тельно. То, что Филипп этого не понимал, сильно огорчало Аннету. Да,
чуткостью он не отличался! Аннете было известно, что он думал о женщинах
и о любви. Думать иначе он не мог. Полученное им воспитание и суровый
жизненный опыт сделали его таким, и таким она его полюбила. Но она тогда
надеялась, что переделает его. А теперь видела, что с каждым днем теряет
власть над ним.
Хуже всего было то, что она теряла власть и над собой. Она чувствова-
ла, что в нее вселился демон страсти и отнимает у нее волю, порабощает
ее. Поединок влюбленных ведется честно только до тех пор, пока существу-
ет равенство между противниками. Когда же один сдается, другой всегда
злоупотребляет своей победой, и побежденного ждут унижения. Аннета пере-
живала этот мучительный момент борьбы, который предшествует поражению и
предрешает его: она знала, что сил у нее хватит ненадолго. Поведение Фи-
липпа показывало, что и он это понимает. Он все так же (а может, еще
больше) дорожил Аннетой, но был к ней теперь менее внимателен, грубо
пользовался плодами своей победы и вел себя, как завоеватель в покорен-
ной области. Все его дни поглощала энергичная и размеренная работа, а
ночи он проводил с Ноэми, желая соблюдать приличия. Таким образом, сви-
дания с Аннетой бывали коротки. Никакой душевной близости - только бур-
ные ласки и объятия. Филипп цинично уверял, будто Аннете досталось самое
лучшее из того, что он может дать.
Аннета стремилась освободиться от унизительного рабства, на которое
ее обрекла любовь. Но любовь эта с каждым днем все сильнее завладевала
ею. И когда Аннета захотела избавиться от ее тирании, она встала на дыбы
так бурно, что Аннета пришла в ужас. Когда женщина с таким пылким темпе-
раментом десять долгих лет держит в узде свои страсти, укрощая их суро-
вым воздержанием, и вдруг в самый знойный час грозового лета дает им во-
лю, они могут погубить ее.
Аннета видела спасение в том, чтобы заставить Филиппа уважать ее как
будущую жену, как подругу "rei humanae atque divinae" [55], как равную.
Она просила, она в тоске умоляла его оставить ее до тех пор, пока они не
смогут любить друг друга открыто, стать мужем и женой. Филипп и слышать
об этом не хотел. Он был так же неукротим в любви, как и в своей общест-
венной деятельности. Он не хотел отказаться от любовных свиданий и не
хотел жениться на ней раньше, чем ему это будет удобно. Он делал вид,
будто считает сопротивление Аннеты недостойной хитростью, которой она
хочет крепче привязать его к себе. А между тем он знал, как самозабвенно
и бескорыстно она любит его. На Аннету его оскорбительное подозрение по-
действовало, как пощечина, и она покорилась Филиппу, отдаваясь ему с от-
чаянием страсти и с отвращением. А Филипп ничего не хотел видеть: прихо-
дил, эгоистически предъявлял свои права любовника, не задумываясь над
тем, что каждая такая плотская победа оставляет в душе покорной ему жен-
щины словно позорное клеймо.
Аннета чувствовала себя обесчещенной Ей казалось, что она отдала на
поругание свою любовь и что, если она не спрыгнет с наклонной плоскости,
по которой катилось вниз ее одержимое страстью тело, она погибла...
И в один прекрасный день она бежала. Пошла к Сильвии и попросила ее
на несколько дней взять к себе Марка, так как ей необходимо уехать из
Парижа. Сильвия ни о чем не расспрашивала; ей достаточно было одного
взгляда на Аннету. Эта женщина, любопытная часто до нескромности и так
мало понимавшая душевную жизнь сестры, проявляла тонкое чутье, когда де-
ло касалось любви и ее трагических шуток. В дни близости с Аннетой она
никогда не поверяла ей своих любовных тайн (она рассказывала только о
мимолетных увлечениях) и не ждала, что Аннета будет ей поверять свои.
Сильвия понимала, что у каждой женщины бывают свои великие часы, о кото-
рых она вправе молчать. И никто не может помочь ей их пережить - она
должна сама себя спасти или погибнуть. И Сильвия предложила сестре по-
жить у нее на даче в окрестностях Парижа, недалеко от Жун-ан-Жоза. Анне-
та была тронута, она поцеловала Сильвию и согласилась.
Две недели укрывалась Аннета в этом деревенском домике на опушке ле-
са. Она даже Марку не сказала, куда едет. Только Сильвии было известно,
где она.
Как только Аннета покинула Париж, этот заколдованный круг, она ясно
увидела, какое безумие владело ею последние недели, и пришла в ужас. Не-
ужели эта одержимая, эта жалкая раба, опьяненная своим рабством, - она,
Аннета? Ведь такая страсть убивает душу!.. Цепь разомкнулась. В этот ве-
чер Аннета дышала свободно, она словно в первый раз увидела луга, леса,
ощутила тишину земли. Два месяца густой красный туман застилал от нее
живой мир. Даже самое близкое - сын - стал каким-то далеким... Но стоило
ей очутиться в этом домике среди полей, как туман рассеялся в лучах за-
ходящего солнца. Она услышала колокольный звон, пение птиц, голоса
крестьян и заплакала от облегчения... Вечером она уснула, разбитая уста-
лостью, но среди ночи вдруг проснулась. Тоска душила ее. Ей казалось,
что вокруг шеи сжимаются кольца змеи.
Дни проходили в унизительных муках, слепых порывах, сменявшихся часа-
ми внезапного прозрения, полнейшей ясности мысли, рассеивавшей дурман.
Аннету постоянно томило предчувствие опасности. И хотя она была насторо-
же и вооружена решимостью, достаточно было пустяка, чтобы снова сбить ее
с ног.
Она решила пожить здесь еще некоторое время. Это было рискованно:
из-за своего внезапного отъезда она уже и так потеряла несколько уроков.
Небольшая клиентура, которую она себе с таким трудом завоевала, могла
перейти к другим. Сильвия пересылала ей письма и всякие извещения, но от
себя ничего не прибавляла, кроме добрых вестей о здоровье Марка. Она
воздерживалась от советов, считая, что Аннета сама знает, что ей делать.
Аннета отлично понимала, что пора вернуться в Париж, но все отклады-
вала день отъезда... Сколько бы она ни оставалась здесь, она не могла
запретить своим мыслям лететь к Филиппу. Что он делает? Ищет ли ее? От
него не было никаких вестей. Аннета и боялась и жаждала их. Она изгнала
его из своих мыслей и думала, что освободилась. Но он ее не оставлял. И
вдруг он появился.
Раз вечером, когда Аннета, поглощенная своими неотвязными мыслями,
бродила без дела по грабовой аллее сада, которая тянулась вдоль невысо-
кого забора, она увидела сквозь ветви на белой дороге приближавшийся ав-
томобиль. Она тотчас подумала: "Это он!.." - и спряталась за деревья.
Автомобиль проехал вдоль забора до конца сада. Аннета с бьющимся сердцем
прислушивалась к его гудению и поняла, что он замедлил ход. В тридцати
шагах от сада дорога разветвлялась, и там автомобиль остановился. Аннета
решилась выглянуть из-за ветвей и увидела спину человека, который, види-
мо, в нерешимости, смотрел по сторонам и вдаль. Она его узнала. Ужас ох-
ватил ее; она бросилась на буксовую изгородь, упала на землю, впилась в
нее ногтями. Она подумала: "Он опять возьмет меня", - и кровь бросилась
ей в голову. Хотела крикнуть: "Нет! ", а кровь кричала: "Да!" Под ее
пальцами крошились комья сухой земли, и, зарываясь лицом в кусты, она
вдыхала горьковатый запах разогретого солнцем букса. Тщетно пыталась она
сквозь шум в ушах расслышать шаги по ту сторону забора. Наконец загудел,
отъезжая, автомобиль. Аннета помчалась в другой конец сада, выбежала на
дорогу и крикнула:
- Филипп!..
Автомобиль скрылся за поворотом...
На другой день Аннета уехала в Париж. Знала ли она, чего хочет, что
станет делать? Сильвия сочувственно всмотрелась в нее, сказала только:
- Не полегчало, видно?..
И больше ничего не спросила. Аннета была ей за это благодарна.
Чувствуя себя разбитой, она молча сидела в углу, согреваясь близостью
сестры. А Сильвия ходила по комнате, не заговаривая с ней, чтобы дать ей
успокоиться. Наконец Аннета встала, собираясь идти домой. Когда они про-
щались, Сильвия сжала руками ее щеки, посмотрела на нее долгим взглядом
и, тряхнув головой, сказала:
- Если не можешь иначе, сдайся, не насилуй себя! Это пройдет. Все
проходит - и хорошее, и дурное, и мы сами... Так стоит ли мучиться из-за
пустяков?..
Но для Аннеты это был совсем не пустяк. Дело шло не только об ее от-
ношениях с Филиппом, но и об ее отношении к самой себе. Мысль вернуться
к Филиппу, признать себя побежденной втайне доставляла ей горькое нас-
лаждение. Но ее страшило другое поражение, более глубокое, - внутреннее,
о котором знала только она. Она носила в себе самой смертельного врага.
В течение многих лет она никогда не забывала о нем и только из гордости
или, быть может, из осторожности не хотела думать об этом омуте вожделе-
ний, унаследованных от людей, живших до нее (быть может, от отца?..).
Все, что составляло ее силу и гордость, ее волю, ее здоровую душу, сво-
бодное и чистое дыхание, омывавшее ее легкие, - все всасывал в себя этот
омут. Mors animae... [56] Аннета умом, быть может, и не верила в сущест-
вование души, но не хотела, чтобы душа ее умерла.
Страсть привела ее обратно в Париж, к Филиппу, словно пленницу на ве-
ревке, - таких пленников она видела на ассирийских барельефах. Но она не
встретилась с Филиппом: она его избегала.
Филипп, так же одержимый страстью, как и она, в ее отсутствие прихо-
дил и стучался в дверь. Он был возмущен внезапным отъездом Аннеты. Он не
допускал мысли, что она может уйти от него. Чтобы узнать ее адрес, спра-
вился, где живет Сильвия, и пошел к ней. Сильвия с первого взгляда поня-
ла все и объявила Филиппу войну. Закованная в броню злобного недоверия,
она смотрела на Филиппа не глазами Аннеты, а своими собственными: это
человек опасный как враг и еще более опасный как любовник, ибо он терза-
ет то, что любит. Сильвия знала эту породу мужчин и никогда с такими не
связывалась. На настойчивые вопросы Филиппа, куда девалась Аннета, она
отвечала сухо, что ничего не знает, но при этом намеками дала ему по-
нять, что ей отлично это известно. Филипп делал усилия скрыть раздраже-
ние, пробовал ее умаслить. Сильвия оставалась каменной. И он ушел в бе-
шенстве.
Филипп не собирался гоняться за Аннетой, ему и в голову не пришло бы
мчаться в автомобиле в Жуиан-Жоза и глотать дорожную пыль. Он не разыс-
кивал Аннету, не намерен был тратить дни на бесплодные поиски. Он был
уверен, что Аннета вернется. Но ему недоставало ее, и он не прощал ей
того, что она позволила себе его встревожить в такое трудное для него
время. Досада на Аннету и в такой же мере сильная потребность рассеяться
толкнули его к жене. Это было сближение временное и довольно-таки унизи-
тельное для заместительницы. Филипп брал ее за неимением лучшего и ожи-
дал другую.
Однако Ноэми умела прятать свое самолюбие в карман, когда ей это было
выгодно. Она не теряла времени. Наученная горьким опытом, она теперь
знала, какую ошибку сделала в прошлом. Она поняла: чтобы удержать мужчи-
ну, мало одних любовных сетей. Нужно тешить его тщеславие и приноравли-
ваться к его пунктикам". И Ноэми удивила Филиппа, проявив неожиданный
интерес к затеянной им кампании, и даже не поленилась вникнуть во все
подробности. Филипп догадывался об ее тайных целях. Но участие Ноэми,
искреннее или притворное, было ему приятно. Он с удовольствием убеждал-
ся, что она умна: Теперь Ноэми больше не прятала свой ум, помня, что
именно этим оружием победила ее Анкета. Она пустила его в ход и еще от-
точила. Она не стремилась, как Аннета, понять сущность этой борьбы,
иметь суждение о ней. Это было дело ее супруга и господина. Она ограни-
чила свою роль тем, что подсказывала Филиппу ловкие ходы, которые могли
обеспечить ему успех. Филипп восхищался ее изобретательностью.
К этому времени полемика в газетах приняла крайне ожесточенный харак-
тер. Ноэми поборола скуку и отвращение, которые в ней вызывали эти мужс-
