чальной, и даже готов был в душе пожалеть ее, а неожиданная веселость
Аннеты сбила его с толку и даже рассердила, - такова была логика этого
юного мужчины!..
У Аннеты же была своя логика. "У сердца есть свои законы", и познают-
ся они тем чутьем, которое выше разума. Аннете было уже все равно, что
подумают другие. Она теперь знала, что не надо требовать от людей пони-
мания. Если они тебя любят, то любят с закрытыми глазами. И не часто они
их закрывают! "Пусть себе будут, какими хотят. Я их все равно люблю. Я
не могу жить без любви. А если меня не любят, я буду любить и за себя и
за них - в моем сердце достаточно любви".
Заглядевшись в зеркало, словно она видела в нем что-то далекое, она
улыбалась, и глаза ее сияли, как две капли огня - огня вечной любви.
Причесавшись, она опустила руки, обернулась и, увидев хмурое лицо
Марка, вспомнив о вечере, на который он ходил с Сильвией, взяла его за
подбородок и сказала весело, скандируя слоги:
- "Вы плясали? Очень рада! Ну так спойте же теперь!"
Засмеялась, глядя в его ошеломленное лицо, приласкала его взглядом,
поцеловала и, взяв со стола сумочку, вышла, говоря на ходу:
- До свиданья, мой кузнечик! Марк слышал, как она в передней насвис-
тывала веселую песенку (презирая ее за это, он в то же время невольно ей
завидовал, так как она свистела гораздо лучше его).
Он был возмущен. После вчерашних тревог - такая неприличная весе-
лость! Мать была для него загадкой. И, подражая взрослым мужчинам, он
все приписал вечным женским причудам: "La donna mobile..." [59].
Он уже собирался уходить, как вдруг ему бросился в глаза клочок бума-
ги в корзинке. Взгляд его, острый и жадный, как у хищного зверька, оста-
новился на этой разорванной бумажке сперва бессознательно. Но, разобрав
несколько слов, Марк застыл на месте... Эти слова... Почерк матери... Он
с лихорадочной торопливостью собрал клочки и стал читать... Сначала хва-
тал то один клочок, то другой, как попало... Какие пламенные стихи!..
Разорванные на части, они, как оборвавшаяся песня, еще больше волновали
и зачаровывали... Марк перерыл корзинку и собрал все клочки до единого.
Он терпеливо сложил их, чтобы можно было прочесть. У него дрожали руки -
так взволновала его эта случайно открытая тайна. Прочитанные стихи пот-
рясли его. Он не все в них понимал, но дикая страстность этой одинокой
песни раскрывала перед ним неведомые источники любви и скорби, восхищала
и ошеломляла его. Неужели эта буря вырвалась из груди его матери? Нет,
нет, не может быть! Ему не хотелось верить. Он убеждал себя, что она
списала стихи из какой-нибудь книги. Но из какой? И спросить ведь у нее
нельзя... А что, если это все-таки не из книги?.. Слезы подступили к его
глазам, хотелось крикнуть о своем волнении и нежности, броситься к мате-
ри на шею или упасть к ее ногам, открыть ей душу, читать в ее душе... Но
он не мог этого сделать.
А когда в полдень мать пришла завтракать, мальчик, все утро читавший
и переписывавший ее стихи и спрятавший их в конверте у себя на груди, не
сказал ей ничего. Он сидел за столом и даже не встал, головы не повер-
нул, когда она вошла. Он горел желанием все узнать, но его сковывала
застенчивость, и он старался скрыть волнение под маской бесстрастия... А
вдруг эти трагические стихи сочинила не она! Его снова одолели сомнения,
когда он увидел спокойное лицо Аннеты... Однако то, другое, ошеломляющее
подозрение не уходило: "А что, если это все-таки она?.. Вот эта самая
женщина, моя мать, что сидит против меня за столом?.." Он не смел взгля-
нуть на нее... Но, когда Аннета спиной к нему ходила по комнате, унося и
принося блюда, он следил за ней инквизиторским взглядом, словно спраши-
вая:
"Кто же ты?"
Он не мог разобраться в этих смутных и тревожных впечатлениях. А
мать, всецело поглощенная своей новой жизнью, ничего не замечала.
После завтрака оба вышли из дому и разошлись в разные стороны. Марк
смотрел матери вслед. Его раздирали противоположные чувства: он и вос-
торгался ею, и злился на нее... Женщина, настоящая женщина! Иногда она
бывает такая близкая, а иногда совсем далекая, как будто существо другой
породы... Ничем они не похожи на нас, мужчин! Непонятно, что у нее в ду-
ше творится, отчего она смеется, отчего плачет. Он ее презирает, ненави-
дит - и тянется к ней, она нужна ему. Он зол на все за ее власть над
ним. Он охотно укусил бы ее в мальчишеский затылок, еще мелькавший впе-
реди, как укусил руку Ноэми (ах, как тогда хотелось кусать ее руку до
крови!) При этом неожиданном воспоминании у Марка дрогнуло сердце. Он
остановился, сильно побледнев, и плюнул от омерзения.
Марк проходил через Люксембургский сад, где молодые люди играли в
спортивные игры. Он смотрел на них с завистью. Все лучшее в нем, все его
тайные желания влекли его к делам, подобающим мужчине, - не к любви, не
к женщинам, а к спорту, к подвигам, которые требуют героической смелости
и силы. Но он был мальчик хилый; жестокая судьба, болезнь в раннем
детстве были причиной того, что физически он был менее развит, чем его
сверстники. А сидячий образ жизни, книги, мечтательность, то, что он рос
в обществе женщин, - все это отравило его любовным ядом, перешедшим к
нему от матери, тетки, деда: из крови Ривьеров. Он был бы рад вскрыть
себе вены и выпустить из них всю эту кровь! Ах как он завидовал прекрас-
но сложенным юношам без мыслей в голове, но с радостью в сердце!
Он презирал те дары, что послала ему судьба, и думал только о тех, в
которых она ему отказала. Он видел игры и борьбу сильных и стройных тел.
И в своем эгоизме не замечал подле себя иной борьбы - той, которую вела
его мать...
Аннета шла по улицам Парижа. Лето заливало город потоками света. Небо
гляделось в крыши домов, омывая их лучистой синевой своих взоров... Как
хорошо в такое утро очутиться среди полей, далеко от города!.. Но об
этом нечего было и мечтать. У Аннеты не было денег, она не могла уехать
из Парижа. Предполагалось, что Марк проведет несколько недель с теткой
на нормандском побережье, а она останется в городе. Гордость не позволя-
ла ей жить в Нормандии на средства сестры, а, кроме того, она еще с тех
времен, когда ездила туда с отцом, питала отвращение к этим ярмаркам,
кишевшим скучающими и флиртующими бездельниками. Да, ей предстояло ос-
таться одной в городе, и это ее вовсе не огорчало. Она носила в себе и
море, и небо, и солнечные закаты за холмами, и молочные туманы, и поля,
одетые саваном лунного света, и тихо тающие летние ночи. Дыша раскален-
ным воздухом августовского дня, среди оглушительного уличного шума и по-
токов людей, Аннета шла по Парижу уверенным и быстрым шагом, той же лег-
кой, плавной походкой, что и в былые годы, все замечая на ходу, - и в то
же время такая далекая от всего окружающего... На пыльной мостовой, по
которой грохотали колеса тяжелых автобусов, она мысленно бродила под
сводами бургундских лесов, в тех местах, где прошло ее счастливое
детство, вдыхала запах мха и древесной коры. Она шла по ковру осенних
листьев; меж обнаженных ветвей зашумел ветер с дождем и, пролетая, мок-
рым крылом коснулся ее щеки; звенела где-то песня птицы, волшебная в
этой тишине. Ветер и дождь пронеслись... В этих самых лесах бродили ког-
да-то молодая Аннета и ее плачущий возлюбленный, и была там живая изго-
родь из боярышника, и жужжали пчелы вокруг заброшенного дома... Радости,
страдания... Как это все далеко!.. Аннета улыбалась той юной девушке,
для которой страдания были внове... "Подожди, бедняжка! Это еще только
начало!.."
"Ты ни о чем не жалеешь?"
"Нет".
"Ни о том, что сделал, ни о том, что не сделано?"
"Ни о чем. О коварный ум, ты хочешь уличить меня в сожалениях? Нап-
расный труд! Я принимаю все, все, что было в моей жизни, и все, чего не
было. Принимаю целиком свою судьбу, ее мудрость и безумие. Все было в
ней подлинным - мудрое и безумное. Человеку свойственно заблуждаться,
такова жизнь... Но любовь никогда не бывает заблуждением. Пусть старость
близка, - сердце мое не тронули морщины... И сколько бы оно ни страдало,
оно счастливо тем, что любило..."
Аннета улыбалась, с благодарностью думая о тех, кого она в жизни лю-
била.
В этой улыбке было много нежности, но немало и чисто французской
беззлобной иронии. Аннета с интересом подмечала не только трогательное,
но и смешное во всех этих мучениях, своих и чужих, в этой горячке жела-
ний и ожидания. "Чего я еще жду?.. С любовью кончено! Теперь ваша оче-
редь!.."
Она думала о других - о сыне своем, который весь горел и трепетал,
протягивая руки к неизвестному будущему. О Филиппе, не удовлетворенном
той жалкой пищей, которой общество пыталось утолить его ненасытный го-
лод. О Сильвии, ищущей забвения и ждущей события, которое заполнило бы
зияющую пустоту в ее сердце. Она думала о целой армии людишек, всю жизнь
зевающих от скуки. И о беспокойной молодости, которая мечется и ждет...
Чего? К чему она протягивает руки?
Отрешаясь от себя, Аннета наблюдает уличную толпу, всю эту массу лю-
дей, которые тянут лямку... Стадо, которое бежит, спешит, словно его го-
нят овчарки. В этом стаде никто не замечает других. Все воображают, что
движутся по своей воле, а на самом деле ими движет посторонняя сила, и в
этом кажущемся беспорядке есть предначертанный ритм... Но куда их ведет
невидимый пастырь? И добрый ли это пастырь? Нет! Он по ту сторону добра
и зла...
Аннета занималась с ученицами, как всегда, терпеливая и ласковая,
внимательно выслушивала их, объясняла толково, не сбиваясь. Но в то же
время продолжала думать о своем. Тому, у кого это вошло в привычку, нет-
рудно жить двойной жизнью: одна - внешняя, среди людей, другая - в глу-
бинах души, озаренных мечтой. Одна не мешает другой. Человек видит обе
одновременно, как музыкант, читающий глазами партитуру. Жизнь-та же сим-
фония: каждое ее мгновение поет на разные голоса. Отраженный жар этой
страстной гармонии окрасил нежным румянцем лицо Аннеты. В этот день ее
ученицы, удивляясь, что она так молодо выглядит, чувствовали к ней то
сильное влечение, которое подростки, не смея в этом признаться, испыты-
вают к старшим подругам, к Провозвестницам. Аннета и не подозревала, ка-
кой след оставляет она сегодня в сердцах всех, к кому приближается.
Она вернулась домой под вечер, все такая же окрыленная, не чуя земли
под собой... Она не могла бы объяснить, отчего у нее сегодня так легко
на душе. Великая тайна женщины, излучающей сияние радости без всякой ви-
димой причины и даже вопреки всему! Все окружающее, весь внешний мир в
эти минуты для нее лишь тема для свободного творчества мечты и пылкой
фантазии.
На улицах мимо нее проходило множество озабоченных людей. Мчались
мальчишки-газетчики, выкрикивая новости, которые тут же обсуждались про-
хожими. Она не обращала на них внимания. Из встречного трамвая кто-то
окликнул ее. Она не сразу сообразила, что это муж Сильвии. Не разобрав
слов, она весело помахала ему рукой... Как все вокруг суетятся!.. Снова
на короткий миг предстало ей видение головокружительного потока, который
с силой вырывается из трещины небосвода, подобный текучей звездной мас-
се, и низвергается в зовущую его бездну... В какую?..
Она поднялась по лестнице в свою квартиру. В дверях ее ждал Марк, у
которого глаза так и сверкали, а за ним стояла Сильвия, тоже сильно воз-
бужденная. Им, видно, не терпелось сообщить ей какую-то новость... Что
случилось?.. Оба заговорили разом - каждому хотелось быть первым...
- Да о чем вы шумите? - спросила Аннета со смехом.
Она разобрала только одно слово:
- Война...
- Война? Какая война? Впрочем, она не удивилась... Вот она, бездна!..
"Так это ты? Давно я чувствовала твое губительное дыхание".
