ничто не могло удержать их. И глухое возмущение поднималось в душе Анне-
ты... Пропала жизнь, прошла без любви, без настоящего дела, без красоты,
без могучей радости!.. А ведь она была создана для того, чтобы всем этим
наслаждаться!..
Но к чему об этом думать? Слишком поздно!
Так ли это? Поздно ли?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
У Соланж было круглое, простодушное личико, как у мадонн на старинных
картинах, немного старообразное и в то же время детское. Смеющиеся гла-
за, окруженные морщинками, милый носик и губки бантиком, тяжеловатый
подбородок, нежная кожа и яркий румянец на щеках. Она любила рассуждать
о серьезных вещах с усиленным глубокомыслием, таким забавным на этом
добродушном смеющемся лице, с которого Соланж усердно старалась согнать
веселое выражение. Говорила она всегда быстро, боясь потерять нить своих
важных мыслей. И действительно, случалось, что она вдруг умолкала, не
докончив фразы, с ощущением пустоты в голове:
"Что я хотела сказать?.."
И слушатели редко подсказывали, потому что они ее совсем не слушали.
Но болтовня ее никого не раздражала. Соланж была не из тех говорунов,
которые настойчиво требуют внимания к своим нудным рассуждениям. Она бы-
ла не спесива и готова даже кротко извиняться перед другими, что нагоня-
ет на них скуку. Неспособная продумать до конца ни одной мысли, она име-
ла наивную склонность к умствованиям и отличалась огромным усердием. Из
ее усилий ничего путного не выходило: мысли застревали на полдороге,
серьезные книги - Платон, Гюйо, Фулье - неделями, а то и месяцами лежали
раскрытыми на той же самой странице. Книги, в которых излагались прек-
расные и великие мысли, идеальные альтруистические проекты общественной
помощи или новые системы воспитания, были для Соланж игрушками, которыми
она тешила ум. Она быстро о них забывала, и они валялись по углам и под
стульями, пока случайно не попадались ей опять на глаза. Эта добрая ме-
щаночка, всегда приветливая, милая и хорошенькая, рассудительная и урав-
новешенная, чуточку чопорная, но никого этим не стеснявшая, - словом,
очень приятная, искренне воображала себя женщиной с широкими умственными
запросами, на самом же деле она только любила рассуждать об идеалах и
тому подобных вещах в одних и тех же выражениях, всегда одинаково спо-
койно, тактично, благопристойно, гладко и совершенно бессодержательно.
Соланж была на три-четыре года моложе Аннеты и когда-то питала к ней
ту необъяснимую симпатию, которая влечет людей безобидных и простых к
опасным натурам. Правда, это обычно бывает любовь на расстоянии.
Действительно, в лицее Соланж мало общалась с Аннетой, так как они учи-
лись в разных классах. Но достаточно было встреч в коридоре и некоторых
отголосков жизни "старших", доходивших до маленькой Соланж, чтобы она
стала издали робко обожать Аннету. А та об этом и не подозревала. По вы-
ходе из лицея Соланж совершенно забыла Аннету. Она вышла замуж и была
счастлива - ей для счастья немного было нужно: только, чтобы муж не был
ни уродом, ни человеком с сильными страстями, а Виктор Мутон-Шевалье,
благодаря богу, не был ни тем, ни другим. Он был скульптором по профес-
сии, но, имея ренту и богатую жену, отводил немного места в жизни мукам
творчества. Не лишенный вкуса, он не испытывал, однако, особой потреб-
ности воплощать в своем искусстве что-либо иное или в иной форме, чем
это делали его знаменитые собратья всех эпох. Ему чужды были честолюбие
и мелкие чувства (а быть может, и всякие другие), и потому он вполне
удовлетворялся сознанием (во всяком случае, льстил себя надеждой), что
его идеи с такой полнотой и совершенством выражены другими - Микеландже-
ло, Роденом, Бурделем или менее крупными мастерами (он был эклектик и
заимствовал от всех понемногу). При такой счастливой судьбе, в сущности,
не стоило бы утруждать себя и творить самому, но лестная иллюзия, что и
он - член великого братства художников, обостряла вкус к жизни. Виктор
тешил себя мыслью, что и к нему люди питают то умиленное почтение, какое
он считал своим долгом выказывать корифеям искусства, сожалея о невзго-
дах, которые они встречали на своем пути. Такие невзгоды знавал и он -
правда, больше понаслышке. И он силился придать своей веселой физиономии
выражение суровой меланхолии, когда слушал "Патетическую сонату", кото-
рую усердно бренчала на пианино его жена (ведь Бетховен тоже принадлежал
к великому братству). Соланж дала ему все то, чего он искал в брачной
жизни. Спокойная привязанность, нетребовательная доброта, кроткий и ров-
ный характера терпимость, комнатный идеализм, который боится ветра и
дурной погоды, склонность всем восторгаться, которая делает жизнь такой
удобной! Короче говоря, тайным идеалом Соланж и ее супруга было то, что
можно выразить одним словом "покой". И денежные средства и душевные осо-
бенности обеспечивали им этот покой. Никакие материальные заботы не гро-
зили им, и можно было не опасаться, что они впустят какую-либо иную за-
боту в свой мирный дом.
Однако они впустили в дом Аннету. Если бы они могли подозревать, ка-
кие бури таила в себе эта Frau Sorge [51], они бы всполошились. Но об
этом супруги Мутон-Шевалье так ничего и не узнали: они, как дети, играли
с динамитом. Знай они, что держат в руках, они обезумели бы от страха.
Но, ничего не подозревая и вволю наигравшись, они без всяких дурных на-
мерений любезно подбросили этот динамит в сад к друзьям. Они подбросили
Аннету в сад Вилларов.
Встретившись с Аннетой, Соланж сразу убедилась, что в ней ожили преж-
ние чувства: она снова влюбилась в Аннету. Ей, как и всем, была известна
"недопустимая" история Аннеты. Но Соланж была добра, и если в чувствах
ее не было глубины, зато не было в ней и чрезмерного ханжества, поэтому
она не осуждала Анкету. Надо сказать, что она не совсем ее понимала. С
той снисходительностью, которая была самой симпатичной чертой этой милой
женщины, Соланж решила, что Аннета либо была обманута и брошена, либо
имела серьезные причины поступить так, как она поступила. Во всяком слу-
чае, это ее личное дело и никого не касается. Решив так, Соланж пошла
против течения. После встречи с Аннетой она все разузнала о ней и пришла
в восторг от ее мужества и самоотверженности. Это было одно из тех оче-
редных увлечений, которые на время вытесняли из сердца Соланж все другие
чувства. Для ее мужа, с которым она поделилась своими восторгами, это
был лишний повод к умилению - он умилялся благородному сердцу Аннеты, а
заодно и благородству своей жены и своему собственному. (Восторгаться
нравственной красотой ближнего - это лучший способ доказать свою
собственную.) Оба супруга полны были самых благих намерений. Между ними
было решено, что нельзя оставлять в одиночестве, без моральной поддержки
эту бедную женщину, жертву общественной несправедливости. И супруги Му-
тон-Шевалье, одолев шесть этажей, пришли навестить Аннету. Они застали
ее врасплох, в хлопотах по хозяйству, и этим она их еще больше растрога-
ла. А ее холодность они приписали благородному чувству собственного дос-
тоинства. Они ушли только после того, как добились от Аннеты обещания,
что она с мальчиком придет к ним запросто к обеду в ближайший вечер.
Аннета не очень-то радовалась этому возобновленному знакомству. Ее
раздражала всякая пошлость и приторность. Годы душевного одиночества
развили в ней чутье дикарки. Надолго удаляться от общества вредно; потом
трудно бывает в него вернуться, слишком остро различаешь под цветами за-
пах тления. В уютном мирке Мутон-Шевалье Аннете было как-то не по себе,
их семейное счастье не вызывало в ней зависти. "Благодушный, благодуш-
ный, благодушный", - как говорит Мольер. "Нет спасибо, это не для ме-
ня!.." Аннета была в том состоянии, когда жаждешь ощутить резкое дыхание
жизни...
И желанию ее суждено было исполниться! Добренькая Соланж скоро пре-
доставила ей такую возможность.
Аннета одевалась, чтобы идти на обед к Соланж. В этот вечер ей предс-
тояло встретиться там с друзьями четы Мутон-Шевалье, о которых Соланж
успела прожужжать ей все уши, - врачом Вилларом, модным хирургом,
пользовавшимся в Париже громкой известностью, и его прелестной молодой
женой. Аннета волновалась: "А может, не пойти?.." Она уже хотела было
послать Соланж записку с извинениями. Но Марк, которому наскучило сидеть
дома с глазу на глаз с матерью, радовался всякой возможности пойти ку-
да-нибудь, и Аннете не хотелось лишать его развлечения. Притом она нахо-
дила свое волнение нелепым. "В чем дело? Что меня тревожит?.." Ее мучило
дурное предчувствие. Какой вздор! Она пожала плечами. Победил трезвый
ум, уживавшийся в ней с непокорными инстинктами. Аннета оделась и под
руку с сыном отправилась к Соланж.
Суеверное предчувствие скоро оправдалось. В том, что наши пред-
чувствия сбываются, нет никакого чуда. Ведь предчувствие - это предрас-
положение к чему-то, что мы боимся пережить. Следовательно, предупреждая
нас о будущем переживании, инстинкт действует не как чародей, а скорее
как искатель подземных родников, который по легкому сотрясению почвы уз-
нает, что в этом месте подпочвенные воды прорывают земную кору.
На пороге гостиной предчувствие опять кольнуло Аннету. Но она только
сдвинула брови и, войдя, сразу успокоилась. Еще раньше, чем Соланж
представила ей Филиппа Виллара, она с первого взгляда решила, что он -
неприятный человек. И почувствовала облегчение.
Филипп был далеко не красавец: мужчина небольшого роста, коренастый,
с выпуклым лбом, нависшим над глазами стальной синевы, с сильно развиты-
ми челюстями и остроконечной бородкой. Он хорошо владел собой, в его хо-
лодной учтивости было что-то властное. За столом он сидел рядом с Анне-
той и, участвуя в общем разговоре, который поддерживала Соланж (по обык-
новению перескакивая с одного предмета на другой), в промежутках беседо-
вал со своей соседкой. Говорил он обо всем коротко, четко и решительно:
никакой заминки ни в словах, ни в мыслях. Чем больше слушала его Аннета,
тем больше росла в ней неприязнь к этому человеку. Отвечая ему, она ста-
ралась скрыть ее под маской холодного равнодушия. А он, казалось, не
придавал большого значения тому, что она говорила, - вероятно, он судил
о ней по глупым похвалам Соланж. Его манера держать себя граничила с не-
вежливостью. Это никого не удивляло: все привыкли к его резкости. Но Ан-
нету она раздражала. Делая вид, что не смотрит на Виллара, она искоса
наблюдала за ним, изучала черту за чертой - и ни одна ей не нравилась.
Но общее впечатление не слагалось из отдельных наблюдений, и, окончив
свой спокойный, хладнокровный осмотр, она вдруг ощутила прежнее беспо-
койство. Движение руки Филиппа, морщина на лбу... Да, она боялась этого
человека! Она подумала: "Хоть бы он не смотрел на меня!"
Соланж заговорила об одном писателе, который, как она выразилась,
"обладает даром вызывать слезы".
- Хорош дар! - заметил Филипп. - Слезы и в жизни теперь недорого сто-
ят. А уж в искусстве нет ничего противнее слезливости!
Дамы шумно запротестовали. Г-жа Виллар сказала, что слезы - одно из
утешений жизни, а Соланж - что это "алмазы, украшающие душу".
- Ну, а вы что же не возражаете? - спросил Филипп у Аннеты. - Тоже
запасаетесь слезами от поставщиков?
- С меня своих довольно, я в чужих не нуждаюсь.
- Питаетесь, значит, из собственного запаса?
- А вы знаете средство избавить меня от них?
- Будьте жестки!
- Учусь! - ответила она.
Филипп искоса глянул на нее.
Разговор вокруг продолжался.
- Вот кого надо этому научить! - сказал Филипп Аннете, взглядом ука-
зывая на Марка, чье подвижное лицо простодушно выдавало чувства, которые
возбуждала в нем соседка за столом, красивая г-жа Виллар.
- Боюсь, что он и так уж чересчур к этому склонен, - отозвалась Анне-
