло
окончательно уронить женщину в глазах Филиппа: беспорядок и нищенскую
обстановку, запах чернил и кухни, Аннету у плиты. Филипп знал об ее му-
жественной борьбе, а еще лучше знал он запах бедности, поэтому рассказ
жены навел его на совсем иные мысли - не те, на какие она рассчитывала.
Но он не стал их высказывать вслух.
И совсем не случайно несколько дней спустя Аннета, выходя от Ноэми,
встретила на улице Филиппа, который шел домой. Так как она не искала
этой встречи, она не сочла нужным бороться с охватившей ее тайной ра-
достью. Они обменялись несколькими словами. В то время как они стояли и
разговаривали, мимо прошла молодая женщина, и Филипп с ней поздоровался.
Аннета узнала талантливую актрису, которая в ту зиму играла Катюшу Мас-
лову. Актриса эта очень нравилась ей, и Аннета посмотрела на нее с вос-
хищением.
- Вы ее знаете? - спросил Филипп.
- Я видела ее в "Воскресении".
- А! - Филипп пренебрежительно скривил ротАннета удивилась:
- Неужели вам ее игра не нравится?
- Дело не в игре.
- Значит, в пьесе? Вы ее не любите?
- Нет, - сказал Филипп.
И, видя, что Аннета с любопытством ждет объяснения, продолжал:
- Пройдемся немножко, хотите? Это довольно бесцеремонно с моей сторо-
ны, но, право, всякие церемонии не для таких, как мы с вами.
Она шла рядом. Аннета была и смущена и довольна. Филипп заговорил о
